Сгреб с пола ее одежду и бросил в огонь. Выпотрошил сумку, нашел карту и кошель, и хотел уже тоже отправить в камин, как вдруг заметил, что на дне что-то блеснуло. Тряхнул, извлекая на свет тусклый ободок тонкого серебряного браслета с черненой вязью незамысловатого узора, и загривок опять вздыбился от болезненных воспоминаний. Дешевая побрякушка – мой первый и единственный подарок глупой девчонке Летэ, заставивший тогда ее глаза сиять таким ошеломляющим счастьем, будто я ей весь мир на ладони преподнес, а не кусочек металла, сделанного каким-то криворуким ремесленником. Вот когда я впервые испытал нечто похожее на гремучую смесь стыда и тревоги, но не послушал своих инстинктов, не остановил всего дерьма, что случилось дальше. Но чего уж теперь вспоминать.

Уже замахнулся кинуть дурацкую вещицу в огонь, но вместо этого сунул в карман и, быстро обувшись, пошел искать Гаррета. Естественно, нашел его в постели сразу с двумя девками, одна их которых гарцевала на нем, а другая ерзала на лице. Вот никогда не понимал, что за удовольствие облизывать рот и остальные части тел, где побывало количество членов, с трудом поддающееся подсчету.

– Свалили! – рыкнул девицам, проигнорировав предложение присоединиться.

Благодаря давней встрече с моей «горячо любимой» парой и так-то секс другими бабами для меня стал едва ли намного приятнее самоудовлетворения, но я как-то с этим гадством свыкся, но вот теперь, когда ее близости да запаха нахапался до одурения, от перспективы таранить в поисках облегчения чье-то тело, на месте которого хоть завяжи глаза и заткни нос не смогу представить ее, почти выворачивало.

Ни хрена мне больше никакие подделки не нужны, я Летэ получил, считай, так что каждую каплю своего вожделения в нее заколочу, залью, никаких поблажек ни ей, ни мне.

Взяв свою сумку со сменной одеждой, которую всегда и всюду было принято с собой таскать двуликим на случай спонтанного обращения при неизбежных конфликтах, я велел бейлифу собираться.

– Далеко? – поинтересовался он, ополаскивая свое хозяйство в тазу, стоявшем на тумбе, как только за проститутками закрылась дверь.

– В столицу. Поедешь устраиваться на службу в Стражу, – ответил я, прикидывая, что будет проще: везти до моего дома Летэ верхом или оттащить на себе.

Нет, вряд ли при ее повреждениях переть, как куль с мукой, на плече – удачная идея. Вон только чуть прижал, и вырубилась от боли. Но перспектива сохранять полный физический контакт всю дорогу так прельщала, что решил: поедем-то мы на лошади, да только вдвоем на одной, и тереться ей об меня несколько часов кряду, никуда не деться. Ясное дело, и мне мучение, но я паинькой быть не собираюсь – стану лапать, пусть сразу привыкает.

– Я должен устроиться или только попытаться? – сразу перешел к делу Гаррет.

– Попытаться. Покрутиться среди наших и вынюхать все слухи и официальные новости. Только по-быстрому и потом бегом назад. И ни слова о том, что у нас соизволит гостить Зрящая.

– А она гостит?

– При желании это и так можно назвать, – оскалился я самодовольно.

Вот только отказаться от моего гостеприимства я ей позволять не намерен. Никогда. Раз нет ошейника, то возвращать ее магам я не обязан. Сбежать самой не дам, попробует кто сунуться за ней – положу всех.

– Лор, а правда, что столичные аристократки все поголовно не прочь получить в постель двуликого? – спросил он, уже стоя в дверях.

– У тебя на это времени не будет, идиот озабоченный.

– Как будто на такое его нужно много, – заржал он.

– Тогда потрать его лучше на столичных шлюх – удовольствия получишь больше, уж поверь, – напутствовал его я.

Сам потрусил к местному торгашу лошадьми, подняв того с постели. Он пробовал бурчать о неурочном часе для покупки, но одного моего взгляда хватило, чтобы напомнить, где его место и кто здесь хозяин, и заткнуть. Прикупив крупного жеребца и удобное седло, я вернулся к Фелио и застал Летэ уже сидящей и флегматично поглощающей уцелевшие после моего нападения остатки еды.

– Одежду жечь было обязательно? – прищурилась она в мою сторону.

– Терпеть не могу видеть тебя в том наряде шалавы, – ответил, бросая ей на колени сверток со своими же запасными штанами и рубахой.

– Навевает воспоминания? – ухмыльнулась она.

Еще как навевает, как ты, зараза, крутила задницей перед каждым пускающим слюни самцом, делая вид, что меня и вовсе не существует. Больше такого не будет.

– Одевайся, мы уезжаем прямо сейчас, – приказал ей. – Нечего тут светиться. Станешь жить в моем доме, пока я выясню, правду ли ты мне сказала и не очередная ли это попытка с твоей стороны как-то мне нагадить.

– Что насчет похода к Бессмертному?

– Если выяснится, что ты не соврала ни в чем, то он состоится, пусть я и понятия не имею, чего собираешься этим добиться.

– В твоем доме, с тобой? – уточнила Летэ.

– Конечно со мной, – усмехнулся я, проходясь по ней похотливым взглядом с головы до ног. – Со мной, подо мной, на мне, передо мной на коленях или на четвереньках. У нас впереди сплошное разнообразие, дорогая, и масса неиспробованных способов вышибить друг из друга дух удовольствием.

– Я ведь даже не хочу тебя – не противно? – вскинула она упрямо подбородок.

– Противно, Пушистик, и от этого противно, и от знания, сколько же тебя драло мужиков до меня, но я как-нибудь это переживу. Я ведь бывший Страж, а мы привычные преодолевать многое. Даже понимание, что моя истинная пара – гулящая дрянь.

– Гулящая дрянь, что готова добровольно дать любому, но не тебе, – хлестнула она в ответ, и мои челюсти сжались до хруста.

– Ой, что ты… – запищала Летэ, когда подхватил ее на руки, взбегая по лестнице дорогого постойного дома, где мы остановились ближе к ночи следующего дня.

Само собой, она была готова вскарабкаться на моего жеребца, стоило лишь разок предложить побег из ее унылого существования. Вот что за дура, даже не сомневалась ни в чем, поуговаривать себя не заставила, минуту бы поломалась, допустила бы хоть мысль, что я могу оказаться подлецом, ведь в отношении нее я он и есть.

– Обещал же на руках тебя носить, – тихо рыкнул, скрывая копившееся весь день раздражение от навязчивого, не отпускавшего всю дорогу странного возбуждения, но не только его одного.

Никакие усилия отвлечься от того, что при каждом шаге коня она терлась об меня повсюду, не срабатывали. Контакт с ее телом ощущался небывало остро: невзирая на всю нашу одежду, меня заводило так, как если бы она голышом приглашающе елозила задницей прямиком по моему гудящему, как проклятая труба последнего дня, стволу. А Летэ знай себе лупала по сторонам восхищенными глазищами, будто мы не по унылым полям-лесам ехали, а по мифическим садам фей прямиком в страну радужных фантазий. Улыбалась, то и дело оглаживала нежно мои удерживающие ее и поводья руки. Подставляла губы под поцелуи, не соображая, как близка к тому, чтобы вмиг очутиться на земле на четвереньках со мной, погруженным в нее по самые яйца.

А еще она болтала, точнее, щебетала, несла какую-то чушь, похоже, пересказывая мне свою однообразную жизнь сколько себя помнила. Если бы я еще и слушал. Все мое терпение уходило на то, чтобы не приказать ей заткнуться, потому что бесило… то, что ее голос мне нравился. Без всякого вникания в смысл сказанного, просто так, самим звучанием, так, словно протарахти она рядом хоть вечность, мне не захочется заткнуть ее, пусть обычно считал, что женщине стоит открывать рот, только если она собирается мне отсосать. А тут – ничего подобного, ее голос – как умиротворяющее журчание ручья или ненавязчивые посвисты пробудившихся после ночи в лесу птиц, причем даже мой зверь, казалось приникнув к самой моей коже, прилег, жмуря довольно глаза и постукивая без остановки хвостом, как неприкаянная дворняга, которую кто-то вдруг досыта накормил. Что, однако, никак не мешало копиться по нарастающей желанию поиметь ее. Скорее бы это все уже закончить. А то еще втянусь в роль хорошего парня, целующегося без конца, как идиот-девственник, и ни разу не облапавший то, чем меня готова одарить эта невинная овечка. То же мне, подарок, из разряда возьми и выкинь.