Комета в решете

Троица друзей

Дети старались приносить ему еду каждый вечер. И всё же были моменты, когда сбежать из приюта не удавалось помногу дней: ведь никто не будет спорить, что два дня – это уже много! Тогда после отбоя, они ворочались на своих койках и всё ни как не могли уснуть.

– Вовчик! Во-о-овчик, Вовчик! – шёпотом, близким к приглушённому крику, позвал своего друга Лёха.

– Вовчик, ты что – спишь?! Почему молчишь? Спишь чтоль?! Эй!

– Да, тише ты! – донеслось с другого конца длинной комнаты в ответ, – разорался мне!

– Не спишь?

– Нет, конечно, а то кто бы тебе сейчас смог ответить?

– Да, мало ли, спишь и отвечаешь, что не спишь. Всякое бывает.

– Такого не бывает.

– Да как же! Вдруг ты лунатик?

– Лунатики не разговаривают, остолоп ты.

– Ай! – отмахнулся Лёха, – Я вот тоже не сплю. Не получается.

Вовчик ничего не ответил. Лёха несколько раз вздохнул, пару раз цокнул, а затем натянул одеяло под самый нос. На какое-то время воцарилась тишина. Вовчик перевернулся на другой бок, стараясь уснуть, однако дело казалось бесполезным, к тому же каждую минуту он украдкой поглядывая на окно. Кажется за ним кто-то ходил. Или то были лишь тени раскачиваемых ветром деревьев.

Лёха решил, что если он сильно прислушается, то сможет разобрать тиканье большущих напольных часов в коридоре. Они всегда казались друзьям чем-то из другого мира, давно потерявшегося за бессчётным количеством отбитых секунд. Лет часам было ещё больше, чем дяде Вите – добродушному, стареющему детскому психологу, содержащему этот самый детский дом. Ни Лёха, ни Вовчик, ни тем более самый младший из тройки друзей – Денчик – не знали никого старее него, поэтому любую вещь, да пусть само время, они мерили дядей Витей. Сам Виктор Петрович сильно удивился бы такой оценке его возраста.

Часы тикали. Тик. Тик. Тик.

Тик.

Тик-тик.

– Лёха! – послышался отчаянный зов с противоположного угла комнаты, где ворочался Вовчик, вывернув наизнанку уже всю постель.

– А? Что? – резко открыл глаза Лёха, убаюканный часами, как будто они были голосом его воображаемой мамы.

– Спишь?

– Не, не сплю. Отстань. Дай поспать, – Лёха отвернулся к стенке.

– А как там Денчик?

– Как всегда.

– Дрыхнет опять? – возмутился Вовчик.

– А когда он не спал? Что пристал с глупыми вопросами? – раздражённо зашипел Лёха. Сон был так близко! Он зажмурился, надеясь вновь услышать тиканье.

Вовчик хотел было сказать что-то ещё, даже набрал побольше воздуха в грудь, ведь вот так приглушённо кричать – не простое дело: воздух расходуется с утроенной силой, но чей-то стон, а затем последовавшие удары по воздуху ногами сбили весь настрой.

В комнате, помимо трёх друзей, было ещё трое мальчишек. Они то как раз уже давно спали, с самого отбоя, свободные от тех забот, что были у друзей. Один из них и улепётывал сейчас что есть духу от какого-то порождения беспокойного сна.

Завтра надо было обязательно подняться на чердак. Иначе Енот умрёт с голоду. Послышалось сопение Лёхи.

Тик. Тик. Тик.

Часы никак не останавливались. Вовчик решил, что не уснёт до самого утра, поэтому всё своё внимание переключил на тихое тиканье.

Часы что-то говорили.

Тик. Тик. Тик.

Украдкой заглядывали они в спальню к детям.

Тик. Тик.

Как будто медным молоточком отбивали они от горы маленькие крупинки.

Тик.

Последний раз Вовчик ясно услышал поступь часов и всё перемешалось и куда-то провалилось.

Утром оказалось, что вся улица утонула в снегу. Ночью, пригнанный ветром, прошёл снег, а теперь косой солнечный свет отражался от уложившихся друг на друга снежинок и острыми лучами попадал в комнату.

Друзья уже не спали. Вовчик и Лёха переглядывались за завтраком друг с другом. Только лишь Денчик наяривал как ни в чём не бывало. Аппетит его всегда был здоровым, хотя по рахитному строению тела об этом сказать было нельзя. Зато он был незаменим, когда нужно было пролезть в какое-нибудь особо заковыристое место, а такое, согласно приключенческому характеру друзей, случалось часто.

«Не в коня корм», – любил повторять про своего друга Лёха, однажды услышав эту фразу от кухарки, тёти Вари.

Еды было вдоволь. Сегодня на завтрак была горячая каша с изюмом, много белого, с пылу-жару хлеба с маслом и каждому по кружке чая с овсяным печеньем. И совершенно не возбранялось взять добавки. Вовчик кивнул Лёхе, тот пихнул Денчика, а Денчик, не прерывая трапезу, молча похлопал по карман, показывая, что с его стороны уже всё готово. Лёха и Вовчик ловко припрятали вкусные куски хлеба с маслом в пакет, а затем пошли за ещё порциями каши и чая.

– Добавки? – улыбнулась тётя Варя.

– Ага! – улыбнувшись так широко, как это позволял рот, закивали друзья.

– Не в коня корм, не в коня корм! Господя, кто в вас всё помещается то! – добродушно закачала она головой и не переставая причитать, плюхнула каждому ещё по две поварёжки в тарелки.

Руки сразу зажгло, ребята взялись за края. Вернувшись за стол и выждав момент, когда тётя Варя скрылась в глубине кухни, а остальные пацаны разошлись, ловко и быстро перевалили кашу в пластиковый контейнер – ещё в прошлом году украденный с кухни, – чай вылили в большую кружку-термос – подарок от дяди Вити Вовчику на прошлый день рождения; обернули всё это полотенцем и помчались скорее на улицу. Не было времени дожидаться вечера.

Дядя Витя с самого утра уехал по делам в город, тётя Варя до самого обеда не покажется с кухни, а воспитательница – молоденькая Катя – не поднимала глаз с телефона. В силу молодости, ей было простительно, что она не могла оторваться от светящегося экрана. Сразу два ухажёра писали ей, оба нравились и она мучительно пыталась подстроить свидания так, чтобы встретиться с обоими. Выстукивая пальцами ответ она гадала, куда же они пойдут и какие на этот раз будут подарки. В общем и целом, следить за детьми ей удавалось лишь в четверть одного глаза.

Чтобы не ввести любопытствующих слушателей в заблуждение, надо сказать, что детский дом, в котором жили наши друзья, не отличался казарменными правилами, но и не распускал своих воспитанников. За ними не было строгого догляда, но взрослым удавалось их контролировать без навязчивых правил. Получалось это благодаря преданности и любви к своим воспитанникам; чувствуя её дети сами понимали границу своим шалостями и не переступали её.

Не менее удивительным было то, что мальчишки, а здесь жили только мальчишки, любили взрослых, считая дядю Витю если не отцом, то кем-то кто имеет полное право его замещать, а значит быть непререкаемым авторитетом. Тётя Варя же оставалась для всех любимой тётей, а Катя – старшей сестрой. Бывало даже так, что мальчишки успокаивали её, когда личная жизнь давала очередную пощёчину, что случалось часто из-за её романтичного и влюбчивого характера.

Однако самым странным было то, каким образов появился этот детский дом. Рождению своему он был обязан столь меркантильной публике, желающей за его счёт улучшить свой имидж в обществе, что фактом такого появления он должен был стать химерой, сжирающей заживо своих воспитанников. Не стал же таким благодаря Виктору Петровичу, человеку с живым сердцем, огромной самоотдачей и безбрежной любовью к детям. Он стал фильтром, перед человеческой корыстью, не допуская её до детей. Пусть ему удавалось воспитывать не более дюжины мальчишек, но «в малых делах человеческого больше, чем в больших», – так говорила его мама, усыновив его, так считал и он.

Благодаря любви, на которою чутко реагировало сердце брошенных неразумными родителями сыновей, в доме царила атмосфера доверия. Пусть и взбалтываемая частенько проказами шкодящих детей. Наказания, конечно, были, но до жестокости не доходило. Только строгость внушения и веское слово Виктора Петровича.

Сейчас же он уехал и три цепочки следов на свежем снегу – две покрупнее, а одна поменьше – протянулись от дома, к заднему двору. Затем было видно, как мальчишки их оставившие перепрыгнули невысокий забор и, оказавшись уже на территории соседского дома, где жила высокомерная семья преуспевающих банкиров, они пропадали где-то в зарослях вишни.