– Но эта кудлатая дольше всех лютовала. Уж снег выпал, а она все стреляла. И никто не знает, куда она делась. Может быть, до сих пор где-нибудь здесь в подземелье скрывается. Вот так, – закончил Отто свой рассказ.

О чем думал Юрген? О том, что судил же им черт защищать «чужую» позицию. На «своей», тем более обустроенной собственными руками, каждую кочку знаешь. А на этой, сколько не изучай, все на какие-то неожиданности напарываешься. На фронте только одна неожиданность бывает приятной – это когда твою часть в разгар боевых действий в тыл отводят. От всех других неожиданностей – одни неприятности. Конечно, для русских солдат, которые будут штурмовать крепость, она еще более неизвестна, чем им, но…

– Дома и стены помогают, – сказал в этот момент Брейтгаупт, вероятно, подводя итог рассказу Отто.

«Дом… – протянул про себя Юрген. – Это их дом, он придаст им силу и мужество. А мы здесь чужаки. И судил же черт защищать чужую позицию!» Мысли пошли на второй круг.

– Юрген, посвети! Вот сюда, на стену, – раздался голос Красавчика.

На стене была выцарапана надпись: «Нас было трое, нам было трудно, но мы не пали духом. Мы идем в последний бой и умрем как герои. 23/VII-41». Подписей не было.

– Их было трое, – сказал Юрген.

– Три товарища, – сказал Красавчик.

Брейтгаупт просто кивнул, он не тратил лишних слов. Отто Гартнер был среди них четвертым, он ничего не понял.

Юрген доложил капитану Росселю о результатах рекогносцировки. Формально они отправились в подземную экспедицию по его приказу. Им дали на нее восемь часов, освободив от учений. Но доложил Юрген не формально, а подробно и во всех деталях. Командир, какой бы он ни был, должен представлять истинное положение дел, ведь от его будущих приказов будет зависеть их жизнь. О том, какие приказы может отдавать капитан Россель на поле боя, Юрген хорошо знал. Приказы были убийственными и даже самоубийственными. Юргену это не нравилось. Зато нравилось командованию. Недаром недавно Россель получил очередное звание. А их батальон отправился на переформирование и пополнение.

– Полагаете, русские могут попытаться проникнуть в крепость через подземные коммуникации? – спросил Россель.

– Никак нет, не полагаю, – ответил Юрген, – могут, но не попытаются. Они проникнут в крепость по земле.

Ответ капитану Росселю не понравился. Ему не понравился бы любой ответ. Дело в том, что ему не нравился сам ефрейтор Юрген Вольф. Россель всячески пытался избавиться от него. От него и от рядовых Хюбшмана и Брейтгаупта. Они были единственными свидетелями афронта Росселя, тогда еще лейтенанта, на Орловской дуге. Они были одними из самых опытных и умелых солдат в его роте, но он все равно хотел от них избавиться.

Это оказалось непросто. В штрафном батальоне неугодного солдата можно было только расстрелять или перепоручить эту приятную обязанность противнику, бросив солдата грудью на его пулеметы. Но неразлучная троица не подставлялась под расстрельную статью, ведь они были опытными и умелыми солдатами. По той же причине они возвращались живыми из самых надежных, в смысле безнадежности выполнения, заданий.

Юрген Вольф был у них заводилой. Поэтому больше всего Россель хотел избавиться от него, хотя бы временно. Тут было больше возможностей, ведь Вольф был «вольняшкой».

Он соблазнял его отпуском, но Юрген отказался. И не потому, что по матери не скучал, но подумалось ему, что мать не обрадуется, увидев его в форме немецкого солдата.

Еще Вольфа можно было перевести в другую часть. С повышением. Капитан Россель был готов дать ему самые лучшие рекомендации. Он был готов на все.

– Вы отлично потрудились, ефрейтор Вольф! – сказал он приподнятым голосом. – Вы давно заслуживаете повышения. Вы должны быть унтер-офицером, как минимум. Командование направляет вас на курсы фельдфебелей. В известный вам тренировочный лагерь в Скерневице. Там теперь командует подполковник Фрике, ваш старый командир. Вы ведь не забыли Фрике, не так ли? Несмотря на сложившую боевую обстановку, командир батальона разрешает вам убыть немедленно. Сегодня из Бреста отправляется эшелон в Варшаву. Возможно, последний эшелон.

Любой здравомыслящий солдат ответил бы на это предложение согласием.

– Нет, – ответил Юрген и добавил: – не люблю фельдфебелей.

Он не стал объяснять капитану Росселю истинных причин отказа. Тот бы все равно ничего не понял. У него не было товарищей.

Ночью, когда они лежали на нарах в казарме, Красавчик спросил у Юргена:

– Помнишь ту надпись на стене, в подземелье?

– Там было много надписей, – ответил Юрген, – и все они были похожи одна на другую.

– Я имею в виду последнюю. О трех товарищах.

– Ну…

– Там была дата. Я только сейчас понял, что там было две палочки, не одна. Это был июль, а не июнь. Они продержались тридцать два дня, – сказал Красавчик. В голосе его звучало уважение.

– Тридцать два, – сказал Красавчик.

Юрген пересчитал лежащих вповалку солдат, добавил себя с Красавчиком и двух вахтенных, вышло семнадцать. Он с недоумением посмотрел на Красавчика.

– Мы продержались тридцать два часа, – сказал тот. В голосе его звучало разочарование.

– Мы честно исполнили свой долг, – твердо сказал Юрген, – мы сражались до конца, до самого конца. И не наша вина, что мы остались живы. Немногие из многих.

– Да, конечно, – согласился Красавчик. – Мы еще легко отделались, – добавил он их обычную присказку.

Дело было так. Русские ударили не оттуда, откуда ждали. Так всегда бывает в жизни. Ждешь удара кулаком в грудь, а получаешь нож в спину. Война в этом смысле не исключение. Сколько ни готовься, противник всегда наступает внезапно и с неожиданной стороны. Они сталкивались с этим не раз. И каждый раз Брейтгаупт говорил: «Человек предполагает, Бог располагает».

Поэтому они не строили предположений и если чего и ждали, то только приказа. Предположения строило командование. Оно ожидало, что русские ударят с юга, где они почти вплотную подошли к крепости. С северо-востока город Брест и крепость прикрывала Беловежская Пуща. Командование было убеждено, что она непроходима. Русские ударили с северо-востока.

Их передовые разъезды появились на окраинах Бреста ранним утром двадцать седьмого июля. Русским в первую очередь нужен был город с его железнодорожной станцией. С крепостью они намеревались разобраться потом, а пока бомбили ее с воздуха и расстреливали из штурмовиков. Крепость отвечала им огнем зенитных орудий и ждала помощи истребителей. Истребителей все не было.

Юрген вместе со всей ротой, за исключением наблюдателей и дозорных, пережидал авианалет в подвале. Подвал оправдал ожидания. Стены подрагивали при близком попадании бомб, но стояли, и с потолка почти ничего не сыпалось. Все, что могло осыпаться, осыпалось еще в сорок первом. Новобранцы, впервые попавшие под такую бомбежку, испуганно втягивали головы в плечи и глубже натягивали каски. Они пережили этот налет без потерь. Это были цветочки.

Русские тем временем подтянули артиллерию и принялись методично обстреливать северное укрепление крепости. Кое-что доставалось и им. 76 миллиметров, привычно определил Юрген. Это для них не смертельно. Старые стены держали удар. Юрген, стоя у бойницы, видел лишь, как разлетается во все стороны кирпичная крошка при прямом попадании снаряда.

– Десять человек – на двор! Помочь артиллеристам!

Это командир их взвода, лейтенант Кучера. Он прибыл к ним с последним пополнением. Выпускник школы лейтенантов. Хороший парень, но слишком мягкий, слишком мягкий для этой войны и для их батальона. У него даже выговор был мягкий – он был австриец.

– Хюбшман, Брейтгаупт, Эггер, Войгт, Левиц, Иллинг, Викки, Глюк и Граматке! За мной! – скомандовал Юрген.