– А, так вот почему Зигмунд не мог ее найти, – сказала Ирен. – Он сказал, что к пациентам с третьего этажа его не допускают. А как выглядит план лечебницы? Он мне описал здание в общих чертах, но у тебя, я уверена, есть более подробная информация. Он, как большинство философов и мечтателей, не слишком наблюдателен, когда дело касается материального мира. Мне случалось видеть, как он раскланивался с вешалкой в прихожей.
– Да, мадам. Первый этаж – служебный. Второй – для частных пациентов, а третий – для преступников. На втором и третьем этажах все окна с решетками, и комнаты всегда заперты, даже… то есть кроме тех часов, когда пациентов выпускают размяться или отдохнуть. Левое крыло на втором и третьем этажах – женское, правое – мужское. На третьем этаже оба крыла все время заперты. Никто не может туда войти без разрешения директора. Частным пациентам и преступникам не разрешают между собой смешиваться… я правильно говорю? Mischen. И у главного, и у черного входа в Кранкенхаус стоят охранники, чтобы никто не прошел. Передачи приносят к черному ходу, и охранники их проверяют. Я спрашивала Анику, нельзя ли их подкупить, но она сказала – нет, уж больно хорошо им платят. Входить и выходить можно только тем, кто работает в Кренкенхаусе – то есть имеет разрешение. Посетителей не пускают, даже родственников. Анику обыскивают каждый раз, когда она приходит, и всех санитаров тоже. Мне не пришлось платить ей за эти сведения, мадам. Она очень гордится своей работой и хвасталась без удержу, так что мне оставалось только слушать. Я даже думаю, что, если бы я предложила ей деньги, она начала бы меня подозревать.
– А что там с внутренней охраной? – спросила Ирен. – Зигмунд говорит, что на втором этаже охранников нет. А на третьем?
– Она мне не говорила, – сказала Грета. – А расспрашивать мне не хотелось – я видела, что она и так уже начинает задумываться, почему это я задаю столько вопросов. Я сама разглядела, что больница окружена высокой стеной – футов девять, по-моему, с металлическими шипами наверху. Если вы хотите услышать мое откровенное мнение, das, was ich glaube[40]…
– Разумеется, – сказала Ирен.
– По-моему, это невозможно. Кранкенхаус не похож на те места, в которых мы раньше… – Она замолчала и поглядела на всех с подозрением, особенно на Диану. – То есть я хочу сказать – это совсем не то, что забраться в частный дом или даже в Хофбург. Это уж скорее похоже на подготовку побега из тюрьмы!
– Спасибо, Грета, – сказала Ирен. – Ты, как всегда, проявила чрезвычайную находчивость. Почему бы тебе не оставить себе те деньги, что мы выделили для мисс Краузе? А теперь тебе, наверное, надо поспать. Я знаю, что ты всю ночь провела на ногах – у тебя ведь были еще и другие дела.
Грета кивнула:
– Кстати, о тех, других делах…
– Давай об этом после поговорим, вместе с остальными девочками.
Грета снова кивнула, развернулась и вышла из комнаты – широким шагом, засунув руки в карманы.
– Как видите, – сказала Ирен, – у меня тоже есть свои нерегулярные полицейские силы с Бейкер-стрит, хотя я предпочитаю работать с девочками – часто спасенными от уличной жизни, как Грета. Она младшая сестра Ханны. Они обе были в тюрьме, когда я… в общем, я их, можно сказать, спасла. Девочки могут проникнуть куда угодно, сделать что угодно, даже стать кем угодно. Они ведь не привлекают внимания.
– Вот видите? Я вам все время это говорю, – сказала Диана. – А Мэри разве позволит мне делать что угодно? Нет.
– Ну что, есть какие-нибудь идеи? – спросила Ирен. – Должна признаться, сама я пока в тупике. Как же мы вытащим оттуда эту девушку? Сейчас мы даже не можем с ней связаться. Посещения запрещены, внутрь никто войти не может, если только его не знают охранники у той или другой двери. А на третьем этаже, возможно, еще и дополнительная охрана есть. Даже если Гретина осведомительница ошибается и охранников все-таки можно подкупить – людей, которых нельзя подкупить, вообще очень немного, нужно только подобрать нужную валюту, – на это уйдет время, а Шерлок говорит, что времени у вас нет. Что же нам остается? Трюк с переодеванием? В кого же нужно переодеться, чтобы добраться до Люсинды? Да хотя бы в сам Кранкенхаус проникнуть.
– А этот друг, о котором вы упомянули? – спросила Жюстина. – Тот толкователь снов?
– К сожалению, не думаю, что он сможет еще что-нибудь для нас сделать, – сказала Ирен. – У него есть право доступа в Кранкенхаус, но только к пациентам второго этажа. На третий его не допускают, и, если его увидят там, у него могут быть неприятности. Когда я получила письмо от Шерлока, то попросила своих девочек разузнать, где Ван Хельсинг живет в Вене. Около года назад Ван Хельсинг снял дом неподалеку от университета, за пределами Рингштрассе. Его жена с дочерью поселились там, а сам он то приезжал, то уезжал, когда того требовали его исследования. Несколько месяцев назад его жену поместили в психиатрическую лечебницу – да, в Кранкенхаус Марии-Терезы. По словам его экономки, фрау Мюллер, она умерла за несколько дней до того, как пропала ее дочь. Полиция считает, что Люсинду похитили несколько человек, вероятно, для того, чтобы затребовать выкуп, – на клумбах в саду обнаружены их следы. Но я подумала – если Ван Хельсинг мог запереть жену в сумасшедший дом, то мог отправить туда же и дочь, инсценировав похищение, чтобы отвести подозрения от себя. Тогда я и попросила своего друга заглянуть в книгу регистрации пациентов, и там значилась фройляйн Ван Хельсинг, а также причина ее помещения в лечебницу: неврастения, истерия, суицидальные наклонности. Нам повезло, что Ван Хельсинг поместил ее туда под настоящим именем, иначе бы нам ее не найти. Должно быть, решил, что, если полицию еще можно провести фальшивым похищением, то директор Кранкенхауса его знает и догадается, кто такая Люсинда. Мой друг искал ее на втором этаже и не нашел. Даже это было для него опасно: помимо его спорных теорий, он в придачу ко всему еще и еврей, а жизнь евреев в Вене становится все труднее. Если его застанут на третьем этаже, это может подорвать его карьеру. Вот поэтому я и послала Грету – вдруг ей удастся собрать еще какие-то сведения. Грета мастер по этой части, как вы могли убедиться. Нам нужно как-то попасть внутрь, чтобы дать знать Люсинде, что мы пытаемся ей помочь, и, конечно, найти способ освободить ее. Но как?
Какое-то время все молчали.
– У меня нет никаких идей, – сказала Жюстина и покачала головой. – Как жаль, что Кэтрин не поехала с нами. Она такая находчивая – уж она-то, конечно, что-нибудь придумала бы.
Диана: – Ой, никак не могла удержаться и не похвалить себя, да?
Жюстина: – Но ведь я правда это сказала. Кажется, сказала. Когда твои слова записаны на бумаге, начинаешь доверять рукописи больше, чем собственной памяти.
– Что поделаешь, Кэтрин с нами нет, – сказала Мэри. Она и тревожилась, и злилась одновременно. Разве не она считается среди нах самой находчивой? Во всяком случае, в расследовании уайтчепелских убийств ее роль была именно такова. Но с тех пор, как они очутились за границей, Мэри чувствовала себя совершенно потерянной, мысли у нее путались – как будто она все еще на пароме и океанские волны швыряют ее то вверх, то вниз. И все-таки – надо же придумать хоть какой-нибудь план. Она наклонилась вперед и уперла подбородок в ладони, внимательно глядя на карту. Даже у неприступного Кранкенхауса должны быть свои слабые места. Где же они?
– Ой, ну, вы что, – сказала Диана. – Тут же все ясно как день! Мне, по крайней мере.
– Мне кажется, переодеться в кого-то – наилучший выход, – сказала Мэри. – Вы сказали, что миссис Ван Хельсинг там умерла. А священник на похоронах был? По-моему, из Жюстины получился бы отличный священник. Таким образом она могла бы попасть в больницу, а там уже пробраться на третий этаж. С ее силой любой замок можно просто сломать. Священника охранники не заподозрят. А что касается того, как вытащить оттуда Люсинду, – может, в гробу? В гробу можно спрятать кого угодно… Ведь не станут же они обыскивать гроб?
