О том же говорил в далекой Америке и митрополит Вениамин (Федченков):

«И не соблазнилась ни на момент наша Церковь соблазняющими обещаниями врагов. Уже проникли в печать известия, что поход называется «крестовой» борьбой против безбожия, что покоренным обещается свобода религии, а может быть и возвращение имуществ и прочие выгоды… И, конечно, слухи не случайны. Недаром же в самом Берлине выстроена на государственные средства церковь для карловацкой группы эмигрантов и предоставлены им юридические права на имущество…

Не соблазнится она и иными подачками. Не примем, не желаем принять фальшивых даров! Не продадим совесть и Родину!» (Из выступления митрополита Вениамина на народном, собрании в Мэдисон-сквер-гарден (Нью-Йорк) 2 июля 1941 года.

Позднее, в 1943 году, митрополит Сергий говорил на Соборе епископов Православной Церкви, вспоминая о первых месяцах войны: «Какую позицию должна занять наша Церковь во время войны, нам не приходилось задумываться, потому что прежде, чем мы успели определить как-нибудь свое положение, оно уже определилось, – фашисты напали на нашу страну, ее опустошали, уводили в плен наших соотечественников, всячески их там мучили, грабили… Так что уже простое приличие не позволило бы нам занять какую-нибудь другую позицию, кроме той, какую мы заняли, то есть безусловно отрицательную ко всему, что носит на себе печать фашизма, печать, враждебную к нашей стране».

То, что глава государства Сталин не сразу обратился к народу в связи с началом войны, вызывает недоумение и истолковывается сейчас по-разному. Неоднократно высказывались мнения о том, что в первые дни войны Сталин «растерялся». Тем не менее, в своих воспоминаниях Молотов иначе объяснял его позицию: «Почему я, а не Сталин? Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход. Он, как автомат, сразу не мог на все ответить, это невозможно. Человек ведь. Но не только человек – это не совсем точно. Он и человек, и политик. Как политик, он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень четкая, а сразу сориентироваться, дать четкий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождет несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах».

Сталин обратился к народу 3 июля 1941 года с посланием действительно взвешенным, продуманным и призванным многое объяснить советским людям. «Товарищи! Граждане! – начал он свою речь. И вдруг прозвучало совсем неофициальное, христианское обращение: “Братья и сестры”. – Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»

«…И только 3 июля Сталин заговорил и заговорил так, как он никогда не говорил до тех пор, заговорил словами: «Братья и сестры…» В этой речи я лично чувствовал присутствие глубокого человеческого потрясения у человека, произносившего ее», – вспоминал И. Исаков, Адмирал флота Советского Союза. (Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине).

В своем обращении Сталин подчеркивал, что войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной, что это война всего советского народа против немецко-фашистских войск. «Целью этой всенародной Отечественной войны против фашистских угнетателей является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма». Впервые война СССР с фашистскими захватчиками была названа Отечественной. И не только верующие, церковные люди, пострадавшие от репрессий, смогли в эти дни – в первые дни войны – возвыситься над своим личным горем и справедливыми обидами.

«В первые дни… В городе неразбериха. Хаос. Ледяной страх. Каких-то шпионов все ловили. Убеждали друг друга: “Не надо поддаваться на провокацию”. Никто даже в мыслях не соглашался, что наша армия потерпела катастрофу, ее разгромили за несколько недель. Нас учили, что воевать мы будем на чужой территории. “Ни пяди своей земли не отдадим…” А тут отступаем…

До войны ходили слухи, что Гитлер готовится напасть на Советский Союз, но эти разговоры строго пресекались. Пресекались соответствующими органами… Вам ясно, какие это органы? НКВД… Чекисты… Если люди шептались, то дома, на кухне, а в коммуналках – только в своей комнате, за закрытыми дверями или в ванной, открыв перед этим кран с водой. Но когда Сталин заговорил… Он обратился к нам: “Братья и сестры…” Тут все забыли свои обиды… У нас дядя сидел в лагере, мамин брат, он был железнодорожник, старый коммунист. Его арестовали на работе… Вам ясно – кто? НКВД… Нашего любимого дядю, а мы знали, что он ни в чем не виноват. Верили. Он имел награды еще с гражданской войны… Но после речи Сталина мама сказала: “Защитим Родину, а потом разберемся”. Родину любили все.

Я побежала сразу в военкомат. С ангиной побежала, у меня еще не спала окончательно температура. Но я не могла ждать…» – вспоминала Е. Кудина, рядовая, шофер. (Алексиевич С. А. У войны не женское лицо).

Удивительное дело, но не только Сталину оказалось недостаточно выхолощенной советской лексики. Нельзя было не только победить, но и выжить, не опираясь на бесценное наследие, доставшееся народу от той, царской России. Оттуда пришло не только именование войны как Отечественной, но и как священной – в новой песне, ставшей гимном народа во время Великой Отечественной войны. Хотя еще ни одну войну в России не называли Священной, но это отношение к защите Родины как к чему-то сакральному явно было родом из тех времен, когда в бой за родную землю шли с молитвой и с именем Господа на устах.

Митрополит Питирим (Нечаев) вспоминал: «Сразу появился замечательный гимн: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой» – мы до сих пор его поем. Как у Гоголя, последние строки повести “Тарас Бульба”: “Нет такой силы, которая одолела бы русскую силу”. Или у Толстого, при всем моем критическом отношении к нему, верно сказано: “Побеждает дух армии”. Именно такой настрой был тогда (Александрова Т. Л., Суздальцева Т. В. Русь уходящая: рассказы митрополита Питирима).

Музыку к знаменитой песне написал А. Александров, автором слов был поэт В. Лебедев-Кумач. Впервые песню «Священная война» исполнила одна из групп ансамбля красноармейской песни и пляски СССР под руководством дирижера и композитора А. Александрова.

Интересно, что замечательный советский композитор Александров еще до революции пел в хоре Казанского собора Санкт-Петербурга, потом был учеником Придворной певческой капеллы. Всю свою насыщенную творческую жизнь музыкант много учился и сам преподавал, организовал музыкальную школу, был хормейстером, дирижером… И в то же время значится в биографии Александрова и то, что он был последним регентом в Храме Христа Спасителя – с 1918 по 1922 год, написал поэму для хора, оркестра, органа и солистов «Христос воскресе», гимн «Хвалите имя Господне».

«Александров – человек, который соединил два времени. Он был регентом при царском режиме и выдающимся дирижером при советском. Из обычной семьи – его родители были церковными служителями в селе Плахино под Рязанью, – рассказывал журналисту праправнук композитора, О. Александров, тенор знаменитого Ансамбля песни и пляски имени Александрова. – Александр Васильевич был очень верующим человеком. Он вообще, можно сказать, всю жизнь служил при церкви. В 1905 году в Твери по конкурсу стал регентом архиерейского хора, потом служил в Казанском храме. Им написано столько церковной музыки! Наш ансамбль сейчас исполняет отдельной программой духовную музыку, написанную Александровым, – ту, которая, слава Богу, дошла до нас: ведь после революции большая часть партитур его духовных произведений сгорела» (А. Дубкова.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.