«Мать-Природа-а-а!» Доползла. Держись, папа. Пока во мне есть хоть капля магии и физических сил, тебя не оставлю одного. Может, один из тех малых ритуалов, что все мы совершаем каждый день, совершая малые чудеса и расплачиваясь за это своими силами, сможет мне помочь? Вдруг это и станет решающим шагом?! Отдам последнее, что сохранилось, ради тебя. Прошу только… Живи! Природа-Мать, силой, что дана мне с рождения тобой (моя голова клонится к земле), я расплачусь за (темнеет в глазах; нет, нет, не сейчас)... я расплачусь с тобой за (только не сейчас, я должна, должна)... я расплачусь с тобой (нет, нет). Я. Распла...чусь.
«Чара! Ты как?!» Опять. Земля. Горизонтальна. Почти. Лежу. Практически не вижу… Лица. Я на руках? Не отца. Нет. Отец… Папа… Папа.
НЕТ!!! Нет! Нет, не может быть! Не желаю в это верить! Почему не чувствую его сердцебиение? Почему не ощущаю Печать Рода на своей ключице?! Он не мог так поступить! Нет же! Нет! Отказываюсь в это верить! ОТКАЗЫВАЮСЬ. Мой отец — Мастер Боя, сильнейший Убийца своего поколения, герой и истинный воин! Как теперь мне быть?! До чего же противен отныне этот белый свет и освещение Огзы! Бесит! Отныне всё из этого тленного, гнилого, ничтожного мира мне противно, тошнотворно, чуждо! Всё прогнило насквозь! Ах-ах-ах.
Будь у меня силы подняться с этой грубой больничной койки — я бы! Но нет. Меня опустошили наголо, внутри и снаружи. Грубо, с силой, кусок за куском вырывая из моей телесной оболочки всё содержимое. Мир так жесток и несправедлив. Мир никогда не любил нас, не любит и не полюбит. Мы словно чужие для него. Это и объясняет, почему он даёт нам надежды, когда допускает наше появление, а потом уничтожает эти надежды, стоит нам осознать свою смертность. Он давит нас как только может — всеми доступными ему способами.
Страшно повернуть голову в его сторону — знаю ведь, что там увижу, — а всё же неведанная сила совершает надо мной это насилие. Зная заранее, мы совершаем глупости, за что после и простить себя не в силах. Каков смысл убеждаться в том, что тебе известно наверняка? И всё же… Эта сила побеждает, добивается своего. Мир рушится в одно мгновение. Жива ли я сама или нет — вот что ещё более чудовищно. Сомневаться в существовании самого себя в то время, когда понимаешь, что уже не существует дорогого тебе человека. Жестокость всего бытия. Всей сущности. Есть ли этот мир на самом деле? Бывать ли в нём твоему «Я», когда ты отрицаешь самого себя во благо других. Уничтожающие мысли: отрицать самого себя, чтобы не отрицать существование других. Тех, кто есть твой смысл. А нет их — нет и твоего смысла, нет тебя самого.
У меня ничего не вышло. Судьба отобрала у меня единственного родного, кровного человека. Родителя. Отца. Папу. И что теперь ждёт меня?
«Чара, ты уже очнулась?» Мадам Энола как прежде суетится вокруг своих пациентов, среди которых оказалась я. Но что теперь представляет из себя моё «Я»? Дурной запашок лекарственной отравы и больничная смертельная духота. Как же вы мне отныне все противны. Даже сам факт моего существования.
— Знаю, ты боролась за жизнь своего отца, Чара, но…
— Мне известно это. Оставьте меня.
Единственное, за что я буду Вам благодарна — за это молчание. Спасибо. Оставшись одна, некому меня раздражать, порождая тошноту. Мне же остаётся лишь утонуть в небытие. Оборвать свою связь с внешним миром и… всё. Не зря отец боялся больничных палат. Здесь всё пропахло ею — смертью. Навсегда.
Мне так и не даётся отойти после смерти отца. Жизнь словно обернулась чёрно-белым фильмом — всё такое мрачное, унылое и непривлекательное. Ничто не вызывает интерес к себе с моей стороны, всё безынтересно. Прошло четыре дня с похорон отца, а в моей жизни ничего не изменилось. На самих похоронах были только я и близкие друзья моей семьи, никаких посторонних, знакомых. Тем более иных студентов Академии Равновесия, что теперь не могут найти место после гибели любимого педагога и легенды среди Убийц. В тот день всё похоронная процессия началась в стенах Академии: все собрались у ворот заведения в ожидании приезда машины с гробом, в котором ожидали увидеть Мастера Боя. Среди всех была и я — в центре, стоя рядом с Франком Максоле и мадам Стриж. Дон стоял позади, должно быть, наблюдал за мной со стороны и очень беспокоился. Стоял шум, все обсуждали это траурное событие и многие отказывались признавать это за истину. Вот машина прибыла, и все утихли в ожидании, с замиранием сердцем наблюдая за выносом гроба. Против моей воли, гроб открыли, предоставив всем возможность в знак прощания взглянуть в лицо моему родителю. Мне самой пришлось смотреть в это прозрачное, лишённое всяких эмоций лицо, застывшее в смирении с Судьбой.
Отец скончался, пока его дочь лежала без чувств. В тот же момент, когда это произошло, я очнулась. Дальше мне оставалось лишь ненавидеть и презирать этот гнилой мир.
Каждый по очереди подходил и украшал фигуру цветами. Всё проходило в молчании, лишь вырванные из всех звуков всхлипы со слезами резали уши. Когда очередь дошла до меня, а была я последней в очереди по своему желанию, подарила отцу свой последний поцелуй — в холодный лоб под потухшими огненно-рыжими прядями чёлки. После тело накрыли, крышку закрепили, а гроб подняли над землёй. Все, кому разрешили присутствовать на самих похоронах, уселись в подъехавшие дополнительные машины. Дорога была не близкой — в Островград, на западную его окраину, где уже давно стоит обширное и просторное здание крематория. Уже там, нас ждал накрытый стол, за которым прошёл приём пищи, пока тело отца обращают в пепел и высыпают в урну. Меня проводили на самую высокую башню крематория, где, по обычаю Великоречья, какую-то часть пепла я развеяла по ветру. Так предали его воздуху. После чего мы спустились к протекающей поблизости мелкой речке, и я предала ещё какую-то часть остатков родителя воде. Последнее, мы отправились с остальной частью на кладбище и передали коробку с остатками организаторам похоронной процессии. На моих глазах коробку поставили на небольшую подставку в центре выкопанной квадратной ямки. Работники кладбища залили бетоном, а поверх поставили и закрепили крепкими верёвками памятный камень с символом Мастера Боя по центру и лишь одной надписью: «Стил Чарг, Второй Мастер Боя».
Вот так, на наших памятниках не ставят никаких дат. Душа и тело лишь на краткий миг соединяются вместе, чтобы потом разложиться и вернуть Природе природное, как распадется их связь. Тело даст пищу новой жизни, распавшаяся душа станет основой для новой души. Природоверие отрицает смерть, для нас есть лишь перерождение. Поэтому и слово ребёнок трактуется как перерожденный взрослый*, которому даётся шанс исправиться. Таким образом, и обретается истинное бессмертие — перерождение вновь и вновь, пока человек не исправится сам как личность и не исправит своё общество — человечество, чтобы оно уже обрело свою высшую точку существования — то, что мы и называем истинной смертью.
После процесса лишь я и Франк Максоле остались у могилы отца, в молчании поминая ушедшего. Ещё три-четыре дня, я уже точно и не вспомню, прошло, как я вернулась в Академию Равновесия. Да, мне дали время придти в себя. Помощь психолога была бы лишь пустой и затратной фикцией, от неё я отказалась без промедления. Всё равно эти дни тянулись, как бесконечный кошмар. Чем я занималась? Лежала до позднего утра, ела то, что осталось в холодильнике, после чего пыталась отвлечь себя чтением книг, но в итоге строки расплывались в картинку белёсого лица отца. По возвращению в общежитие я узнала, что Дон попал в больницу. В первый день моих незапланированных выходных Дон, не зная о них, ждал меня до ночи у дверей в общежитие, куда после ему был закрыт вход. В итоге он спал в прохладную холоденскую ночь под стеной здания и околел, сейчас лежит в койке, лечится. Понимаю, что волновался и ждал моего возвращения, но всё же он полный идиот.
Со дня ухода из жизни отца газеты, журналы, новости пестрят заголовками об этом событии. Государственные издания прославляют его, остальные же возбуждают народ и проклинают Убийц. Титул Мастера Боя остался без хозяина, и теперь вся символика хранится в комнате отца на полках, дома. К моему счастью, заклинание отца продолжает защищать наш дом от незваных и нежеланных гостей.
