Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Ты кто? – спрашиваю у него.

– Мяу! – говорит оно.

– Да я вижу, что не собака, зовут-то тебя как?

– Василием его зовут, – отвечает мне командир ТК-13, выходя с нашим из штурманской рубки, где они выпивали, в смысле пересчитывали карты. – Саша (это уже нашему командиру), вы его тут не обижайте мне! Он у нас крысолов знатный, и вообще умнее минера нашего, и вообще душа коллектива!

– Умнее минера – это не показатель, конечно. Но что ты, Володя, мы детей, животных и минеров не обижаем.

– Саша, не приму корабль обратно, если что! Ты меня знаешь! Подвинься, Василий! – Василий двигается, и они уходят.

Здесь я и столкнулся в первый раз с таким явлением, как крыса на подводной лодке. На удивление хитрые твари, доложу я вам. Проникали всюду и воровали все, что хоть как-нибудь можно было съесть. У меня, например, однажды украли сосиску из банки с железной крышкой. Прихожу в каюту, а на полу лежит банка, которая стояла в закрытом секретере, крышка открыта, и сиротливо лежит одна сосиска. А было-то две!!!

– Диииима! – кричу начхиму в соседнюю каюту. – Иди-ка сюда-ка!

Высовывается Дима.

– Ты зачем, – говорю, – сосиску-то у меня украл?

Дима смотрит на банку:

– Эдик, ну посмотри на меня. Разве я похож на человека, который украдет одну сосиску, если может украсть две?

Логично, конечно.

Ставили мы на них крысоловки везде, Василию объясняли, чтоб не трогал приманку в них. Не трогал. Крысы попадались, но все равно не истреблялись, поэтому на Василия был расписан график – с кем сегодня он спит в каюте.

Каждый день, я подчеркиваю – каждый день, – в восемь часов вечера, когда вахта собиралась в центральном посту на отработку, Василий приходил с задушенной крысой, бросал ее у кресла дежурного по кораблю, выслушивал похвалу в свой адрес и гордо уходил.

– Э-э! – кричали мы ему сначала. – Крысу-то свою забери!!!

Но потом поняли, что Василий был аристократом по натуре и есть крыс брезговал. Он просто их убивал. Поэтому верхний вахтенный, приходя заступать в восемь часов вечера, всегда приходил с пакетиком. Получал автомат, патроны и крысу. Выходя на ракетную палубу, он размахивал крысой над головой и, когда слетались чайки, бросал ее в воздух. Потом пять минут наблюдал за инфернальной картиной разрыва крысы на части, вытирал брызги крови с лица и шел охранять лодку. Кстати, знаете, мне кажется, что если северным чайкам подбросить в воздух человека, то они и его сожрут, может быть, даже с пуговицами.

Пару раз мы пытались вынести Василия на волю погулять. Он ошалелыми глазами смотрел на Вселенную и кричал на нас:

– Что же вы делаете, фашысты!!! Немедленно верните меня на борт!!! Я же корабельный кот или где?!

Мы выносили его на пирс и отпускали:

– Василий, ну сходи там себе кошку найди какую-нибудь, разомни булки-то!

Но Василий пулей бежал к рубочному люку и сидел там – ждал, пока кто-нибудь его не спустит вниз. Аристократы, видимо, не только крыс не едят, но и по вертикальным трапам не ползают.

А потом нас собрали в море. Ну вы же герои у нас, чо, сказало нам командование, не слабо ли вам выйти на этом престарелом крейсере в море на недельку-другую, потешить, так сказать, старичка, напоследок. Конечно, неслабо. Что делать с Василием – решали на общем офицерском собрании. Василий сидел на столе, лизал яйца и внимательно слушал.

– Что делать-то с Васей будем? В море брать его страшновато, вдруг не выдержит, может, домой кто отвезет на время?

– Да как домой-то, он же из лодки выйти боится.

– А давайте тогда на время на двести вторую отдадим?

– А давайте.

Отнесли Василия на соседний борт и ушли в море. Возвращаемся, а на пирсе нас встречает родной экипаж ТК-13, заметно отдохнувший, загорелый (хорошо быть нелинейным экипажем), и радостно машет нам фуражками.

Дружной толпой заваливаются на борт еще до того, как поставили трап.

– Так, где Василий? – первым делом спрашивает командир ТК-13 у нашего.

– Да на двести вторую его отдали, чтоб не рисковать.

– Саша, я тебя предупреждал! Или подай мне сюда Василия, или мы пошли дальше в казармы водку пить и развращаться!!!

– Эдуард, сбегай, а? А то мне этот береговой маразматик всю плешь проест!

А чего бы и не сбегать? После двух недель в море задница-то как деревянная. Иду на двести вторую.

– Вы к кому, тащ? – интересуется верхний вахтенный двести второй.

– К деду Фому. Скажи там своим мазутам береговым, пусть начинают суетиться – морской волк на борт поднимается!

– Центральный, верхнему! Тут к вам моряк какой-то пришел. Выглядит серьезно.

Ну вот то-то и оно. Спускаюсь вниз, и на последней ступеньке мне ка-а-а-ак вцепится в жопу кто-то когтями и ка-а-ак давай лезть по моему новенькому альпаку ко мне на грудь!!! Василий, понятное дело. Худой весь какой-то, весь облезлый.

– Чтовыскотыменябросилиуроды!!! – кричит мне Василий, глядя прямо в лицо. – Дакаквыпосмеличервименясмоегородногокорабляунести!!! Жывотные!!! Жывотные вы!!!

– Позвольте, – отвечаю, поглаживая его. – Василий, но мы для Вашего же блага постарались, здоровье Ваше, так сказать, поберегли. Лодка же такая же, и люди тут хорошие, котов не едят!!!

– Заткнись!!! – продолжает кричать на меня Василий, но хотя бы не кусает и когти расслабил. – Заткниськозелинесименядомойпокажив!!!

– Ну, – говорит дежурный по двести второй, – две недели тут просидел под люком. Не ел почти ничего и все вверх смотрел. Вынесли его на землю один раз, он все пирсы оббегал и сел потом на вертолетной площадке в море смотреть. Чуть отловили его обратно на борт. Ну и характерец!

Несу Василия обратно за пазухой, а там его уже командир ждет, волнуется (наш-то в кресле спит, а этот бегает по центральному).

– Принес? Принёс его?!

– Ну, – говорю, – вот жешь он!

И стою наблюдаю картину, как седой капитан первого ранга целует Василия во все места подряд и радуется прямо как малое дитё, а тот урчит (ну оба урчат, чего уж) и трётся об своего папу. Чуть на слезу меня не прошибли, вот вам крест!

Так что я не то чтобы не люблю котов, но я привык любить конкретные личности, а не мегатонну фотографий в интернете.

Марина Степнова

Удивительные истории о котах - i_006.png

Зона

Последнее время она все чаще возвращалась с работы поздно – вялая, раздраженная и голубовато-бледная от бесплотной, накопившейся за день усталости. Он выходил ей навстречу в крошечную, неудобную, как купе, прихожую, но она молча, незряче проносила свое небольшое, трогательно продуманное тело мимо – даже не мимо – насквозь, роняя по пути с тихим фисташковым стуком одну черную туфельку запылившегося детского размера, другую, с древесным шелестом сбрасывая помятый плащик, лунного цвета платье и простенькое хлопчатое белье в мелкий, едва ощутимый человеческой мыслью цветочек.

– Есть хочешь? – привычно интересовался он, бережно, как сухие, ломающиеся листья, собирая разбросанные по полу невесомые одежки – кукольно-маленькие в его огромных ладонях доброго и несчастного Железного Дровосека.

Она отрицательно мотала темной волнистой головкой – аккуратная мальчишеская стрижка, открывавшая твердые прямоугольные ушки и слабую впадину на затылке, делала ее почти нестерпимо, болезненно женственной – и, прихватив с полки первую попавшуюся книгу, запиралась в ванной комнате.

Отмокала она долго, обстоятельно, сначала молча грохая чем-то неудобным и скользким, потом сквозь распаренный рев воды начинало доноситься невнятное мурлыканье какого-нибудь давно прошедшего романса, и наконец, когда нехитрая мужская еда на большом обеденном столе успевала окончательно и неаппетитно застыть, в недрах захламленной одинокой квартиры хлопала дверь.

Вода делала ее мягче и проще, она даже честно бралась за вилку, но, ковырнув два-три раза вчерашнюю сосиску, обессиленно отодвигала тарелку.

7
{"b":"668575","o":1}