Ванька тоже улыбнулся и, дабы заставить Гроттер хоть как-то реагировать, легко и быстро коснулся губами ее плеча. После, посмотрев на налетающий иногда ветерок, накинул на эти самые плечи захваченный из дома платок и укутал Таню, вновь вставая сзади и обнимая, притягивая к себе. Целовать девушку он больше не собирался.
— Эй! — возмутилась Гроттер.
— Заболеешь, — ответил ей Ванька, на что Таня надула губы и совсем как ребенок ответила:
— Не заболею!
— Заболеешь, — вновь возразил Валялкин. — Холодно.
— Ну ты и жук, Ванька, — хмыкнула Гроттер и, быстро скинув с себя его руки, ловко, подобно кошке, вскочила со своего стула.
Солнце село, и все вокруг начало погружаться во тьму; из леса уже слышались звуки летней ночи: стрекотал в траве кузнечик, кто-то еле слышно ухал, что-то звенело прямо под ухом; вся эта какофония звуков радовала слух Ваньки, которому казалось, что это и есть высшее счастье. Подобные вечера и Таня под боком, и их всепоглощающая светлая любовь, озарявшая их путь не менее ярко, чем солнце — это был Эдем, спустившийся на землю.
Не нужно было уже щурится, глядя на горизонт; мягкие сумерки плавно опустились на землю и заполнили собою все пространство. Это были не те осенние сумерки, которые нагнетают лишь тоску, эти сумерки выполняли роль глашатаев, оповещая всех, что вскоре в свои права вступила ночь: теплая, летняя, таинственная и такая романтичная. В такую ночь можно признаваться в любви и ощущать эту любовь каждой клеточкой своего тела.
Глядя на небо, можно было не щуриться, но Таня все же щурилась. И во всей этой позе и в блеске глаз виднелось что-то хитрое и немного демоническое. Она быстрым движением языка облизнула губы, потом как-то изящно поменяла положение и…
— Если здесь так холодно, почему бы нам не зайти в дом?
Ванька повторил ее движение с облизыванием губ скорее непроизвольно, а после засмеялся.
— Шантажистка, — оповестил он девушку. — Ты теперь никуда от меня не денешься.
Гроттер не ожидала от него подобных действий. Ее мир покачнулся, и Таня от неожиданности взвизгнула. Все же она не привыкла, чтобы кто-то носил ее на руках. С трудом удерживая рвущуюся наружу улыбку, бывшая драконболистка тут же поспешила пошутить:
— И куда делся мой милый и добрый Валялкин?
— Сама виновата, — в тон ей ответил Ванька. — Нечего было меня так настойчиво соблазнять.
— Я? Тебя? Как ты мог такое подумать?
Ветеринар, поудобнее перехватив свою драгоценную ношу, быстрым и упругим шагом зашагал к дому. Это было двухэтажное небольшое строение с пристройками, в которых жили многие из их питомцев, разве что Тангро желал постоянно находиться рядом с хозяевами и выселяться в собственную комнату, которая была куда просторнее, категорически не желал.
Строения могли показаться неказистыми, но они были родными — построенными руками, а не при помощи магии.
Таня обняла Ваньку за шею, предоставляя ему полную свободу действия. На душе было тихо и спокойно, безмятежно даже…
Тук-тук…
Это вдруг сердце резко затрепетало в груди. Таня подавила резкий вздох и попыталась унять панически колотящийся моторчик, но ничего не получилось. Улыбка помимо воли сползла с ее лица. На душе за секунду стало гадко и паршиво, а интуиция знакомым звоночком начала разливаться соловьем.
— Что случилось? — поинтересовался Ванька встревоженно, глядя на расстроенное лицо девушки.
Таня не успела ответить. Ей показалось, что на доли секунды пространство вокруг сжалось до размера молекулы, а сами они стали куда меньше электрона. Тревожно зашуршала листва деревьев, а проказник-ветер поспешил улететь куда подальше от этого страшного места. В огне телепорта перед ними стоял серьезный академик Сарданапал…
— Когда прилетает светлый маг —
зарево не такое ядовитое. Чаще
светло-розовое, — заметил Сарданапал.
Дмитрий Емец. «Таня Гроттер и перстень с жемчужиной»
…Таня подняла глаза и чуть прищурилась. Смотреть на ярко-голубое небо и нещадно палящее солнце без рези в глазах было невозможно. И даже заклинания от подобной напасти маги, увы, не придумали. Гроттер вздохнула: у них было множество убивающих проклятий, они могли оживлять мертвых и создавать что-то новое, а о собственном комфорте думать не научились.
Над головой, словно радуга, полыхала Грааль Гардарика — бесполезный сейчас купол из защитных заклинаний. Какой сейчас от него прок, если магов, которых нужно защищать от простых людей, уже не было. По хорошему, его уже давно нужно было снять и не препятствовать телепортированию волшебников прямо сюда — им до сих пор приходилось до острова долетать. Лопухоиды наверняка поохали бы, что посреди океана неожиданно появился остров, но потом все-таки забыли бы о нем — и дело с концом. Но все оставалось по старому, и суда до сих пор с завидной регулярностью проплывали прямо через Тибидохс, словно не могли обогнуть его.
Гардарика сверкала на лучах солнца. До сих пор не прошло светло-розовое свечение. Гроттер гордилась им, ведь, несмотря на все то, через что им пришлось пройти, она смогла сохранить свою магию. Сколько раз ее склоняли на темную сторону! Чего только не обещали! Но марево до сих пор оставалось светло-розовым — а Татьяна Гроттер продолжала жить и являться светлым магом, жить назло всем: некромагам, Чуме, Лигулу. Она до сих пор светилась своей магией изнутри, и весь ее внешний вид, стоило кому-либо увидеть ее, кричал о внутреннем свете. Такими лопухоиды представляют ангелов.
Грааль Гардарика не светилась так долго никогда раньше, но сейчас Буян слишком долго не видел никого из магов и не собирался отпускать воспоминание о том единственном, что впервые за год посетил его. Он берег это воспоминание, как продолжал беречь марево светлого мага, хотя то и начинало ускользать и рассеиваться.
Гроттер с трудом сдерживала слезы, но и опустить глаза не могла. Здесь все, на что только не опускался взгляд, содержало память, и от этого было еще больнее. Ведь память эта была не о светлых и веселых деньках юности, беззаботной молодости, это были воспоминания о ужасе, о смерти друзей… о ее разрушенной жизни…
При произнесении заклинания необходимо
быть абсолютно уверенным в том, что переход
осуществляется по полному праву. В противном
случае сознание и тело могут разделиться: тело
будет перенесено, сознание же останется в прежнем мире.
Дмитрий Емец. «Таня Гроттер и магический контрабас»
… — Академик, может, вы все-таки расскажите нам все? — поинтересовался Ванька. — Мы уже поняли, что с Тибидохсом что-то случилось, причем очень плохое, иначе бы вы не явились к нам, но все-таки хотелось бы знать…
Когда Сарданапал появился у них и огорошил новостью, что Буяну срочно требуется малютка Гроттер, сначала его настойчиво желали куда-нибудь послать. Выход тут же был найден, и отправили почтенного директора Тибидохса на второй этаж, где была гостевая комната, дабы тот отдохнул и выспался. Время была не то чтобы позднее, но Черноморов с хитрой улыбкой удалился. Должно быть, он понял, чему именно помешал своим приходом, и оставлял парочку наедине, но после таких новостей те уже не могли думать ни о чем другом, кроме Тибидохса. Всю ночь они спорили, и под конец пришли к мнению, что приключения их найдут все равно, поэтому на Буян слетать все-таки следует, причем им обоим.
Заснули они только под утро, а проснулись с первыми лучами солнца. Новый день мягко освещал землю и будил природу, и в сознании любого нормального человека это должно было ассоциироваться с рождением жизни; Таня же, глядя на подобное великолепие, ощущала лишь тоску и приближение чего-то темного и опасного. А интуиция магов, как известно, не ошибается никогда.
Когда Гроттер вышла во двор, дабы проверить Тантика, а заодно и повздыхать на рассвет, она обнаружила перед собой старый потрепанный диван академика, который прилетел чуть позже него самого и теперь был готов к отправке. Видимо, Сарданапал не желал терять время зря. Едва проснувшись, он тут же оповестил всех интересующихся, что ответит на вопросы в Тибидохсе и, рассадив всех по инструментам, взмыл в небо. Ванька сидел рядом с Таней, и на контрабасе им было слегка холодно — особенно когда летел над океаном. Сарданапал молчал, но по его встревоженному виду было понятно, что случилось нечто ужасное.
