– Лилечка, ну откуда он узнает? – ласково заметил Иштван и даже всплеснул руками. – Сама подумай! Это же не открытый судебный процесс, а следствие. И его по телеку не транслируют. Показания записали, выводы сделали и все забыли. А еще имеется свидетельница. Софья Григорьевна, наша соседка по даче. Она запомнила тебя. А так как ей и в голову не пришло, что я дал тебе ключи для романтического свидания, то убеждена, что видела нас вместе. Она мельком заметила твоего…парня и решила, что это я. Мы что, так похожи, Лилечка? – участливо поинтересовался он, стараясь говорить спокойно. Только правый кулак с побелевшими костяшками мог выдать подавляемую ярость. Но кажется, Лиля ничего не заметила.

– Нет, просто у вас одинаковые куртки, – нехотя пробубнила она.

– Так ты поможешь? – осторожно уточнил Иштван.

– Придется, – обреченно согласилась Лиля. – Хотя мне это не нравится! Просто не хочу, чтобы ты очутился в тюрьме.

– Спасибо, я в долгу не останусь! – растрогался Иштван и легонько коснулся ладонью ее щеки. Теплые пальцы невесомо пробежались по холодной коже. От неожиданности Лиля вздрогнула, и от Иштвана не укрылось, что она неосознанно отреагировала на примитивную ласку. Он не подал виду и деловито добавил: – Я позову ребят, надо обсудить детали.

Бумеранга арестовали сразу после ноябрьских праздников. И он начал петь соловьем: с кем и почему находился на станции.

Сначала на допрос вызвали Пахома. А через пару дней пришел черед Иштвана. Следователь Игорь Петрович Мищеренко не считался ни дураком, ни пьяницей, ни неудачником. Небольшого роста коренастый мужик с простым крестьянским лицом.

«Как топором вырублено», – подумал Иштван. Он сразу догадался, что ухо нужно держать востро. Вроде по-простому, по-свойски говорил Игорь Петрович, рассуждал о жизни, а потом нет-нет да вопросик подкинет, а от этого вопросика, безобидного вроде, дальше ниточка тянется. А потом уже и вопросы не такие безобидные, и выводы с прицелом. Поэтому Иштван заранее постарался воссоздать всю картину того дня и даже написал сценарий. Где встретились, как ехали, что делали на даче? Он, казалось, продумал все детали и заставил каждого выучить свою роль.

На допросах все – и подозреваемые, и свидетели – бойко и слаженно поведали, как они здорово отдыхали за городом именно пятнадцатого сентября.

Для проверки показаний Мищеренко отправил оперативника в дачный поселок. И соседка по даче подтвердила, что видела Иштвана с девушкой. Другие молодые люди ей на глаза не попадались, но незнакомые голоса с соседней дачи в тот день доносились. И точно молодежь приезжала пятнадцатого сентября, потому что в этот день Софья Григорьевна получала в сберкассе пенсию и рано утром ездила в город.

– Смотрите, молодой человек! – Она протянула ему сберкнижку. Там на голубом фоне синими чернилами стояла именно та дата.

– Может, дело было в октябре? – с надеждой спросил оперативник.

– Молодой человек, я еще не так стара, чтобы перепутать сентябрь с октябрем! – с вызовом отчеканила она. – Два месяца дача стоит пустая, вообще никто не приезжал!

Софье Григорьевне Петровской исполнилось шестьдесят восемь лет, и тридцать из них она проработала в отделе кадров большого завода, была бойцом старой школы. И ошибиться не могла. Игорь Петрович обожал таких свидетелей. Поэтому не счел за труд и сам съездил, поговорил со старухой. За городом дышалось легко. Он шагал через поле, по которому уже прошли комбайном, и остатки колосьев почему-то напоминали ему щетину. Природу он не любил и пейзажами не любовался. Всю дорогу от Города он думал об этом деле, сперва показавшемся ему простым. Теперь же создавалось ощущение хорошей постановки. И он предполагал, кто этот талантливый режиссер и одновременно автор сценария. Софья Григорьевна встретила его у ворот в дачный поселок.

– Я заметила вас, когда вы шли по тропинке, – сказала она. Она оказалась женщиной крепкой, с бюстом, наверное, седьмого размера. Спортивные штаны со вздувшимися коленями и спортивная куртка с драным воротником придавали ей экзотический вид. Довершала облик затейливая хала, лихо закрученная на затылке. Старуха сурово оглядела Мищеренко, и он почувствовал себя неуютно, словно стали видны насквозь все его тайны и недостатки. Он по роду своей профессии иногда встречал подобных людей. Попытки подкупить их оборачивались для подкупавших необратимыми последствиями. Они были принципиальны до отвращения. И правда всегда торжествовала в их понимании. Даже если это вредило самым близким для них людям. Формально все показания совпадали, зацепок, пусть даже маленьких, не наблюдалось. Хотя нет, нашлась одна. Все участники «пикника» утверждали, что уехали вместе. А разведчица Петровская показала, что Иштван и Лиля уехали позже. И шли по дорожке к станции в сумерках одни и целовались. И эта самая дорожка пролегает через поле и хорошо просматривается из мансарды бдительной Софьи Григорьевны.

Он устал, и ему хотелось добраться домой и завалиться спать. А вечером позвонила теща и долго пеняла, что он давно у них не появляется, последний раз виделись в сентябре на Таниных поминках.

Подумать только, три года прошло, как умерла жена! Отмучилась. А все кажется, что недавно. Игорь Петрович никогда не считал себя однолюбом, но так и не нашел подходящую женщину. Да и не искал вовсе, с головой уйдя в работу. Он изредка навещал родственников жены, чтобы вспомнить Таню, поговорить о ней. Другие разговоры давно стали ему не интересны. И жизнь его продолжала крутиться вокруг Тани. То оградку нужно поставить, то памятник, то просто свежих цветов принести на могилку.

Теща посетовала, что до нового года нужно съездить на кладбище и завернуть в целлофан памятник. Так и не закрыли, а то, не дай бог, лопнет!

– Я заеду, укрою, – пообещал Игорь, но теща заявила, что он сам не справится и она должна проконтролировать. Любой разговор тут же сводился к истерике. Мищеренко согласился, дабы поскорее прекратить беседу. Но на следующее утро вспомнил о вчерашних нотациях и разозлился. Ей что, нечего делать? У нее есть свой собственный сын, вот пусть его и учит жить. В последние годы жизни Тани, он терпел все эти нравоучения из-за жены, не хотел ее волновать. А теперь можно послать свою «вторую маму» куда угодно и навсегда избавиться от этой мегеры.

Поэтому, когда пришел Цагерт, он все еще мысленно ругался с тещей.

– С вас сняты все подозрения, – сухо заметил Мещеренко. – У меня только один вопрос. Вы и Агапова когда уехали?

«Горячо, ох, как горячо, – промелькнуло в голове у Иштвана. – Соседка могла видеть только двоих. Как же я забыл об этом!»

– Мы уехали позже, – нехотя проронил Цагерт. – Но попросили друзей об этом не распространяться. У Лилечки такая вредная мамаша.

Мещеренко закивал понимающе.

– А что вы делали одни на даче?

– Игорь Петрович! Ну что могут делать двое молодых людей, оставшись в пустом доме! – изумился Иштван Цагерт.

Он сказал так просто и искренне, что следователь еще и отругал себя за излишнюю подозрительность.

– Давай подпишу повестку! – велел Мещеренко. – Девочка хорошая, ты женись на ней, Цагерт!

– Де факто мы давно вместе, а де юре – пока не планируем. Родители говорят, еще рано, – бодро сообщил Иштван, входя в роль. А про себя подумал, слышала б это Лиля, не сносить ему головы.

– Все, иди-иди, Лиле своей привет передавай, – добродушно отмахнулся Игорь Петрович.

Иштван Цагерт ему категорически не нравился. Но его девушка казалась очень хорошей. Как это Жеглов учил Шарапова: «К девочке присмотрись, девочка правильная!» И если правильная девочка Лиля Агапова любит этого щенка Цагерта, то, возможно, и он не так уж плох.

А в субботу зарядил дождь со снегом. Сразу же образовались лужи, похожие на великие американские озера, грязь и слякоть. Поэтому на кладбище Игорь Петрович не поехал. Теща позвонила сама и предложила медовым голосом:

– Игоречек, приезжай к нам обедать. Ты давно нас не навещал. Посидим по-семейному. Я голубцы приготовила, как ты любишь.