– Чья? – Я тыкаю пальцем в вот-вот готовый исчезнуть чей-то внутренний мир.

– Секретарша моего шефа. У нее вся жизнь завязана на работе – старая сталинская закалка – ни семьи, ни детей, а Константин подыскал себе молодую секретаршу, и сейчас кадры решают, как бы по-тактичней отправить Сергеевну на пенсию. Может, переговорите с ним, вы же вроде как друзья? Жалко тетку.

Пожимаю плечами, так же неопределённо, как и он несколько минут назад, когда отвечал на вопрос о моей личностной пирамиде.

Я уже совсем другим взглядом смотрю на ряды из перевернутых конструкций, с трудом балансирующих на своих вершинах – неустойчивое их состояние вполне соотносится с моим жизненным опытом, когда всего одно пустяшное, для стороннего наблюдателя, конечно, событие напрочь разрушало, казалось бы, устоявшуюся счастливую жизнь.

– Во-о-от, – Карон задумчиво крутит в руках один из блоков, периодически являющий мне надпись «Жена». – Формирование фундамента личности происходит, конечно же, так сказать, в до-осознанный период, на что влияет, большей частью семья и социальное окружение, так сказать, культурный пласт из сказок, рассказанных родителями, случайных сценок, увиденных на улице. Ну, и им подобного социального шума. В процессе жизни, вершина, конечно же, может смениться или надстроиться, в смысле произойти замена фундаментального паттерна. В детстве это – мама, папа, в общем семья…

Неожиданно мой собеседник замолкает, и видимо, остановив какой-то свой внутренний диалог, отбрасывает «Жену» в сторону.

– Но, стоит признать, психика некоторых индивидуумов довольно гибка и, например…

Он подходит к прекрасной, без всяких подпорок и перекосов, пирамиде и зло пинает по одному из свободных блоков, лежащих рядом. Тот с глухим стуком выбивает такой же из вершины и удачно занимает его место. При этом конструкция слегка перекашивается, так как новая деталь не смогла полностью встать на место выбывшей, но сохраняет какую-никакую устойчивость.

– Как видите, до того гармоничный конструкт психики потерял былую устойчивость и целостность. Процесс, занимающий порою несколько лет, произошел мгновенно, что и сказалось на способности психики противостоять внешним воздействиям. Конечно же, грамотно проведенная профилактика вполне может создать некоторые подпорки, – Погранец ловко подтолкнул под грани пирамиды несколько палочек, отчего пирамида приобрела вид инвалида, опирающегося на костыли.

– Затем, по мере подстраивания под окружающий социум, – Неугомонный экспериментатор начинает ловко накидывать сверху новые "кирпичики", глухо бормоча под нос, – Новая машина, загородная дача в престижном районе, богатый поклонник, белый конь, эксклюзивные знакомства, грудь пятого размера, брендовые шмотки, отдых в Испании, лучшие друзья женщин…

Пирамида стремительно разрастается… И разрастается… Как вдруг, с грохотом рассыпается в прах.

– Ну вот, – удовлетворённо подводит финальную черту экспериментатор, – закономерный конец. Психика не выдерживает постоянного давления в гонке за высокий социальный статус и предсказуемо рушится.

Я печально смотрю на горку ставшего бесполезным стройматериала, секунду назад представлявшегося отдельной личностью, пускай и с кучей проблем и забот. Украдкой подцепляю носком ботинка упавшую табличку с именем работника, так не вовремя подвернувшегося под горячую руку Карона. Кто там? Незнакомая фамилия – Челнокова. Может из новеньких?

– Вывод? В основу пирамиды психики необходимо закладывать несколько фундаментальных ценностей, так сказать, когда выбывание одной: по случайности, в силу еще каких-то обстоятельств… Не должно привести к разрушению всей структуры личности. И общая устойчивость к внешним потрясениям возрастет.

– И что, ты можешь любого разложить, по таким, – Я киваю головой на груду, – Кирпичикам?

Погранец, задумчиво замерший над жалкими останками ещё недавно прекрасной конструкции, кивает головой:

– Конечно.

Огромная зала, о которой даже никогда не подозревал, предстает передо мною во всём своём ужасающем величии. И Костя помалкивал, как рыба об лёд. Брожу между материализованными образами знакомых мне людей. Там и сям из пола торчат тоненькие прутики с пластиковой табличкой наверху. Порою попадаются совсем незнакомые фамилии. Вот, вроде, один из сотрудников секретариата. Пирамида выглядит вполне себе устойчиво. Радует, что развалившиеся конструкции встречаются нечасто. Подхожу к одной из печальных куч… И тут не могу сдержать изумления – на табличке, теперь смахивающей на надгробие, имя и фамилия моего, уже бывшего, начальника.

– Ам… ам… а…, – ничего более связанного у меня сказать не получается.

Карон же только пожимает плечами:

– Развалилась недавно в ходе работы.

Работы? Неудачный эксперимент с непристойными надписями?

– А где моя?

Он нехотя кивает куда-то вглубь. Я тихонько начинаю пятиться – смотреть насколько в данный момент устойчива моя личностная структура, почему-то совсем не хочется. Неожиданно запинаюсь о напольную вазу полную мелких монеток, которые с весёлым звоном разлетаются в разные стороны. Чёрт! Карон бросается собирать свою разбежавшуюся по полу коллекцию.

Я же оставляю кабинет Погранца с его «колдовством» и выхожу в темноту коридоров. Некоторое время стою у стены, собираясь с мыслями. Образы перевёрнутых пирамид в разрезе их устрашающего функционала здорово меня пугают. Насколько бы спокойнее жилось без этого случайного откровения.

И только-только среди теней мрачных коридоров достигаю душевного равновесия, как отвратительный вой заставляет сердце сжаться в аритмическом спазме. Что за… ? Кручу головой, чтобы сориентироваться с направлением. Иду на звук. Ага, лаборатория академических испытаний. Очередной жуткий вой буквально распахивает передо мною филёнчатые двери. Вхожу. Два лаборанта, ругаясь на чём свет стоит, запихивают дурно орущего кота в какой-то металлический ящик. Моего появления они, конечно же, не замечают, занятые более насущными проблемами – кот растопырив лапы не влезает в открытую крышку, стараясь при этом дотянуться когтями до оголённых участков «заботливых» рук.

– Эй! Вы зачем животину мучаете? – кричу я, с ходу вклиниваясь в непонятный ритуал настоящего живодёрства.

Один из лабов поворачивается, чем не медля пользуется жертва и молнией выворачивается из всего одной оставшейся пары рук. И в ходе экстренной эвакуации роняет какие-то склянки и мимо меня, буквально размазавшись в пространстве чёрным пятном, с воем вырывается через открытую дверь на свободу. Крики, ругательства и стоны уже не могут остановить его.

– Черт!

– Проклятье!

Я удивлённо принюхиваюсь:

– Эй, парни. У вас всегда так прекрасно миндалем попахивает?

Лаборанты испуганно водят носами не хуже тренированных ищеек, один заглядывает в ящик, куда так и не попал кот, зажимает рот одной рукой, второй машет, пытаясь нам что-то сообщить на языке глухонемых. Я ничего не понимаю, зато его напарник быстро хватает меня за полу пиджака и тащит за собой по следам бегства кота. Дружно выскакиваем в коридор, замыкающий спиной придавливает дверь. С трудом перевожу дыхание. А здесь совсем не скучно! Лаборанты пыхтят не хуже паровозов, экстренно сбрасывающего лишние пары.

– Проклятый кот, разбил колбу с кислотой!

– Какой кислотой? – не улавливаю причин для паники я.

– С синильной кислотой.

Увидев моё вытянувшееся лицо, оба по-доброму смеются. Один из них, достав сигареты, прикуривает, увидев мой отрицательный жест, сует мятую пачку в карман и глубоко затянувшись, быстро читает мне лекцию:

– У нас идет серия испытаний по проверке постулата Шредингера. Кот, что убежал, это кот Шредингера – волновая функция, заметили его нелокальность при бегстве? Ха! Поступила команда проверить, действительно ли сторонний наблюдатель оказывает воздействие на макроскопическую систему. Был собран силами нашего отдела аутентичный аппарат имени Шредингера.