что ж, я, наверное, ярчайший (минимум – рубахой) делегат автобуса на переговоры очей с Мисс Тридцать Третий… наш выезд на Красноармейскую произойдёт явно не в то время и не в том месте, как мне казалось – словно эти большие карие глаза девушки напротив отвлекли и сманили куда-то в сторону весь автобус. старательно гляжу, пытаясь отвлечься, в окно – там уже длинный завод Сибкабель и некая ночная улица с домами-«деревяшками», то ли из сказки, то ли из сна. салон наш короткий пополняется работягами, всё ещё трудящимися на хиреющем и планирующем переезд в Казахстан, где дешевле электричество, заводе… заводчане вносят дух металлический и пивной, мисс автобус этому не рада, однако я замечаю такую самодостаточность в её глазах, тоже, как и я, умилённых старотомскими постройками, что не стоит беспокоиться.
вот же: я беспокоюсь уже! и верно: беспокойство нарастает, как во время сватовства. на коленях у меня невидная девушке сумка-майка, и это успокаивает. впрочем, ей нет дела до моей сумки – осторожность наши глаза по-прежнему соблюдают. Красноармейскую мы как-то дугой, с неожиданным поворотом у овальной клумбы, всё же пересекли, но въехали не в район улицы Сибирской, на что я очень рассчитывал (ведь там проходит родной, на единицу старший брат Тридцать Третьего)… происходящее кажется всё более сном, пока темнеет за окном.
тут-то я и вспоминаю о зеркальности – непременном атрибуте снов. когда ехали в обратном направлении, и именно по той части Томска, куда я не заглядывал – это и было как во сне, где сбываются желания. и девушка – кто знает, не одна ли она из тех, что услужливо вспоминаются или выдумываются в период воздержания, не тобой инициированного? а Тридцать Четвёртый? не он ли тоже завёз меня в здешнее зазеркалье – так и было, когда я отправился на вокзал, за билетом, из Академа. тоже проявил рассеянность, поверил надписи с упоминанием Томска Первого, а в итоге заехал в края, где Томск Второй. зеркала – точно, зеркала! и она, напротив, слегка подзавитая, не меня ли самого отражает в женском обличье?
заехал в такие окраины на том Тридцать Четвёртом, что пришлось у кондукторши длинного автобуса с неизменным логотипом правящей партии чинуш выведывать, как теперь назад-то вернуться. она и подсказала доехать до самых дальних далей, связующихся почти по прямой с Томском Первым, в конце концов. там я пересел на маршрутку и прибыл-таки на вокзал, увидев попутно новые районы, значительно дальше вытянутые, нежели представлял я, оглядывая их с наших околоакадемских высот… было это летом, в жару – и улица, под которой тут обнаружился внезапный для меня подземный переход, вполне могла бы оказаться московской, окраинной, населённой повсеместными тенистыми пятиэтажками. десятки лет живи в Москве – не увидишь, не заедешь… такими они во снах и бывают, районы неведомые, и сюжет-то типичный для сна. не в будущее ли на много лет вперёд мы там заезжаем на голубых автобусах сновидений?
Тридцать Третий малыми улочками пробирается как раз туда, во Второй микрорайон (кто-то спросил, доедет ли), откуда я спешил убежать, завезённый неправильным его, но муниципальным, партийным братцем, пророчащим возрождение транспорта (а когда он умирал-то, муниципальный – то есть общественный?). вот, значит, куда, в какие края и какую ситуацию я купил билет свой железнодорожный, сам того не подозревая. девушка напротив не выходит, она, как и я, серьёзная пассажирка, надолго…
мы заехали снова к избам, к одноэтажным кварталам, и наша очная перестрелка стала бы почти слитной, непрерывной, выстрелы не одиночные, а очереди – но меня спас звонок из дома. ты очень вовремя звонишь, мама, и я отвечаю оживлённо, всё более поселяясь взглядом за заборами и деревянными стенами в подробностях древнего быта. приятно слышать голоса гостей – вы собрались без меня, но я ощущаю семью на расстоянии трёх с половиной тысяч километров. и я дорог вам как начинающий семьянин – вот с этими сумками и выпукло золотящимся узеньким кольцом на пальце. это я, засланный сюда вашей радостью…
но я ловлю себя, что даже голосом, ответами оптимистическими я рисуюсь, я работаю на два фронта – неисправимый авантюрист… впрочем, я всё же вспомнил, что только проездом в этих почти деревенских кварталах, если, конечно, автобус не поменял, как бывает уже только во снах, свой маршрут и не передумал везти меня домой. домой…
она глядит на меня, когда я не гляжу – спокойно, внимательно, дружелюбно, это я вижу боковым зрением, которое у мужчин считается многими опрометчиво слабым. моё – хорошее. контакт этот даже без прямого взгляда теперь не разорвать. дерзость моих первых взглядов была чем-то вроде приглашения на танец – и вот, мы кружимся в неизвестном мне вальсе на поворотах уже откровенно новосёльных панельно-бревенчатых кварталов. что-то узнаю из поездки на Тридцать Четвёртом – впрочем, молодой водитель снова повёл автобус в неведомом мне направлении. и, как во сне, где теряешь речь, не могу я никого спросить. мелькают пивные, их больше и чаще можно тут встретить, чем можно было подумать в центре Томска – что поделаешь, это и есть дома нынешнего быта. и работяги Сибкабеля пойдут сперва в них, дышать испариной хмельной, а потом уже домой, к семьям и телевизорам…
я проникся не симпатией даже, а каким-то подобострастием ко всему населению здешнему, так как вырван из знакомых мест, координат, и единственное, за что я могу ухватиться – это карие глаза, это её стройная осанка и в освобождённом от сидевших передо мной теперь пространстве видное разножье. нет, это не чёрные джинсы, это нечто более обтягивающее и блестящее, близкое к лосинам. более агрессивное, но сейчас благоволящее. наши взгляды заочно схватились друг за друга и будто подгоняют друг друга, и смотрят за окно друг другом. и мне всё приветливее башни новостроек, а молодой бес-шофёр всё безжалостнее закручивает своим рулём мой компас, мою ориентацию, и я отчаиваюсь уже понять, как далеко мы уехали.
а она глядит приветливо – на сорок пять градусов правее меня, в окно, но в моём направлении. наши взгляды, таким образом, образуют угол в девяносто градусов, прямой. иногда в отражении, когда кромешная ночь без освещения несётся за окном, я подсматриваю её эмоции. ей всё интереснее наш путь. хорошо, что я выбрит, но плохо что кольцо – однако правая рука не показывается из-за кулис сидения пока. что нам делать? примут ли нас эти районы, подъезды – наверное, и тут кодовые замки? или сюда они не добрались?..
карие глаза – взаимные магниты. выйти вслед за ней, говорить, глядя на её юные, но почему-то кажущиеся уже опытными губы – целовать их комплиментами, тянуть её в подъезд холодной каменной башни с венцом, напоминающим императорскую корону, стянуть с неё вихрем страсти лосины её, припереть к нагретому дневным солнцем стеклу лестничной клетки, увидеть вместе сотни зажжённых окон, куда разошлись пассажиры маршруток…
что за бред? я семейный человек! в моём пакете – детские кашки и фруктово-овощные смеси в баночках, это ценнейший груз. «всю свою жизнь я сумку охранял» – спел Егор Летов, живший недалече тут, по меркам сибирских расстояний. в моём случае – сумка меня и мою жизнь охраняет. мой якорь! всю свою жизнь я сумкой охранял…
а ведь всего-то надо пересесть ровно на одно сидение вперёд и заговорить с ней прямо – сейчас уже запросто, ведь салон почти опустел. догадываюсь, что мы вползли на те холмы, что казались мне с нашей поворотной возвышенности дороги домой – самыми дальними, туманными далями, уже даже не Томском, за Иркутским трактом где-то… я и не могу никак понять – когда же этот город кончится, ведь все прогнозируемые отрезки времени, за которое его проезжаешь на глаз, истекли. а город и не думает кончаться, а город заманивает меня своей дочерью-красоткой, институткой…
как он подобрал момент, этот коварный город ссыльных! драгоценное прибавление в семье, увы, полностью исключило взрослую негу в нашей постели, уже год, как мы не супруги телесно. тут ничего странного: вся нежность жены адресована не мне, а созданию нашему, которому она нужнее. я-то уже бывалый тип, могу и повременить ради общей драгоценности. но самому по-прежнему хочется нежить женскую неизведанность… вот такую юную и неприступную, хочется раздеть её в том смысле, что – скинуть не только её нарядность, но и автобус с неё, стены её родного микрорайона. скинуть всё лишнее, грубо и точно, как скульптор, руками чующий в камне очертания тела богини… и верно: этот чёртов бывалый оттого и пялит ненасытные очи, это прошлый я, живший вне регламента, всякий раз вот на такие встречи рассчитывавший и ставивший на случайное рифмованное число, хоть на тридцать три вот, всё своё прошлое, ва-банк…
