Во вторник утром я должна была вылететь, а в воскресенье днем у меня начал противно ныть живот. То по центру, то справа. Сначала слабо, потом сильнее. В панике я полезла смотреть календарь. Нет, еще больше недели в запасе, но чего только не бывает. Закон подлости никто не отменял.

Прекрати, потребовала я у организма. Давай все по расписанию. Те штучки, которые в ходу у сложившейся пары, не всегда годятся для первого свидания… эээ… в горизонтальном формате. Организм проникся, живот ныть перестал.

А ночью я проснулась от такой дикой боли, что едва смогла вздохнуть. Как будто нож воткнули. Не простой, а раскаленный. И провернули.

Надеяться, что это пройдет само, было глупо. Я дотянулась до телефона и позвонила в скорую. И, пока меня допрашивали, чуть не потеряла сознание. Держась за стену, я кое-как доползла до прихожей и открыла дверь – на всякий случай. А потом позвонила маме. На машине по пустым улицам она успела одновременно со скорой, благо недалеко. Встрепанная, в джинсах и свитере на пижаму.

Уже куда-то проваливаясь, я слышала сквозь звон в ушах, как врач – или фельдшер? – говорил маме, что процентов на девяносто это острый аппендицит и, скорее всего, уже перешедший в перитонит. Вот на этой радостной ноте я наконец отключилась.

А когда очнулась, у меня болел не только живот, а вообще все. И больше всего почему-то голова, просто раскалывалась. Я лежала на высокой кровати, голая и слегка прикрытая простыней, все облепленная какими-то датчиками, а к обеим рукам присосались с двух сторон по капельнице. Из живота торчали какие-то трубки – видимо, дренаж. Скосив глаза, я увидела еще несколько таких же любимцев фортуны, а сбоку стол, за которым сидела девушка в хирургическом костюме. Судя по всему, мне сделали операцию, и теперь я лежала в реанимации.

Я попыталась позвать сестру, но удалось выжать из себя только какое-то шипение. Впрочем, этого хватило. Она встала и подошла ко мне. Бегло взглянула на монитор, поправила один датчик.

- Добрый вечер. Как вы?

- Вечер? – прошелестела я.

- Да уже вечер. Вас по скорой привезли ночью и шесть часов оперировали. Разлитой перитонит. Не волнуйтесь, все промыли, почистили. Все будет в порядке.

Если б у меня были силы, я бы, наверно, взвыла. Вместо долгожданной встречи с мужчиной мечты оказаться в больнице с торчащими из брюха трубками! Нет, я точно королева лузеров. И ведь Алеш ничего не знает! Маму ко мне сюда не пустят, телефон не дадут. О господи…

В результате я разрыдалась, и мне вкололи что-то успокоительное. До следующего утра спать хватило. А утром, вместе со всеми капельницами, дренажами и катетерами, перекатили в интенсивную терапию. И пустили маму – видимо, она поставила на уши всю больницу и добралась до министра здравоохранения.

Не успев даже поздороваться, она с порога поспешила успокоить:

- Не волнуйся, я залезла в твой телефон и написала ему, так что он в курсе. Пообщалась заодно немного с потенциальным зятем. Он милый. И сходит с ума.

- Мааа…

- Не мамкай. На, держи, - она достала мой телефон из сумки. – Оставить его тебе не разрешат, но пока я здесь, можешь позвонить или написать.

Я решила, что лучше будет позвонить. Алеш отозвался после первого же гудка. Он действительно страшно беспокоился, и это было приятно. Я кратенько, не вдаваясь в подробности, рассказала, что случилось, и пообещала позвонить, как только меня переведут в отделение и разрешат телефон. Алеш пожелал мне скорее поправляться и попросил передать привет маме. Похоже, они контакт наладили, что не могло не радовать.

- По секрету, - сказала мама, когда я сделала все необходимые звонки и отдала ей телефон. – Он спрашивал, не нужно ли приехать. Но я подумала, что ты, вроде, не умираешь и вряд ли захочешь, чтобы он увидел тебя в таком состоянии.

- Спасибо! – простонала я. – Ты просто чудо!

- Я знаю, - кивнула она. – Ничего, Анют, прорвемся. Обидно страшно, понимаю. Остается только плюсы искать.

- Мам, ты издеваешься? – возмутилась я. – Какие плюсы? Я знаю, ты во всем ищешь плюсы, но это уж слишком.

- Во-первых, ты жива, как ни странно. Мне сказали, что еще час, максимум два – и ага, вряд ли бы тебя вытянули. Во-вторых, мужчина умирает от беспокойства. Ему это полезно, пусть немного пострадает. В-третьих, оба злее будете.

Я смущенно хрюкнула. И тут же снова залилась слезами.

- Ма, у меня, наверно, теперь шрам на все брюхо.

- Ну… да, наверно. Не наверно, а точно шрам. Я тебе денег отсыплю, сделаешь красивое тату поверх. Какие-нибудь листики-цветочки. Вообще отпад будет.

- Цветочки! – всхлипнула я. – Когда все это еще заживет! И когда мы теперь увидимся!

- Ага, - удовлетворенно кивнула мама. – Еще совсем недавно ты вообще не уверена была, надо ли тебе это все. А говоришь, никаких плюсов нет.

На четвертый день меня перевели в обычную палату, хотя дренажная трубка по-прежнему торчала из живота. Шрам… каждый раз, когда медсестра обрабатывала шов, я едва сдерживала слезы. Вот без лишней скромности, у меня был очень красивый живот… раньше. И я – сначала с внутренним протестом, потом уже без – действительно начала искать в интернете фотографии татуировок на шрамы. И некоторые были такие роскошные, что я всерьез примеряла их на себя. Прикидывая при этом, понравится ли Алешу. Впрочем, тут меня ждал облом. Оказалось, что татуировку можно будет сделать не раньше, чем через полгода. А лучше – через год.

Да, разумеется, стоило мне получить в руки телефон, я уже не вылезала из Вайбера. Наверно, мешала Алешу работать. По Скайпу мы тоже говорили, но это было не очень удобно. Маленький экранчик, да и соседок не хотелось напрягать бесконечной болтовней. Хотя они ее и не понимали.

Алеш действительно очень переживал. Расспрашивал без конца о моем самочувствии, утешал, ободрял. Уговаривал не переживать из-за шрама и вообще ни о чем не переживать.

- Анна, мне без разницы, где и какой у тебя шрам. И мы с тобой встретимся, как только ты поправишься. Обязательно. Но ты правда не хочешь, чтобы я прилетел сейчас?

Наверно, он был бы идеальной сиделкой или медбратом, и все же мне действительно не хотелось, чтобы он видел меня страшной, отекшей, бледной до зелени, с синяками на руках от капельниц и трубкой в животе. Ну вот правда, не с этого стоило начинать отношения. Хотя его беспокойство и сочувствие мне было очень приятно. И очень помогало.

За это время даже проблема Марты стала не такой острой. То есть, конечно, пока отодвинулась в сторону. Хотя я и спрашивала Алеша, как дела у нее и у них вместе. У психолога, к сожалению, особого прогресса не было.

- Понимаешь, Анна, мы с ней не ругаемся, не ссоримся, - говорил Алеш. – Если я что-то прошу, она делает. Но если пытаюсь как-то… не знаю даже, как сказать. Сократить дистанцию? Она просто молча сопротивляется. Это похоже на стену. Как будто она построила между нами стену и сидит за ней.

Вот тут я не знала, что посоветовать. И могла только сочувствовать. Говорить, что все будет хорошо? Но уверенности такой у меня не было.

В больнице я пролежала больше трех недель. Шрам заживал неплохо, швы сняли уже на десятый день, но анализы показывали, что где-то по-прежнему бродит инфекция. Капельницы, уколы, таблетки… Даже страшно было представить, что думает Мирек, которому приходилось вкалывать за двоих. По телефону он говорил, что ничего страшного, но мне все равно было неловко. Навещали мама с папой, Катя, Ирка, как-то заехали бабушка с дедушкой. Пару раз звонил Димка, спрашивал, не нужна ли какая-нибудь помощь.

Выпуская меня на волю, лечащий врач долго рассказывал, что можно, а чего нельзя. Выходило так, что ничего нельзя. Никаких нагрузок, резких движений, спорта. Щадящая диета. А вот ходить пешком можно. И даже нужно.

- И главное – никакого секса, - припечатал он напоследок. И добавил, увидев, как вытянулась моя физиономия: - Если все будет нормально, то месяц. Но осторожно. Как в анекдоте – медленно и печально.