Кто-то подумает: надо ли противопоставлять реализм авангарду, и не преувеличиваю ли я разницу между ними? Ведь то и другое благополучно существует и находит своих почитателей. С моей точки зрения, это сосуществование подобно сосуществованию добра и зла. Однако наивно думать, что добро примиримо со злом. Зло агрессивно и его извечная цель – одолеть добро. Сегодня эта цель как никогда близка к осуществлению и главной опасностью в этом является настойчивое стремление стереть границу между добром и злом.
В своем выборе художник свободен и, подобно «Витязю на распутье», он сам избирает путь. Вот только чьему совету он внемлет: ангела или беса? Лукавые искушения могут привести на поле зла любого. Этого не избежали даже такие гении, как Александр Сергеевич Пушкин, о чем свидетельствуют его поэтические признания:
Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня.
Печальны были наши встречи;
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи вливали в душу хладный яд…
Во власти демона находилась юная муза Михаила Лермонтова и зрелая философия Льва Николаевича Толстого. Романтизировал демона Врубель. Потрудились на поле зла и Есенин, и Блок, и Маяковский.
Поэтому мне дороги художники, которые избрали путь не умозрения, а Богозрения, которых ангел вел по пути к Богу, которые творили во имя спасения души.
Только такое искусство можно назвать русским. Сегодня опять Россия стоит на распутье.
Какой она выберет путь?
Надежда на правильный выбор живет в душах и в произведениях художников. Но закончить я хочу провидческими строками графа Голенищева-Кутузова:
Бывают времена, когда десница Бога,
Как будто отстранясь от мира и людей,
Дает победу злу – и в мраке смутных дней
Царят вражда и ложь, насилье и тревога;
Когда завет веков минувших позабыт,
А смысл грядущего еще покрыт туманом,
Когда глас истины в бессилии молчит
Пред торжествующим обманом.
В такие дни хвала тому, кто с высоты
На оргию страстей взирая трезвым оком,
Идет прямым путем в сознаньи одиноком
Безумия и зла всей этой суеты;
Кто посреди толпы, не опьяненный битвой,
Ни страхом, ни враждой, ни лестью не объят,
На брань враждующих ответствует молитвой;
«Прости им, Господи – не знают, что творят!..»
Красота учит видеть, или Светлая ночь художника[2]
«…Красота учит созерцать и видеть. И тот, кто увидел красоту, тот становится ее пленником и ее творцом. Он мечтает о ней, пока не создаст ее, а создав ее, он возвращается к ней мечтой за вдохновением. Он вносит ее во все: и в молитву, и в стены Кремля, и в кустарную ткань, и в кружево, и в дела, и в поделки. От нее души становятся тоньше и нежнее, глубже и певучее; от нее души научаются видеть себя, свое внутреннее и сокровенное. И страна дает миру духовных ясновидцев…»
Я откладываю в сторону книгу, закрываю глаза, наощупь отыскивая в изголовье выключатель – погружаюсь в темноту. Последняя фраза Ивана Александровича Ильина, прочитанная мною, какое-то время удерживается в сознании, уже освобождающемся от тела. Еще мгновение – и душа, подобно лыжнику, стремительно скользнет по трамплину, чтобы оторваться, взлететь и обрести ту невесомость, за которой начинается таинственный мир виртуальной реальности сна…
Но наступившая невесомость неожиданно быстро исчезает, как короткий полет лыжника. Что-то заставляет душу приземлиться, и она нехотя занимает свое место в бренном теле. Возвращение в весомое состояние всегда тяжелее обретения невесомости, поэтому мне потребовалось какое-то время, чтобы осознать неведомо откуда взявшееся бодрствование.
В полной темноте при закрытых глазах, будто сделалось светло. Рассудок начал работать с такой ясностью, что понималось – это не просто бессонница, а какой-то сеанс, на котором только можешь свободно перемещаться во времени и пространстве, но как бы вступаешь в диалог с самим собой, углубляясь в темы, недоступные дневной суете.
Надо признаться, на исходе XX века, в эпоху всеобщей компьютеризации, мне не доводилось дотрагиваться ни до одной кнопки компьютера, о чем я сожалею, но, думаю, это ночное состояние сродни путешествию по интернету.
Большой поток информации дал сбой в моем компьютере, и, вместо отключения на сон, засветился экран бессонницы с калейдоскопом самых разнообразных событий.
Словно в журнале кинохроники, непременно предшествующем в прежние времена художественному фильму, замелькали кадры сегодняшнего дня. Но в отличие от прошлых созидательных сюжетов, в которых мы видели покорение космоса, освоение целины, спуск на воду атомных ледоколов, возведение электростанций, строительство заводов, битвы за урожай, – нынешние завораживают многообразием разрушительных сил.
Ведь эффект разрушения сильнее созидания. Так пожар привлекает куда больше зевак, чем возведение дома.
Современная хроника отличается от прошлой еще и тем, что она вторгается в каждый дом. С периодичностью прогноза погоды нам сообщают об очередном убийстве, насилии, бандитских разборках.
Трагическая реальность так многовариантна, а правда так беспощадна, что всякие фантазии любителей страшных сцен, любые муки ада уступают ей. Мне не удалось прочесть ни в одной книге, увидеть в фильмах-ужасах стольких способов изощренных убийств и такое количество трупов, которое показывают ежедневно по телевидению.
Множественность обезболивает восприятие, и мы, помешивая ложкой чай и не переставая жевать, с хладнокровием патологоанатома воспринимаем чью-то смерть. Даже в человеке с устойчивой психикой и потребностью анализировать происходящее эта информация вызывает апокалипсические ощущения.
Поэтому я не задерживаюсь на конкретных эпизодах, самый характерный из которых – очередная жертва заказного убийства. Тем более, что эти сцены поразительно схожи: респектабельный молодой человек в луже крови, на роковом пути от дома до автомашины.
Впрочем, все это мелочи по сравнению с землетрясениями, автокатастрофами, взрывами в шахтах, голодовками врачей и учителей, беженцами, брошенными детьми, нищими стариками и наркоманами.
А вот другие кадры: белый снег, чистый морозный воздух, подмосковная усадьба, окруженная заснеженными стройными елями, соснами и ажурными березами. По расчищенной дороге от усадьбы медленно и бесшумно катит на японском снегоходе президент России.
Камера приближает наездника, останавливая наше внимание на самостоятельности движения гаранта Конституции и сосредоточенном выражении его лица. Эта сцена вызвала у меня воспоминания детства. Когда на арену старого цирка на Цветном бульваре выезжал на мотоцикле медведь, старательно выписывая круги, у него было такое же глубокомысленное выражение лица, вернее, морды, – что вызывало умиление зрителей.
Да нет, не только страшные картинки возникают передо мной в темноте. Есть немало увлекательных и захватывающих сюжетов.
На смену хоккею и фигурному катанию, некогда собиравшим к экрану телевизора всю страну, пришло куда более азартное зрелище – политика! Эта штука соединила в себе хоккей с театром, шахматы с боксом, дипломатию с цирком, философию с шизофренией и экономику с уголовщиной. Без преувеличения можно сказать, что это самое массовое и самое захватывающее представление. Ведь оно длится уже более десяти лет.
