Ему заранее представилось очень возможное, более чем вероятное: негромкий удар, клуб дыма и этот мальчик — пусть он трижды смельчак, но ведь он ребёнок, ещё не понимающий до конца, на что идёт! — этот мальчик в крови, с оторванными ступнями ног, с раздробленными кистями рук… Нет, этого нельзя допустить!

Капитан сделал усилие. Он попытался ещё раз сам нагнуться к земле, но в глазах у него помутилось. С трудом, еле переводя дух от боли, он выпрямился…

Ну вот! Не хватало ещё обморока! Очевидно, с ним тоже что-то серьёзное. Эх, был бы хоть сплошной снег, были бы следы видны… А тут, на этой мёрзлой земле, лишь кое-где припорошённой белым, не видно ничего…

Мальчик приближался. Теперь он уже услышит.

— Стоп! Стой на месте! Дальше нельзя! Да стой, тебе говорят!

Боря Волков замер у самой опушки, там, где тропа выходила на этот обманчивый луг.

— Волчонок! — окликнул его громким, свистящим полушёпотом Савич.

Боря Волков на этот раз не ответил, как всегда: «Здесь, товарищ капитан-лейтенант!» Он теперь видел уже многое: лежащего Неверова, тёмное пятно на снегу около него; видел, как проводник из бригады бинтовал себе руку… На этот раз Боря ответил тонким, детским голосом:

— А?

И капитан-лейтенанта пронзила ещё более острая жалость. Он закусил губу и несколько секунд молчал.

— Слушай, — сказал он затем, — слушай хорошенько, Борис! Мы попали, брат, на мины. Евграфов и его люди как-то прошли, а мы вот… влопались. Ранило Шульгу, Неверова, проводника… Меня, проклятая, контузила, должно быть. Контузия, брат, вот это хуже всего… Надо выходить отсюда, Волчонок… А?

— Я слушаю, товарищ командир! — донеслось издали.

— Ну вот… понимаешь ты, что теперь надо сделать? Надо, чтобы кто-нибудь стал на четвереньки… Так? Прополз бы от тебя к нам, понимаешь? Ты эти мины когда-нибудь видел? Они такие, как гробики маленькие… Вот… Надо ползти, а впереди себя тихонько руками шарить. Только еле-еле, чуть-чуть. Нащупал, заметил, где она, куда от неё проволока протянута, и кругом от неё ползи. Чтобы не зацепить, смотри… Вот… Кто бы это мог сделать, Волков, а?

Борис Волков ответил почти сразу. И голос его почти не изменился, когда он сказал:

— Я сейчас сделаю, товарищ капитан-лейтенант!

Капитан-лейтенант закашлялся.

— Ладно… — с усилием выговорил он. — Больше, брат, некому. Главное, у меня-то контузия, чтоб ей!.. Но осторожно, смотри! Имей в виду, это не шутки! Очень осторожно надо. Тут стыдиться нечего, если и побоишься… А?

Боря Волков там, за зоной смерти, пыхтя, расстёгивал в это время туго затянутый краснофлотский ремень.

— Да я боюсь, товарищ капитан-лейтенант, — искренне ответил он, — я не стыжусь: боюсь!

И вот началось это страшное.

Ночью по мёрзлой земле, осыпанной первой порошей, полз в полутьме пятнадцатилетний мальчик. Ему совсем не нужно было ползти так. Ему следовало бы сидеть сейчас дома, в тепле, решать задачи по Шапошникову и Вальцеву, ехать на площадке трамвая, полной шумных подростков, с коньками под мышкой на каток. Надо было, чтобы он уже спал и видел во сне, как ребята «бузят» на физике или на диктанте. А он вместо этого спасал четырёх взрослых. И вокруг него, под белым снежком, под сухой мёрзлой травой, слева и справа, незримые, безжалостные, лежали изготовленные и насторожённые опытными, умелыми взрослыми людьми аккуратные гробики с добротной взрывчаткой производства треста «Фарбениндустри. Германия, Баден». Каждого из них было достаточно для того, чтобы превратить Борю Волкова в ничто. А их были десятки…

Сначала он прополз шага два или три прямо. Потом замер: одна есть! Вот она, в лошадиной ископыти, на тонком пузырчатом ледку.

— Иван Михайлович! — позвал вдруг Боря. — Бумаги… Бумаги у вас нет? Киньте мне… Я рвать буду, сзади себя кидать. А то ведь опять забудем, где я полз-то.

Капитан-лейтенант хотел было крикнуть: «Молодец! Молодчага, Борька, Волчонок, сынок!», но сделать этого он не смог. Он только яростно сорвал с галет, лежавших в кармане, лист газеты «Комсомольская правда», в которую они были завёрнуты, скомкал, швырнул…

— Ну? Ну?.. — шептал он.

— Ах ты, братцы мои! — сказал рядом вполголоса проводник. — Ну и мальчушка у вас, товарищ начальник!.. Ох!

Неверов, приподнявшись на локте, неотрывно, молча смотрел вперёд.

Оставляя за собой бумажный лёгкий следок, Боря полз теперь странным зигзагом, выписывая по полянке сложный «ход коня».

Вправо… Остановка… Чуть-чуть влево… Долгие поиски руками в снегу… Вот она! Теперь метра два вперёд… У кочки следующая… Так дополз он до капитана, так прополз мимо него, так добрался до того куста, за которым лежал Шульга. Был один такой момент, когда всё потемнело вокруг капитан-лейтенанта. Мальчуган вдруг остановился и замер. Осторожно, еле-еле, он стал закидывать руку назад, за плечо, за спину.

— Что случилось, Борис, а? — испуганно спрашивал командир.

Мальчик ответил не сразу, ответил, когда уже Савич сам почти всё понял.

— Крючком рыбным подцепило… За бушлат. Вот… Сейчас сниму, — ответил он, потихоньку, вслепую выпрастывая из сукна этот страшный грошовый крючок, соединённый с миной, а тоненькая веточка можжевельника над ним предательски и насмешливо колыхалась в такт его движениям. «А ну-ка, мальчик! Ну, ещё! — точно говорила она. — А ну, чуть посильнее дёрни…»

Всё расстояние, по которому пролёг этот удивительный путь, составляло каких-нибудь три-четыре десятка метров. Всё время, которое мальчик затратил на своё страшное дело, не превышало тридцати или сорока минут. Но когда он вернулся от Шульги, вернулся осторожно, но уже на ногах, когда он прошёл последние два или три поворота и молча стал рядом с командиром, и капитан-лейтенанту, и Неверову, и всем показалось, что минули долгие, страшные недели.

Капитан не мог говорить.

Он крепко обнял мальчика и прижал его к себе. Он без слов ощупывал его, жал его замёрзшие, обмазанные холодной грязью руки…

Через минуту Волчонок опустился на землю и пополз в обратный путь. Все молча, потихоньку потянулись за ним — дорогой, проложенной через зону смерти.

Когда выбрались к опушке и страшная луговина осталась позади, капитан снова обнял мальчика.

— Ну, брат, — сказал он, — ну, Волчонок, спасибо тебе! Ордена тебе за это мало!

Боря Волков молчал потупясь. Потом он поднял руки ко рту и стал дуть на них так, точно перед этим лепил снегурку: руки ломило от холода.

— Не надо мне ордена, — тихо, но твёрдо возразил он. — Только вы, товарищ командир… вы, смотрите, не помирайте от контузии…

Михаил Водопьянов

ШТУРМАН ФРОСЯ

Однажды к нам в полк пришла скромно одетая белокурая девушка.

Мы, лётчики и штурманы, только что кончили подготовку к боевому вылету и собирались пойти пообедать. Кто-то решил, что она пришла наниматься подавальщицей в столовую, и ей предложили:

— Пойдёмте, девушка, с нами. Мы как раз в столовую идём.

— Спасибо, я не хочу есть!

— Ну, с заведующим поговорите.

— Спасибо, мне не нужно.

— А кто же вам нужен?

— Командир полка.

— Интересно, по какому же делу, если не секрет?

— Видите ли, — охотно ответила девушка, — когда я кончала десятилетку, я одновременно училась в аэроклубе летать. Теорию сдала отлично, а практически оказалась малоспособной: поломала машину, и меня отчислили.

Кое-кто засмеялся, но многих её откровенный рассказ заинтересовал.

— Вы что же, — спросили её, — хотите поступить в наш полк?