– Не сбегу я. Можно хотя бы умыться? Товарищ старшина, войдите в положение. Умывальник в двух шагах.

Старшина о чем-то задумался, видимо о том, не нарушит ли он приказ, выпустив меня в коридор, потом устало сел на свой стул и махнул рукой:

– Давай, только быстро…

Я поблагодарил его и направился к умывальнику, который давно уже приметил напротив свое палаты, открыл кран, зачерпнул холодной воды и умылся. Как хорошо. Кажется, я тысячу лет уже так не делал. Над умывальником висело зеркало. Оно было совсем маленьким, с отколотым правым краем, но это не помешало мне увидеть свое отражение, которое смотрело на меня и издевалось. Конечно, я сейчас выражаюсь фигурально, галлюцинации меня, слава богу, не преследовали, но почему-то стало жутко. Дело в том, что внешне я представлял себя несколько иначе. Как именно – описать сейчас не возьмусь, но отражение в зеркале совершенно точно не совпадало с ожиданиями. Узкий прямой нос, тонкие скулы, глубоко посаженные глаза, морщинистый лоб и неприятный шрам на левой щеке. Да уж, зрелище, самому жутко, не то, что окружающим.

По коридору мимо меня пробежали Марина-кошка и молодой аспирант Василий. Они явно были чем-то озадачены. В руках Василия была большая медицинская сумка. Марина докладывала туда какие-то лекарства, кажется все подряд, какие только находила. Я окликнул ее.

– Марина, что случилось?

Марина на минуту замешкалась, а потом строго спросила, кто разрешил мне встать. По виду аспиранта было понятно, что ему предстоит совершить какой-то подвиг, но он не знает как его реализовать. От этого он покрывался красными пятнами. При этом горели даже его уши. Руки аспиранта тряслись, что было явно заметно даже на почтительном расстоянии, на котором я находился. Внутри меня заныло неприятное чувство. Я не намерен был отступать.

– Что случилось? – отчетливо повторил я свой вопрос.

Марина устало и обеспокоенно посмотрела на меня. Видно было, что информация каким-то образом имела ко мне отношение.

– Оперы на свалке работают, откуда вас привезли. Для Василича вашего «скорую» вызвали, говорят, умирает, а там собака не пускает никого к нему. Андрей Иванович с утра куда-то уехал, Ваську за главного оставил. Вот, поедет сейчас, на месте помощь оказывать. Собаку придется застрелить, если будет мешать. Хотя следователь, который к вам приходил, запрещает пока.

– Василич умирает?! Да как же так? И Тимура убивать нельзя. Никак нельзя! Еду с вами, – решительно обратился я к Василию.

Передо мной встал охранник.

– Это исключено. Возвращайтесь в палату. У меня приказ.

– Сержант, да пойми ты, что сейчас хороший человек умирает. Я могу помочь, я собаку знаю, он меня послушает. Ну, хочешь, позвони Михайлюку, спроси у него разрешения.

Сержант кивнул головой и набрал номер.

– Егор Александрович, разрешите обратиться… Тут…Подозреваемый просится к вам помочь с собакой…Очень настаивает…Никак нет…Да, хорошо, сделаю.

Сержант закончил разговор, а мы втроем неотрывно смотрели за ним.

– Собирайтесь. Только без глупостей. Я еду с вами.

Василий, кажется, облегченно вздохнул и посмотрел на меня с какой-то надеждой и благодарностью. Марина была обеспокоенной.

– Андрей Иванович, меня убьет. Он даже вставать вам запретил, а вы куда-то ехать собираетесь…

– С Андреем Ивановичем я сам разберусь. Марина, поймите, этот человек мне жизнь спас. Я должен.

Марина обреченно вздохнула и протянула мне зимний рабочий костюм.

– Вот…Наденьте пока этот…Вашу одежду на экспертизу забрали.

Я схватил одежду и надел ее прямо в коридоре. Голова ужасно болела, но я предусмотрительно об этом умолчал. Однако Марина что-то заметила или почувствовала и протянула мне таблетку. Я, молча, поблагодарил ее взглядом за понимание и повернулся к сержанту.

– Готов. Едем.

На улице нас уже ждала машина. Мы быстро загрузились в нее и поехали. Дорога к свалке показалась мне вечностью. Уже не помню точно, но, по-моему, когда мы приехали на место, я выпрыгнул из машины на ходу. Недалеко от себя я увидел капитана Михайлюка, который никого не пускал ни к Василичу, ни к Тимуру. Я подумал, что не плохой он человек. Мы встретились с ним глазами, и он отошел в сторону, пропуская меня внутрь сарая. Василич лежал на спине. Его лицо было одутловатым, какого-то землистого оттенка, а кожа вокруг губ приобрела характерный синюшный цвет.

– Василич, миленький, – бросился я к нему от порога.

Тимур преградил мне путь. Он не был ко мне враждебен, но всем своим видом показывал, что не даст подойти к своему хозяину. Я сел возле него и заглянул к нему в глаза.

– Тимур, ты же умный пес. Пойми, Василич умирает. Ему можно помочь только в больнице. Он и мой друг тоже. Помоги ему, пожалуйста.

Тимур упрямо стоял возле кровати Василича, но что-то в его поведении изменилось. Он смотрел то на меня, то на Василича, потом вдруг завыл и отскочил в сторону. Я смог подойти ближе к кровати. Василич был без сознания и делал слабые судорожные вдохи. Его шея раздулась так, что на поверхности отчетливо проступали вены.

– Давайте носилки, срочно, – крикнул я за дверь.

В сарай опасливо заглянул Василий, следом зашли два санитара и начали перекладывать Василича на носилки. Я посмотрел на Тимура. В его глазах стояли настоящие человеческие слезы. Он тихо поскуливал, наблюдая за тем, как увозят его хозяина. Я подошел к нему и обнял.

– Тимур, все будет хорошо. Слово тебе даю.

Тимур уткнулся в мою ладонь влажным носом, а я подумал, что все бы отдал за то, чтобы Василич выжил. За происходящим от дверей наблюдал Егор. В его сознании все смешалось. Он понимал, что я единственный подозреваемый в нелегком расследовании, но не мог отделаться от чувства, что пропитывается некой симпатией ко мне. Тем временем Василича уже загрузили в «скорую». Все ждали только меня. Я еще раз погладил Тимура и закрыл за собой дверь. Тимур остался один. Мы отъезжали, а я слышал его продолжительный жалобный вой.

Я ехал рядом с Василичем, не сводя с него глаз. Его дыхание с каждым разом становилось слабее и, вдруг, остановилось. Мое сердце бешено заколотилось. Я не мог дать ему вот так просто умереть…

– Док, сделай хоть что-нибудь! – закричал я.

Капитан Михайлюк и молодой старшина ехали с нами в одной машине. Вид у всех был крайне растерянный. За «скорой» бежал из последних сил Тимур. Он вдруг остановился и завыл. Аспирант пытался что-то набрать в шприц, не особо рассчитывая на какой-либо результат, что явно читалось в его глазах.

– Скальпель! Быстро! – зачем-то закричал я, не понимая, что собираюсь делать.

Василий покопался в сумке, достал инструмент и протянул мне. Дорогу преградил сержант.

– Он же убийца! Что вы делаете?! Это наш свидетель.

Вид его был глупым. Василич и так уже умер. Каждый, кто находился в машине, это понимал.

– Отойди, – сказал ему Егор, – Пусть попробует.

Я взял в руки скальпель. Он как-то привычно и надежно лег в мою руку. Я поймал себя на мысли, что действую автоматически и отключил мозг, доверяя чувствам. «Позже обязательно об этом подумаю. Не сейчас», – пронеслось в больной голове. Я наклонился над Василичем, подложил ему под лопатки свою куртку и уверенно воткнул острие скальпеля между колец трахеи чуть выше кадыка.

– Вася, трубку! Какую-нибудь, сантиметров десять! Быстрее!

В чудесном чемоданчике аспиранта самым необыкновенным образом оказалась трахеостомическая трубка. Он трясущейся рукой протянул ее мне.

– Подойдет?

– То, что надо! Бинт давай, – сказал я ровным голосом, вставляя трубку на место разреза, потому что Василич снова начал дышать. Воздух с шумом всасывался им через стому. Дыхание не было ровным, но кожа его начала приобретать нормальный вид. Я отошел в сторону и сел прямо на пол. Сил стоять на ногах больше не было. Со лба крупными каплями капал пот. Все, молча, смотрели на меня, но мне уже было все равно. Главное, что Василич жив.