Ветер дул с моря, и он принес от судна звуки пилы и стук топоров. Нам пришло в голову, что они просто имитируют ремонт, чтобы оправдать свое нежелание уходить в открытое море. «Мы потерпели крушение, потому стоим, мы делаем ремонт», казалось, выстукивают топоры и молотки, заколачивая гвозди. Корабль неисправен, какой смысл караулить разбитую посудину: такая мысль явно подавалась противнику. Поверят или нет? неизвестно, но уходить казаки явно не собирались; вскоре их костры погасли, сквозь камыши светился только один, вероятно караула.
Уже совсем стемнело, и мы покинули свое убежище. Уселись на траву на крутом склоне оврага и стали наблюдать за корветом. Он хорошо был виден сверху; там уже зажгли огни, и вдруг один из них замигал условными сигналами. Матрос Лавуазье, единственный из нас понимающий язык фонарей, сообщил, что на судне повторяют всего два слова: « идем» и, как ему кажется, что-то похожее на «ярылгач».
– Ярылгач! – это ведь бухта к востоку от нас, совсем не далеко, пожалуй, меньше десяти миль, идем немедленно! – зашептались матросы. – Очевидно там нас заберут на борт!
Наш корабль описал дугу и медленно двинулся на восток. Что тут началось! Все решили немедленно бежать следом; благоразумный Каспар в очередной раз спас всех от неминуемой гибели. Он попросил нас немножко подождать, давайте посидим немного, посмотрим, что предпримут казаки.
– А чего тут ждать? – возбуждение нарастает все больше, – корабль уйдет без нас, нужно торопиться! Причем тут казаки, они наверняка спят. И кто ты такой, Каспар, чтобы нами командовать?
Но казаки, оказывается, не спали; они тоже заметили маневр «Шарлотты» и двинулись вслед за ней. Для этого им пришлось обогнуть нашу балку; если бы не Каспар, мы бы вылезли наверх, где нас, несомненно, тотчас бы заметили. Должен вам сказать, что это был последний случай и чуть ли не единственный, когда мы пытались ослушаться Каспара.
Итак, конница, обойдя наше убежище, двинулась на восток; мы решили идти следом, а там будь что будет; ничего другого нам не оставалось. Если казаки двигались по едва заметной, проторенной, может быть, еще скифами, дороге, то нам пришлось бежать напрямик. Очень часто попадались балки, высохшие русла древних рек, их склоны сплошь поросли колючими кустарниками, которые доставляли нам множество мучений; времени обходить их у нас не было. Берег был высокий, внизу плавно плыли яркие огни «Шарлотты», и мы, как цыплята за наседкой бежали вслед, не разбирая дороги, зачарованные этими огнями. Юго-западный ветерок вдруг заметно посвежел, и огни заскользили быстрее. На корабле этого, может быть, даже и не заметили, но нам пришлось бежать из последних сил. В какой-то момент мы наткнулись на старую дорогу, нам сразу же стало гораздо легче; может быть, по этой же дороге впереди нас ехали и казаки, но мы об этом старались не думать. Неизвестно, сколько бы мы еще двигались в таком все убыстряющем темпе, если бы не чей-то крик: «стойте! маленький Жюльен исчез!» Действительно, маленький Жульен, названный так за свой рост, свалился на бегу в какую-то заброшенную яму, возможно это был старый засыпанный колодец. Только что взошедшая над горизонтом луна, превратила степную равнину в чередование светлых и темных пятен, так что заметить ловушку было непросто. Нашли мы его по голосу; шел он откуда-то из-под земли, настолько глубокой была яма. Мы вытащили его на поверхность при помощи веревки. И тут же снова чей-то испуганный возглас.
– Смотрите! Огни! Они исчезли! – Действительно, там, где только что светились бортовые огни «Шарлотты», было темно. В неверном свете луны от обрыва до звездного горизонта неясно вздымалась черная громада моря, но на этой безбрежной равнине нигде ни единого огонька. И тут впереди, откуда-то, как нам показалось сверху, появилось темное бесформенное пятно, и оно быстро приближалось. Казаки! Мы стояли на их пути, и времени убежать у нас уже не было; да и куда убежишь в голой степи?! Но тут же у всех мелькнула спасительная мысль, которую тотчас осуществили: мы кубарем скатились в ту же самую яму, из которой только что извлекли Жюльена. Мы лежали на мягком, пахнувшем прелью дне почти четырехметровой ямы и молчали. Затаившись. Лишь только потом, когда все осталось позади, признались друг другу: у многих была одна и та же ужасная мысль, а вдруг нам на голову свалится всадник вместе с лошадью? Лангар, самый большой шутник, заявил, что ему очень хотелось крикнуть: «осторожно, камараде, здесь яма!» Но он не знал, как это будет по-русски, и потому промолчал. Наконец, рядом раздался топот лошадей, громкие возбужденные голоса, затем все стихло. Кое-как мы выбрались из своего убежища; хорошо что сбоку была глубокая промоина и оно не превратилось для нас в западню. Очутившись на поверхности, заговорили все сразу, причем догадки высказывались самые невероятные. Наконец, сошлись на одной, как нам казалось, самой правдоподобной: на Шарлотте увидели, что казаки следуют за кораблем, погасили огни и легли на обратный курс.
К нашей балке мы возвратились уже под утро, настолько далеко убежали за ночь. Казаков на отмели не было видно, так же как и «Шарлотты» в море, но ни одно из этих событий нас нисколько не обеспокоило по причине смертельной усталости. После всего, что с нами произошло, мы свалились в мертвецком сне прямо в траву на склоне оврага. Спали до тех пор, пока нас не разбудило довольно высоко поднявшееся солнце. И тотчас же, вместе с нами проснулось и чувство ужасного голода; уже целые сутки у нас во рту не было ни крошки. Даже сознание того, что корабль исчез бесследно, было отодвинуто на второй план: мы хотели кушать до умопомрачения, и все остальное не интересовало. По склону оврага росли невысокие деревца диких яблонь и груш, и мы набросились на их засушенные терпкие плоды. После того, как голод слегка был приглушен, наши мысли вернулись к «Шарлотте». Обсудив несколько версий, остановились на одной, как нам казалось самой вероятной: загруженному до отказа скотом кораблю нет никакого смысла стоять в этом заливе, тогда как их ждут наши войска. Считаем, что нас оставили здесь для кратковременного отдыха. На какой срок? Мы тут же прикинули: пять-шесть дней на дорогу в оба конца, день на выгрузку, итого неделя. А чем питаться эту неделю? Вполне резонный вопрос, но и он, кажется, разрешим; пока мы спали, Каспар вырезал из кустарника полдюжины крепких удилищ, теперь ему нужно столько же булавок. Следует заметить, что сей атрибут всегда имеется на рубашке любого суеверного моряка. Пока Каспар мастерил удочки и прилаживал к ним крючки, мы принялись копать червей. Вскоре трое из нас отправились на рыбалку, остальные под руководством того же Каспара принялись сооружать сеть. Следует заметить, что у каждого из нас на поясе кроме ножа были приторочены мотки тонкой крепкой бечевы: связывать ноги овце перед тем, как отнести ее в шлюпку. Выбрав ровную площадку, мы заколотили в нее множество колышков, затем принялись соединять их в продольном и поперечном направлениях тонкими нитями из распущенной бечевки; мы надеялись получить сеть с мелкими ячейками. В это время вернулись наши рыбаки и притащили довольно внушительный улов: почти десяток крупных рыбин и много мелочи. Нашему ликованию не было границ. Срочно развели костер и на его углях испекли рыбу, которую тут же поглотили с величайшей жадностью. У родника, прямо под ветвями кустарника тем сумасшедшим утром мы обронили ведро, которым наливали воду в меха. Теперь из мелкой рыбы мы вполне сможем сварить ухи на ужин. Наше положение начинало вырисовываться в более радужном свете уже потому, что терзавший наши желудки голод был усмирен. Но оно требовало дальнейшего обсуждения. Первым выступил Гильом; среди нас он считался самым грамотным и знатным. Он окончил Сорбонну перед войной, и по происхождению дворянин. Гильом предложил: для того, чтобы был порядок, избрать старшего. Раздались одобрительные возгласы с упоминанием его имени. Считая вопрос со старшим решенным, он сказал, что следует прекратить эту дурацкую затею с плетением сети, а просто изготовить еще пяток удочек и все. Это предложение было подхвачено почти единогласно; уж больно кропотливым и нудным оказалось это занятие – вязание узелков. Возразил лишь Лавуазье, который плавал когда-то на рыболовецком судне. «А известно ли вам, если ветер завтра подует с другой стороны, то ты можешь сидеть со своей удочкой хоть сутки, но ни одна рыбка у тебя не клюнет?» Его никто не поддержал, никому не хотелось выполнять работу от которой болели спина, шея и пальцы. Тогда слово взял Каспар. Он тоже слышал, что бывает такое направление ветра при котором рыба не желает клевать, но не в этом загвоздка. Все дело в том, что сеть мы поставим с наступлением темноты, а вытащим до восхода солнца, иными словами, мы это проделаем незаметно, вот что главное. Не нужно обольщаться, что мы здесь в безопасности. Если нам с отмели видна дорога, ведущая в Ак-Мечеть, то наверняка сверху также можно заметить рыболовов, сидящих на отмели. А это значит, что нас поймают еще до возвращения «Шарлотты». Насчет того, что старшим будет Гильом я ничуть не возражаю, но сеть я доплету сам. И он тут же принялся за работу, к нему присоединились Лавуазье и я, а вскоре и Жульен. Остальные, вволю позлословив над нашим пустым, на их взгляд, занятием, с наступлением сумерек отправились к морю с удочками. Мы еще не уснули, как стали возвращаться по одному наши рыбаки без улова, но зато чертыхаясь на все лады. Оказывается, после того, как они забросили удочки, к берегу пригнало огромное пятно водорослей, и невозможно стало понять в этой каше, что там происходит с поплавком. Налетевшие комары завершили разгром рыбацкой артели.
