– Неужто они морем туда попали? Как их на перешейке-то не схватили? – спросил кто-то.
– Нет, они ушли, скорее всего, через Сиваши, там есть мелкие места, – ответил советник.
Каспар слышит знакомые слова насчет побега и ему становится страшно интересно, и он попросит Марию перевести. Как только она принялась это делать, Сербинов улыбнулся и продолжил по-французски. Так достоянием слуха французских моряков нежданно стала душераздирающая история о беглых людях, и о тех муках, выпавших на их долю, после того, как их поймали. Лучшей агитации не придумаешь, подумал Георг.
– А не ваши крепостные бежали, уважаемый Никифор Николаевич, – поинтересовался священник.
– Нет, батюшка, мои не бегают, мои прилежно трудятся. Я им за это в деревне Бий-Орлюк церковь обещал поставить. Думаю начать, как денег поднакоплю, – ответил Сербинов. – Но крепостное право обязательно отменить следует, ибо оно уже в тягость не только крестьянам, но и помещикам тоже. И говорить нам об этом нужно везде.
После чая вся наша французская команда отправилась посмотреть город; все, кроме Каспара, он остался помочь женщинам. Евпатория начинала приходить в себя после сокрушительных военных действий. Почти четверть домов было разрушено, и теперь они потихоньку восстанавливались; бежавшие от супостата жители постепенно возвращались, хотя их теперь от довоенных одиннадцати тысяч едва насчитывалась одна треть. Они отыскали одно единственное место, где совершенно недавно открылось подобие харчевни, его даже нельзя было назвать таковым: просто под парусиновым тентом несколько столов вдоль стены, неподалеку от городских каменных ворот. Здесь они уединились и принялись обсуждать только что услышанное за поминальным столом. Мария до сих пор не один раз втолковывала им насчет бумаг, но они относились к этому с предубеждением, предполагая, что староста не желает отпустить десяток молодых мужчин, оказавших с первых же дней, столь благотворное влияние на жизнь деревни. Сегодня же они поняли свои заблуждения. Просто так сидеть в заведении им показалось неприличным, потому они заказали вина и легкую закуску, что, в конце концов, привело дело к весьма нежелательным последствиям. Они стали говорить чуть громче, чем следовало и как-то незаметно для самих себя принялись вставлять французские слова в свою еще совершенно не отработанную русскую речь. Когда они просили у Каспара разрешить прогулку в город, то пообещали ему разговаривать только по-русски. Никто намеренно уговор не нарушал, все произошло само собой, в пылу спора. Короче говоря, к их столику вскоре подсела невзрачная личность в потертом на локтях сюртуке и хорошо говорящая на их родном языке, и, видимо, от начала и до конца подслушавшая их шумный разговор. Это был некто Моршен, француз по происхождению, в настоящий момент стряпчий городской управы. Он весьма обрадовался, встретив здесь в столь маленьком, и, как он выразился – ничтожнейшем городишке – своих земляков. Они тоже сразу обрадовались: еще бы! они угостили его вином и Моршен пообещал сделать им документы, которые безо всяких препятствий со стороны властей позволят им покинуть Россию.
– Но для этого нужны деньги для подкупа секретаря управы, – заявил их нежданный спаситель. – Сколько денег? О, совсем немного. Сколько вас человек? Умножьте это по пять рублей с каждого, вот вам и вся сумма.
Сумма эта должна была потрясти их, но этого не произошло: винные пары и радость по поводу встречи столь нужного человека затмили их сознание.
– Деньги нужны немедленно, – уточнил стряпчий; они вывернули карманы и наскребли полтора рубля. – Этого очень мало, но вы не затягивайте, чем быстрее принесете деньги, тем скорее получите документы. Давайте мне бумагу, я вас перепишу.
Ни бумаги, ни чернил, не оказалось, и они ушли, к счастью, не переписанные. К счастью, потому что Моршен оказался самым настоящим вымогателем, вдобавок сильно пьющим. Все происшедшее от Каспара попросту скрыли, очень хотелось преподнести ему сюрприз. Вскоре они почувствовали явную фальшь в поведении стряпчего; им стало казаться, что тот их обманывает. Помимо денег Моршен требовал угощение, что тоже требовало немалых затрат. Они уже не могли прервать с ним отношения: подвыпивший стряпчий заявил, что если через месяц денег не будет, то он отправит их всех на каторгу. Жизнь их начинала превращаться в кошмар, и они признались командиру в своем проступке. Без его ведома, не посоветовавшись, вступили в контакт с государственным лицом.
– Ладно, вы ведь хотели, как лучше, – успокоил своих соратников Каспар, – скажите-ка мне, сколько денег вы уже передали своему благодетелю?
– Восемь рублей, – сказал Ронсед, один из инициаторов этой сомнительной сделки.
– Хорошо. Вот вам еще два рубля, поезжайте завтра в город и скажите стряпчему, пусть он принесет вам два документа, и вы вручите ему эти деньги, но только после того, как он исполнит вашу просьбу. И заверьте его со всей ответственностью, как только это произойдет, он в течение месяца получит остальную сумму. Но вы должны проявить твердость и не давать ему просто так, ни копейки.
Утром делегация из четырех человек перехватила стряпчего в тот момент, когда тот шел на службу. Моршен после недолгого размышления согласился, но тут же потребовал угощенья. Ему в этом было твердо отказано: вначале бумаги потом деньги и выпивка.
– Черт с вами, ждите меня к концу рабочего дня, – неохотно согласился чиновник.
Но в условленное время он не пришел; делегации пришлось заночевать в городе, но утром, несмотря на все усилия, обнаружить писаря нигде не удалось. Прождав его почти до вечера, они возвратились в Кунан, где предстали посрамленные перед командиром.
– Это следовало ожидать! Проходимцев сейчас, хоть пруд пруди, не следует думать, что сие минуло и нашу великую нацию, – саркастически рассмеялся Каспар. – Надеяться, что нам удастся получить обратно свои деньги, скорее всего не стоит. Теперь нужно что-то предпринять, чтобы мошенник не настучал на нас властям.
Но предпринимать ничего не пришлось. В ход событий вмещалось Провидение: Моршен утонул, купаясь в нетрезвом виде. Возникла новая опасность, как бы не пало подозрение в содействии его гибели на тех, кто общался с писарем больше всего. Поэтому никто из французов деревни Кунан в Евпаторию больше ни ногой целых два месяца. Время для отплытия летом 1856 года было упущено; на носу уже сентябрь, а у них ни лодки, ни документов. А тут еще Лавуазье. Нет, никакой недуг не одолевал его, и Каспар с самого начала подозревал, что это симуляция. Какой же это больной, если он не желает показаться врачу? Наконец, Марен не выдержал и при встрече выложил Каспару причину, которая приравнивалась, как заявил он раньше к восхождению на императорский трон и даже больше. Следует вспомнить, что собранные однажды вместе на военном корабле моряки ничего толком не знали друг о друге. Они называли Марена Лавуазье стариком, но оказалось, он всего лишь на пять лет старше Каспара, которому в этом году пошел сорок первый год. Всему виной его борода и усы. Если забежать вперед, то действительно, когда настанет час убрать все это – перед изумленными односельчанами предстанет молодое красивое лицо Марена, мужественное и приветливое одновременно. И лишь теперь они услышали его историю.
– Я рано женился и прожил с женой более двадцати лет. Но нельзя эти годы назвать счастливыми, лишь только потому, что у нас не было детей, которых мы оба страстно желали. За два года до того, как мне предстояло покинуть Францию, мы разошлись; может быть, мне повезет с кем-то другим, сказала на прощание моя бывшая половина.
– Это хорошо, а то я считал, что мы сделали тебя двоеженцем, – признался командир.
– Нет, я не был им. И ты представляешь, Каспар, мое состояние, когда моя Людмила призналась, что у нас будет ребенок! Какое счастье на нас свалилось! Какая радость! – на глазах у Лавуазье показались слезы. – Ты скажи мне, дружище в какую Францию я теперь поеду? Там меня никто не ждет, а здесь теперь у меня есть все! Ведь мне теперь от Всевышнего, слава Ему, больше ничего не нужно, только здоровья и мира, понимаешь!
