«Христос воскресе!
Боголюбивейшему о Христе брату, его высокопреосвященству, Московскому и Владимирскому господину и архиепископу и владыке Антонию. Поздравляю вас с великоторжественным и всера[до]стнейшим, с пресветлым праздником Христова воскресения, сообщаю вам следующее. У меня был граф Толстой на шестой неделе поста. Разговор имели с ним кое о чём, потом речь зашла о страждущих.
Он на сие отвечал: “Может ли быть сие?” Потом он ещё собрал сведения, дознал, что действительно содержатся. Сего дни я решился ему сам побывать к нему (так в тексте. – В.Б.), о себе его попросить. Прибыл к нему, он мне первым долгом сообщает, что “я сообщал своей сестре о сём и просил её, чтобы довести до сведения государыни, и она чтобы попросила своего государя, что не возможно ли будет освободить таких юзников ради великоторжественного праздника?”
Она на сие отвечает письмом своему брату: милой мой братец, я твою просьбу исполнила, и государь сказал на сие, что без предварительного исследования невозможно, и потом началося по сему исследование, она сама была в Сенате и у прокурора свя Сената (так в тексте. – В.Б.65) началось по высочайшему повелению исследование о сём. Он нам показывал сие письмо от сестры. Я вам сообщаю о сём, может быть, нужным сознаете, кому сообщить о сём или какие меры принять к сему. За сим свидетельствую вам братолюбную любовь о Господе.
Смиренный Саватий, епископ.
1879 года, апреля 10.
Адрес я не подал, не сочли нужным»66.
В записных книжках Льва Толстого есть короткая пометка: «Архиерей в Туле раскольничий. Худой. Постный, робкая добрая улыбка, смех, пелеринка, иконостас»67. Запись сделана 13 марта 1879 года.
В 1879 году Пасха приходилась на 1 апреля68, и вторник 13 марта – это пятая неделя Великого поста. Лев Николаевич, как и его домашние, постом не пренебрегал и соблюдал его69. Конечно, они могли видеться несколько раз, и на пятой неделе, и на шестой. Но именно в Туле, так как и Савватий пишет в начале письма: «был у меня».
В записной книжке Толстого очерчена короткими штрихами не случайная встреча, не запомнившийся невзначай образ старообрядческого архиерея, чем-то тронувший, может быть, писателя – хотя бы той же доброй улыбкой. У него был с ним серьёзный деловой разговор.
В записи есть слово «иконостас». Следовательно, Толстой не мог видеть епископа Савватия на улице. Скорее – в каком-то помещении, где ему запомнились иконы, стоящие рядами. Вероятнее всего, это старообрядческая часовня, где и служил владыка Савватий. Тем более что далее в записных книжках писателя есть упоминание о том, что он посетил тульскую старообрядческую часовню. Эта запись относится к 8 апреля 1879 года. Вновь короткие, но красивые, сочные толстовские мазки: «В Туле. В часовне раскольнич[ьей]. Темно золото – всё. Подсвечники 4-угольные. Старики с лестовками. Поклоны после крестов в одно время. Голоса грубые, звонкие, скрипучие – отзываются Иоан[ном] Грозным» 70.
Первая запись (от 13 марта) была сделана, когда Л.Н. Толстой ехал в Москву и останавливался в Туле. Затем, уже в апреле, происходит их вторая встреча – там же, в часовне. Писатель о ней оставил короткую запись, а через день, 10 апреля, епископ Савватий «решил сам побывать» у своего ходатая и сразу же сообщил о результатах очередной, как минимум, третьей, встречи в Москву. Из его письма следует, что он, ссыльный, просил также похлопотать и о себе. Не совсем ясно, о каком адресе идёт речь в конце его письма («не подал, не сочли нужным»).
К тому времени Л.Н. Толстой уже имел на руках ответ, с которым и ознакомил старообрядческого владыку. 8 апреля он ещё не знал о содержании писем. Они его ждали дома, где он не был с марта. Если б знал, то всё тогда же, 8 апреля, изложил Савватию, и следующей их встречи, десятого числа, не потребовалось. Толстой зачитал ему письмо своей двоюродной тетки (епископ Савватий ошибается, называя её сестрой писателя) Александры Андреевны Толстой – камер-фрейлины императорского двора. Их дружба и переписка длились несколько десятилетий. Переписка была издана в 1911 году (сразу после смерти писателя) отдельной книгой.
Её и откроем.
Письмо Л.Н. Толстого влиятельной графине датируется концом марта 1879 года:
«У меня две просьбы к вам, то есть через вас, к государю и императрице. Не бойтесь. Надеюсь, что просьбы так легки, что вам не придётся мне отказать. Просьба к императрице даже такова, что я уверен, что она будет благодарна вам. Просьба через неё к государю – за трёх стариков, раскольничьих архиереев (одному 90 лет, двум около 60, четвертый умер в заточении), которые 22 года сидят в заточении в суздальском монастыре. Имена их: Конон, Геннадий, Аркадий.
Когда я узнал про них, я не хотел верить, как и вы, верно, не поверите, что четыре старика сидят за свои религиозные убеждения в тяжёлом заключении 23 года… Вы знаете лучше меня – можно или нет просить за них и освободить их. А как бы хорошо было освободить их в эти дни… Мне кажется, что нашей доброй императрице так идёт ходатайство за таких людей»71.
«Я не хотел верить…» Вот и владыка Савватий упоминает, что писатель обронил фразу: «Может ли быть сие?» Возраст и сроки заключения в письме неточны, приблизительны (писатель даже ошибается, сначала говоря про срок в 22 года, затем указывая другой – 23 года), но в данном случае это не имеет большого значения. Когда в 1881 году пришло освобождение, архиепископ Аркадий (Дорофеев) пробыл в заключении 27 лет, епископ Конон (Смирнов) – 22 года, Геннадий (Беляев) – 19 лет. Соответственно, Великим постом 1879-го им оставалось пребывать в суздальской тюрьме ещё два с половиной года…
А.А. Толстая писала 4 апреля того же 1879 года в Ясную Поляну:
«Получив ваше письмо, я возмечтала, что сейчас освобожу ваших раскольников. Но вышло иначе. Государь никогда ничего не решает без предварительных исследований, и надо было адресоваться к министрам. Я сейчас же отправилась к Дмитрию Толстому (обер-прокурору Синода), и, хотя все раскольники принадлежат к Министерству внутренних дел, он тут же при мне написал и отправил запрос об ваших protégés и обещал мне скорый ответ. Затем научил, кого спросить в Мин[истерстве] в[нутренних] д[ел]. Надеюсь, что всё это сделается прежде моего отъезда. Д. Толстой сказал мне притом, что вообще их сажают не за религиозные убеждения, а за совращение православных в раскол. Во всяком случае, мне кажется, пора их простить»72.
Владыка Савватий очень коротко передал архиепископу Антонию содержание именно этого письма: для освобождения необходимо дополнительное изучение обстоятельств, которые привели старообрядческих узников в тюрьму, и возможностей их освобождения. В исследовании должны быть задействованы чиновники Синода и Сената. Он известил старейшего архиерея о своих действиях, а тот мог что-то предпринимать со своей стороны.
Л.Н. Толстой сделал всё, что было в его силах, для суздальских страдальцев. О его знакомстве с владыкой Савватием свидетельствовала дочь писателя княгиня Мария Львовна Оболенская, которая в 1902 году сообщила об этом А.С. Пругавину, первому получившему доступ к архивным делам суздальских архиереев. Она писала ему об отце: «… он был знаком с тульским раскольничьим архиереем Савватием, а этот Савватий и рассказал отцу о заточённых. Отец же передал его рассказ своему приятелю, тогдашнему тульскому губернатору Урусову (Леониду Дмитриевичу), который, в свою очередь, рассказал об этом министру Игнатьеву. Игнатьев и устроил их освобождение»73. Итак, неудачная в целом попытка добиться освобождения при посредничестве А.А. Толстой и императрицы заставила писателя пойти иным путём.
