В случае с украинским национализмом все его стадии обгоняли одна другую, поскольку большую роль играли «внешние» силы, которые пытались решать собственные внешнеполитические задачи и для того сеяли раздор в стане соперника.

Поляки инициировали «украинофильство» и даже сами писали и исполняли «украинские» песни про казацкую славу как Вацлав Ржевусский и Фома Падура. Переход «украинофилов» (или «хохломанов» по выражению видного общественного малорусского деятеля XIX века К. Говорского) от культурно-просветительской к политической работе происходил в благоприятных условиях, созданных австро-венгерским правительством в Галиции. Там же появились и первые украинские политические партии, включенные в парламентскую систему Австро-Венгрии (Русско-украинская радикальная партия). Поэтому и в XIX веке и сегодня украинское национальное движение считают инспирированным извне.

В результате такого внешнего воздействия идеология уходила далеко за пределы реальности, являясь тем, что эту национальную реальность должно создать, компенсируя истеричными эмоциями очевидное несоответствие идеологии объективному положению дел. Отсюда высокая степень сопряженности украинского движения с социалистической или социалисткой идеологией, склонной к обожествлению «нации» (или в большевистском, или даже в «буржуазно-демократических» вариантах «народа»), как это было в Германии 1930–1940-х гг., где к власти пришли национал-социалисты во главе с Гитлером. Такое же самообожествление нации мы наблюдаем теперь на Украине в невероятной агрессивности национальной идеологии, обнаруживающей неустранимые комплексы.

В свое время в Российской империи, хотя и понимали польские корни «украинства», не придавали должного значения увлечению им части малороссийской интеллигенции, поскольку видели в нем часть русского регионального направления, призванного скорее обогатить общерусское, чем оторваться от него. То, что эти идеи оседлала модная революционная идеология «борьбы с тиранией» и справедливого преобразования мира, поначалу тоже не замечалось или эта связь казалась случайной.

Запретительные меры (вроде Валуевского и Эмского указов) носили очень ограниченный и временный характер. Положительной альтернативы – плана консолидации русской нации – создано не было, поскольку единство малороссов, белорусов и русских считалось само собой разумеющимся. Александр III начал политику по русификации национальных окраин, которую продолжил и Николай II. Но эти меры не смогли подавить украинофильское движение, а только способствовали его радикализации.

Советская власть, напротив, проводила «ленинскую национальную политику» стимулирования и развития национализма. После распада СССР в 1991 г. государственная власть постсоветской России была больше озабочена транзитом газа через незалежную Украину, чем созданием условий для культурного и политического единства русского народа по обе стороны бывшей административной границы, ставшей вдруг государственной. Многолетнее «уважение выбора украинского народа» (а по сути выбора олигархов и обслуживающей их националистической политической элиты), неспособность эффективно противодействовать «внешним» силам привели к нынешнему украинскому кризису и угрозе войны русского народа со своей малороссийской частью.

Недавние события еще раз показали соединение на истеричной ноте двух составляющих – националистической («смерть москалям») и социальной (ныне в форме «антикоррупционной). И социальная, и национальная идеологии подпитываются извне как орудие внешних сил, используемое для саморазрушения государства. Парадоксально, но и нынешнее украинское государство, даже будучи основано, казалось бы, на аутентичной националистической идеологии, разрушается именно ею. Это внутреннее самопротиворечие, привнесенное извне, но не устраненное после достижения поставленных внешним режиссером целей, продолжает разрывать внутренний консенсунс общества, как забытый в теле чуждый объект.

Сегодня мы стали свидетелями того, что украинский национализм выступает как опасная идеология, своего рода болезнь всего русского народа и русского мира, угрожая его единству, миру и благополучию. «Галицийская» болезнь «украинства» в виде русофобии расползается по всей Южной Руси и требует срочного лечения. Очевидно, что не обойдется и без хирургического вмешательства. Возможно, самую пораженную болезнью часть – Галицию – следует отсечь как не поддающийся лечению член. А с Малороссией надо вести кропотливую работу по восстановлению общерусского единства, чтобы «Украина-Русь» вновь стала просто Русью как это и было на протяжении веков. Прочным залогом успешного развития белорусов, русских и украинцев может быть только их единство, а значит и восстановление в перспективе единого общерусского государства.

Россия, Украина, Беларусь – только вместе мы Святая Русь!

Что общего у Монголии с Украиной? Что связывает Киев или Крым с Восточным аймаком бывшей Монгольской Народной Республики18, а Симферополь и Евпаторию с городом Чойбалсан?

Не удивлюсь, если большинство читателей только пожмут плечами, сочтя такое сопоставление чудачеством автора. Но, как это ни странно, столь далекие друг от друга земли, оказывается, тесно связаны между собой в памяти и судьбе не только автора этих строк.

После московской олимпиады (1980), получив на руки диплом «инженера по производству летательных аппаратов» и воинское звание лейтенанта-инженера, я волею судьбы и указующего перста Министерства обороны СССР отбыл в далекий от Москвы Забайкальский военный округ (ЗабВО) для прохождения службы в кадрах Советской армии. Чита, конечно не ближний свет, но через пять с половиной часов лёту и недолгого блуждания по незнакомому городу мы с моим однокурсником уже прибыли в штаб ЗабВО в неприличном для такого места «партикулярном платье», получили в руки накладные на получение военного обмундирования и, немного времени спустя, преобразились из вчерашних студентов в молодых и в чем-то даже бравых (как нам казалось) младших офицеров. Дня два мы еще болтались в Чите, пока кадровики не выдали нам предписания, направив в разные воинские части.

Военно-транспортный самолет без долгих проволочек и особого комфорта перенес меня с одного аэродрома на другой. Так я оказался в той части монгольской степи, которая окружает город Баян-Тумен, в 1941 году переименованный в честь ее первого и главного маршала Хорлогийна Чойбалсана, чей прах в то время покоился в Мавзолее наравне с останками самого Сухэ-Батора.

В правду сказать, тогда я этого не знал, как и многого другого. В строевом отделе штаба полка, базировавшегося под Чойбалсаном, повертели в руках мое предписание, сверились со списком должностных вакансий и назначили техником группы авиационного вооружения в третью эскадрилью. Так я на два года поступил на службу в 43-й полк истребительно-бомбардировочной авиации, который на профессиональном языке назывался «43-й апиб» и имел почтовый адрес «полевая почта 23300».

Военный городок тогда представлял из себя ряд одноэтажных деревянных построек: казармы, почта, столовая, два штаба – авиаполка и ОБАТО (Отдельный батальон аэродромно-технического обеспечения) (здания, обложенные снаружи силикатным кирпичом такого же казарменного типа) и солдатский клуб. Поскольку забор у городка был только с парадной стороны, то по территории круглогодично бродили флегматичные монгольские коровы, выискивая что-нибудь съедобное. К ним относились как к части пейзажа: никто их не сторожил и не прогонял. Эти большие бурые животные жили своей собственной жизнью и своими представлениями о порядке. Вероятно, они ходили по этим местам еще тогда, когда здесь была голая степь.