Однако позже, спустя десятилетие, уже в 1996-м, то есть после падения СССР в 1991-м, после расстрела российского парламента в 1993-м, после начала (по инициативе того же Ельцина) активной фазы войны в Чечне, А. Пурин завершает свой цикл сочинением «Постфактум», финалом которого становятся такие строки:
…вновь рухнут стены перед Навином –
вновь отзовутся газаватом…
И я кажусь себе Державиным
В немом снегу зеленоватом.
Хороши были бы две последних строки – как закольцовка – и для наших записок.
Но мы ставим точку, а она не ставится.
Саратовский питерец Николай Кононов в стихотворении «Чтобы роза Ролс-Ройса упрела на альпийской кушетке…» (книга «Большой змей», 1998) помещает интересующий нас словесный оборот в неожиданный и труднопонимаемый контекст:
Я ведь любил твои губы, Ахилла хитин, баттерфляй Лорелеи,
Красной кишкой первомая вползшую сквозь пропилеи
Песню военну на девять грамм, не глубже детсадовской ранки,
Чтоб её за бретельку до моих слёз донесли коноплянки.
И здесь песня военна не обходится без пташки, сей раз это коноплянка, причём во множественном числе. Непременно стоит заметить, что пташка эта является певчей птицей семейства вьюрковых отряда воробьинобразных и что в весеннем оперении самца коноплянки темя, лоб и грудь яркого карминного (!) цвета и красноватый отлив крыльев. Размером она меньше воробья, а имя её анафорически рифмуется с фамилией стихотворца Кононова.
Реальность снова и снова возвращает нас к теме «песни военной», к непременному присутствию державинского «снигиря» в русской жизни.
И уже Василий Русаков, тоже санкт-петербургский автор, публикует в первые годы XXI в. стихотворение «6-я рота», посвящённое памяти псковских десантников. Сочинение В. Русакова непосредственно – в отличие, скажем, от некоторых вышеуказанных стихов, – соотносится с тройкой Державин–Бродский–Липкин межтекстуально, а не ассоциативно/отсылочно/полемически. Даже написание «снигирь» автор даёт по-державински, как гвоздём укрепляя его рифмой «ширь».
Снигирь, не окончен ещё разговор
О воинской доблести; знаешь, у нас
На смерть и на солнце не смотрят в упор.
А если случится не просто приказ,
А, верно, судьба или точный азарт,
И совесть, и через твоё «не могу» –
Не слава, не блеск бесполезных наград,
А чтобы себе доказать и врагу,
Что мир без усилий твоих, без трудов
Немыслим, что высь эта тихая, ширь
Тебя призывают, а ты не готов.
Не пой мне военную песню, снигирь.
Следует припомнить, что 29 февраля 2000 г. под чеченским селом Улус-Керт на высоте 776,0 в ожесточённом бою погибла 6-я рота 104-го полка 76-й Псковской воздушно-десантной дивизии. Из 90 десантников, принявших бой, погибли 84, включая 13 офицеров. Впоследствии 22 десантника стали Героями России (21 посмертно), 69 награждены орденом Мужества (63 посмертно). 2 августа того же года, в день семидесятилетия ВВС России, Президент В. Путин приехал во Псковскую дивизию и перед родственниками павших извинился лично – за «грубые просчёты, которые приходится оплачивать жизнями русских солдат».
Как ни просит «снигиря» наш лирический герой не петь ему военную песню, увы, «не окончен ещё разговор». И во всякой песне, начатой у нас, непременно от снегиря в запеве – допоёмся в припеве до темы военной.
«Когда мы были на войне…»
О стихотворении Д. Самойлова, ставшем народной песней
Поэт Давид Самойлов – из фронтовой плеяды. Кто-то уверяет, что он не преодолел рамок советской идеологической и эстетической парадигм (тут можно поспорить), кто-то считает его вторичным, двигавшимся в поэзии по «накатанной колее» консервативного стихосложения, протягивая руку Пушкину, другим русским поэтам XIX века (а кому это во вред? – спросим мы, уже и не задавая вопрос, а кто ж вообще первичен).
Думается всё же, что сочинения Давида Самойлова о любви, жизни и смерти, войне становятся в ряд русской словесности вслед за сочинениями Михаила Лермонтова, Дениса Давыдова, за русской солдатской песней, песенными авторскими шедеврами времён Великой Отечественной и, конечно же, этот поэт неотделим от плеяды фронтового поколения, в котором в первую очередь назовём имена Арсения Тарковского, Александра Межирова, Бориса Слуцкого, Юрия Левитанского, Юрия Белаша – то есть авторов, к счастью, с войны вернувшихся, и уже после неё, в течение всей жизни, создававших поэтические шедевры с военной подсветкой.
Вспомним послевоенные слова самого Давида Самойловича. «У нас было всё время ощущение среды, даже поколения. Даже термин у нас бытовал до войны: “поколение 40-го года”», – писал Самойлов о поколении своих друзей, тоже поэтов, «что в сорок первом шли в солдаты / и в гуманисты в сорок пятом», имея в виду в том числе и Михаила Луконина, и Павла Шубина, и Семёна Гудзенко. А гибель – Михаила Кульчицкого, Павла Когана, Николая Майорова и других – он, конечно, ощущал как невосполнимую потерю. Поэтической «визитной карточкой» этого поколения стало одно из самых известных стихотворений Самойлова «Сороковые, роковые» (1961).
Памятно и пронзительное стихотворение из шестнадцати строк «Жаль мне тех, кто умирает дома…» (1947). Даже странно, что за шесть десятилетий на эти стихи не написана песня.
Жаль мне тех, кто умирает дома,
Счастье тем, кто умирает в поле,
Припадая к ветру молодому
Головой, закинутой от боли.
Подойдёт на стон к нему сестрица,
Поднесёт родимому напиться.
Даст водицы, а ему не пьётся,
А вода из фляжки мимо льётся.
Первая строфа подвигает нас вспомнить «Песню» (1815) автора популярных текстов, ставших известными романсами, Д. Давыдова: «…О, как страшно смерть встречать / На постели господином, / Ждать конца под балдахином / И всечасно умирать!»
У Самойлова стихи с похожей начальной мыслью, но другой интонацией, весьма по-русски мелодические, с замечательным звуком. «Ветер молодой» мы ещё вспомним, а теперь обратимся к предмету нашего рассмотрения, стихотворению «Песенка гусара» из книги Д. Самойлова «Голоса за холмами», собравшей стихи 1981–1985 гг.
Когда мы были на войне,
Когда мы были на войне,
Там каждый думал о своей
Любимой или о жене.
И я бы тоже думать мог,
И я бы тоже думать мог,
Когда на трубочку глядел,
На голубой её дымок.
Как ты когда-то мне лгала,
Как ты когда-то мне лгала,
Как сердце лёгкое своё
Другому другу отдала.
А я не думал ни о ком,
А я не думал ни о ком,
Я только трубочку курил
С турецким табаком…
Когда мы будем на войне,
Когда мы будем на войне,
Навстречу пулям понесусь
На молодом коне.
Я только верной пули жду,
Я только верной пули жду,
Что утолит мою печаль
И пресечёт мою вражду.