С уважением, Ирина С.»
В тот же день мы садимся на поезд и отправляемся в Лондон к Джону. Он встречает нас возле станции метро, и мы едем к нему домой в хорошо знакомый мне Tornhill Point.
В квартире Джона ничего не изменилось с тех пор, как я последний раз была здесь.
Все так же дует из окна в кухне, мешок с мусором стоит в коридоре, и в мойке полно грязной посуды.
Мы садимся пить чай. Я подробно рассказываю Джону историю Иры. Он читает составленное нами письмо и дает пару советов. Вскоре мы отправляемся спать, потому что утром нам надо рано вставать.
В спальне, где располагаемся мы с Ирой, очень холодно – Джон только что включил батарею. Обычный английский дом: если в комнате никто не живет, ее не надо отапливать.
Я никак не могу ни согреться, ни уснуть. Наконец засыпаю, но вскоре звонит будильник, и надо подниматься.
Без четверти семь мы подходим к Хоум Офису. Там на улице уже целая толпа людей. Кого тут только нет. Толпа пестрит разноцветными лицами и одеждами. Очередь аккуратно формируется ограничителями и образует компактную змейку. Мы становимся в самый конец. Люди все прибывают, и вскоре за нами образуется длинный хвост – мы уже в середине. Все ждут начала работы министерства. И когда в девять часов двери открываются, начинается долгожданное движение.
Я захожу вместе с Ирой как переводчик. В большом зале много приемных окон. Мы отрываем талон с номером, садимся – наконец-то можно присесть! – и ждем, когда над освободившимся окном загорится наш номер…
Через полчаса мы уже на улице. Холодный воздух действует ободряюще. Волнение отпускает меня. А я-то чего волновалась? Ира выглядит смятенной, но и ее напряжение уходит. Чиновница в окне, судя по ее лицу и акценту, тоже из эмигрантов, внимательно выслушала и приняла у Иры написанное нами письмо. Затем забрала паспорт, а взамен выдала файлик, в котором на бланке Хоум Офиса написано, что теперь Ира С. «эсайлем сикер» – ищущая убежища. Это первый шаг для получения статуса беженца. Теперь Ира под защитой английского государства. У нее даже есть льготы. Ей положено бесплатное жилье, бесплатные курсы английского языка, через полгода можно официально устраиваться на работу. А тем временем глядишь, и статус дадут. Еще предстоит объясниться с Гией. И пока это волнует Иру больше всего.
Спустя два дня он приезжает. Я закрываю дрожащую Иру в нашей спальне. Она получает строгий наказ ничем не выдавать своего присутствия в квартире. И Андрей прямо с порога:
– Как, ты один? А Ира где?
– Не понял…
Разумеется, Гия ничего не понял!
– Я думал, она с тобой.
– Как со мной? Она же осталась у вас. Ничего не понимаю. Ты можешь объяснить, в чем дело?
– Да ты проходи, что ты в дверях стоишь. – Андрей берет сигарету, прикуривает, затягивается.
У Гии уже лопается терпенье.
– Два дня назад она сказала, что созвонилась с тобой, и ты ждешь ее в Лондоне. И она уехала.
– Как уехала? И ты ей поверил и отпустил? Я же просил никуда ее не выпускать! Вот сука!
Андрей делает виноватый вид:
– А ты что, не знаешь, где она может быть?
– Понятия не имею! Если б знал, я бы эту сволочь из-под земли достал.
Гия в шоке. Он странно вращает глазами, вынимает сигарету из пачки, потом мнет ее и со злостью швыряет на пол.
– Ты это брось, – строго говорит Андрей. – Не сори мне тут. Может, она еще вернется. Ей же идти некуда.
– А может, есть куда. Вот крученая шалава оказалась! Я на нее столько бабок потратил! Ну не могу поверить…
– Да ладно, что ты так переживаешь? Успокойся, как говорят англичане, take it easy11.
Гия выпивает кофе, немного приходит в себя и собирается уходить.
– Ну, если появится, я тебя очень прошу, ты же мне сразу дай знать.
– Ну, разумеется, о чем речь. Не волнуйся, сразу тебе сообщу, – заверяет его Андрей.
Когда он покидает наш дом, я жду еще минут пять и выпускаю Иру из спальни.
– Ну все, выходи.
Она ни жива, ни мертва…
До Нового года остается дней двадцать. Сама того не сознавая, Ира вовремя подала документы в Хоум Офис. Уже с первого января правила для наших граждан ужесточили. Документы принимали, но после их рассмотрения в статусе беженца отказывали и заявителя отправляли домой.
Так Ира остается в нашем доме. Она помогает мне готовить, предлагает помощь в уборке, сидит с Андреем у него в мастерской, курит. А он как художник вглядывается в ее лицо и предлагает ей позировать. Ира немного смущается, не понимая, в каком виде. Но когда узнает, что речь идет о портрете, облегченно соглашается. Андрей даже задумывает триптих. Он любит триптихи, начинает писать, но останавливается на одной работе.
Сейчас, мысленно возвращаясь к тому портрету, я думаю, что он получился очень даже неплохим. С холста на меня смотрела молодая красивая девушка в темном платье, сидевшая в черном офисном кресле. Декоративные цветные квадраты, заполнявшие пустоту фона вокруг ее фигуры, притягивали внимание, создавали ритм и делали портрет современным. Автору он не нравился, чегото, как всегда, не хватало. А все, что не получалось или не нравилось, со временем записывалось. Стало быть, существование этого портрета изначально было под угрозой. И то, что с ним произошло, возможно, называется выражением «от судьбы не уйдешь».
Через пару месяцев мы с Андреем везем этот портрет в Лондон, чтобы показать одному арт-дилеру. С собой у нас еще несколько работ, часть которых арт-дилер покупает. Остаются только две работы: Ирин портрет и натюрморт. Натюрморт не Андрея, а известного харьковского художника. Цветы в синей вазе с отражением в зеркале. Он просто замечательный, и я довольна, что он не продался.
Удачная сделка приподнимает нам настроение. Мы садимся в поезд на Виктории, чтобы ехать домой, кладем сверху на полку для багажа две картины, завернутые в рулон, и расслабляемся. Да, и еще: в поезде не оказалось кондуктора, и мы доезжаем до своей станции без билетов. Мелочь, но приятно.
Когда же, подъезжая к Бродстеирсу, из окна поезда я вижу на вокзале облаву – в дверях контролеры проверяют билеты, мы выходим из вагона и забываем все на свете. И в первую очередь – рулон с картинами. Черт, нам приходится купить билеты после поездки – этакий изощренный английский садизм. Но что поделать…
Мы опомнились только дома. Как всегда, виноват стрелочник, то есть я. Что не проследила. Я срочно звоню в Рамсгейт, на конечную станцию, где после рейса убирают вагоны. К сожалению, рулона с картинами в поезде не нашли.
А дальше – серия догадок. Возможно, кто-то видел, что мы забыли сверток, и забрал его, думая, что там что-то ценное. Затем развернул, разочаровался и просто выбросил холсты в мусорный бак. Вот почему я говорю, что судьба этого портрета была предопределена. Но я до сих пор тешу себя надеждой, что этого не произошло, и картины попали в руки к образованному англичанину. Так что, может быть, они и сегодня висят у кого-то в доме. Интересно, что же все-таки с ними случилось?
А что же Ира? Она почему-то начинает Андрея раздражать. Возможно, он недоволен портретом. А может быть, есть другая причина, которую я не знаю. Он не скрывает своего отношения. Что же все-таки между ними произошло?
Вскоре после Нового года Андрей говорит Ире, что больше мы ей помогать не можем, и она должна устраиваться сама. С другой стороны, рано или поздно это должно было произойти. Ведь не жить ей все время с нами, и шоковая терапия – лучшее решение. Единственное, что я делаю, это нахожу ей приличный отель в Рамсгейте, предоставляющий комнаты беженцам. Я помогаю ей перебраться туда и говорю, что она может приходить к нам в гости, когда захочет.
Она приходит всего один раз. Обиделась.
А почему я к ней не прихожу? Хороший вопрос, на который я не знаю ответа.
