Территория, описанная в китайских источниках как страна гуннов, чрезвычайно велика даже для кочевников. Она простирается от Сучжоу – некогда окраинной северо-западной крепости у Великой Китайской стены (со сторонниками гипотезы о недавнем происхождении этой стены мы здесь полемизировать не будем) – до современного Семипалатинска примерно на 1800, а от озера Балхаш в Семиречье до реки Орхон – почти на 3000 км. Тем не менее, вряд ли стоит сомневаться в точности данных древней китайской разведки. Потому что, хотя китайцы (как и греко-римляне – в другой части света) часто давали тем или иным варварским народам неточные, порой произвольные имена, не учитывая этнического самоназвания того или иного народа, установить, перепроверить, опознать названия населенных пунктов и рек можно без особого труда, подтвердив их с помощью дополнительных данных и сведений.

Воинственные (а точнее говоря – разбойничьи) племена кочевников Севера – варваров ху – огромной дугой охватывали территории Китайской империи, имевшие, в той или иной мере, выход на Запад. Т.е. на неприкрытый фланг «Поднебесной», лишенный естественной защиты – гор, которые бы прикрывали его от внешней агрессии, подобно другим частям «Срединного государства», имевшим каждая свой «горный щит». Долина Орхона служила как бы восточными вратами для вторжения в Китай. Еще одним удобным для вторжения через горы местом был участок между сегодняшними городами Абаканом и Кызылом. А Джунгария, благодаря особенностям своего горного рельефа, давала потенциальным завоевателям или просто алчным грабителям возможность прорваться на запад, в Китай, сразу по двум направлениям – через две широкие долины. А именно: вдоль по течению реки Иртыш, на берегах которой ныне лежит промышленный гигант Семипалатинск (Казахстан), и через Джунгарские ворота – горный проход между Джунгарским Алатау (с запада) и хребтом Барлык (с востока), соединяющий Балхаш-Алакольскую котловину с Джунгарской равниной. По этому плоскому и широкому (более 10 км шириной) коридору длиной около 50 км, межу озерами Алакуль и Эби-Нур, сегодня проходит государственная граница между Республикой Казахстан и Китайской Народной Республикой. Но и через Илийскую долину, где ныне расположен крупный промышленный центр (и недавняя столица) Казахстана – Алматы, можно было без особого труда, пройдя через не слишком высокий перевал, проникнуть на сегодняшнюю территорию внутренней Джунгарии.

Т. о., у китайской «Поднебесной» был свой, крайне беспокойный, «Дикий Запад». Запад, который китайцы, однако, именовали «(Диким) Севером». Поскольку, с точки зрения охранявших, на дальних подступах, рубежи «Небесной империи», китайских пограничных гарнизонов, враг в Китай действительно, вторгался, преимущественно, с Севера. И лишь самые высокопоставленные и наилучшим образом осведомленные китайские чиновники давно уже понимали следующее. Варвары так называемого «Севера» в действительности преграждали путь китайцам не на Север, а на Запад. Препятствуя тем самым установлению и поддержанию прямых контактов между двумя великими империями того времени – Китайской и Римской (каждая из которых самоуверенно считала себя «мировой»). То, что установить эти контакты, вопреки всему, все-таки удалось, было, воистину, чудом. А то, что китайско-римские связи поддерживались на протяжении всего нескольких десятилетий, было «заслугой» хунну, впоследствии – гуннов. Игравших, независимо от того, были ли гунны и в самом деле потомками, как утверждали китайцы, или же только преемниками хунну, в отношении к богатой «Небесной империи» ту же роль непримиримых врагов. Врагов, всегда готовых к бою и вооруженному вторжению в китайские пределы. Недругов, державших Китай в постоянном напряжении. Вынуждавших «Срединное государство» к невероятным, если не чудовищным, усилиям, направленным на оборону от нападений неутомимых и неумолимых северных кочевников. Самым известным фортификационным сооружением, возведенным против набегов агрессивных варваров, стала упомянутая выше Великая Китайская стена. Если бы Римская империя была, накануне и перед лицом гуннского нашествия, столь же единой, как Китайская империя при Цинь Ши Хуан-ди (о котором пойдет речь далее), подчинялась лишь одному повелителю, не только называвшемуся самодержцем, но и являвшемуся автократором на деле, то, возможно, римский пограничный лимес выглядел бы совсем иначе, чем в действительности. И тогда на Востоке Европы тоже была бы обеспечена возможность отразить гуннское вторжение. И сделать невозможным (или хотя бы затруднить) вызванное гуннами «Великое переселение народов», при помощи столь же мощной и протяженной, защищенной сильными гарнизонами, оборонительной линии – Великой Римской стены…

Не без причины пример Великой Китайской стены часто приводят в качестве доказательства того, что крепостные сооружения, дескать, не обеспечивают безопасность тех, кто их построил, а лишь создают соответствующую иллюзию. В особенности, если их протяженность составляет 2500 км, требуя, тем самым, для своей обороны постоянного гарнизона размером с огромную армию, лишь наличие которого делает стены и башни эффективными. Однако пример Германии прошлого, ХХ в., чью столицу на протяжении десятилетий разделяла известная всему миру Берлинская стена, наглядно показывает нечто иное. Стена может быть чем-то несравненно большим, чем просто иллюзия, а именно – символом. В глазах суеверных кочевников бескрайних степей гигантское крепостное сооружение, построенное китайцами в III в. до Р.Х., была подлинной сенсацией. Хотя бы потому, что степняки вообще не знали прочных зданий, стен, домов. Стена как бы говорила кочевникам, что за нею начинается иной, враждебный им и превосходящий их во всех отношениях мир. Китай – «огороженный мир», «мир за стеной» (сравни с нашим русским «Китай-городом» – укрепленным, огражденным, окруженным стеной поселением). И наличие Великой Стены (способствовавшей, с другой стороны, развитию среди китайцев менталитета «жителей осажденной крепости») придавало в корне новый, совершенно иной, непривычный, зловещий характер войне. Т.е., в тогдашнем понимании хуннских кочевников, совершению грабительских набегов, преимущественно – на оседлых китайских землеробов, не представлявших для лихих сынов степей большой опасности. В отличие от «своего брата-кочевника», привычного с детства к оружию и постоянно готового дать отпор. Войне, ведению которой конные степные удальцы предавались на родных просторах с радостной и беззаботной легкостью, относясь к ней как к «забаве молодецкой», как к одному из совершенно естественных проявлений своей простой, незатейливой жизни.

Дабы уразуметь суть этого толчка – решающего фактора, побудившего «северных варваров» к переориентации и приведший, в конце концов, к походу гуннов на Запад, следует ознакомиться с характером ландшафта. С характером той природной среды, в которой протекала жизнь тюркских или монгольских кочевых народов, Этот ландшафт не слишком изменился до сегодняшнего дня. Хотя территория, некогда занимаемая гуннскими кочевьями, ныне принадлежит частично Казахстану, частично – Монголии, частично – Китаю, правительства которых не усматривают никаких проблем в масштабных преобразованиях природной среды. Однако водохранилища, автострады, железнодорожные магистрали мало что меняют в общей картине, если речь идет о территории площадью в миллионы квадратных километров.

Вот что писал, к примеру, британский предприниматель шотландcкого происхождения А. Мичи о своем путешествии через Монголию в своей изданной в 1864 г. в Лондоне книге «Сибирский путь из Пекина в Петербург через пустыни и степи Монголии, Татарии и т.д.» : «Сразу за Калганом дорога ведет через узкий горный проход между холмами. Местность поднимается на протяжении шести часов пути примерно на две тысячи футов; затем попадаешь на высокогорное плато, лежащее на уровне примерно пяти тысяч футов над уровнем моря. Китайцы продвинулись до самого края пустыни и с неутомимым прилежанием занимаются земледелием даже в самой неблагодарной для этого местности. Здесь больше не приходится рассчитывать на постоянные погодные условия; часто наступает засуха, песчаные бури, ураганы и проливные дожди наносят огромный ущерб агрикультуре. Это вызывает плохой рост сельскохозяйственных культур, неурожай, и, в результате, чаще всего, голод. Монголы следят за продвижением китайцев с большим неудовольствием».