Молодому, но честолюбивому не по годам начинающему религиозному деятелю стало совершенно ясно, что Фатимидский халифат измаилитов стареет и слабеет. Фатимиды уже утратили свои владения в Северной Африке (в частности, Туниса), уступили остров Сицилию воинственным норманнам, а свои владения в Сирии – туркам-сельджукам. Провести жизнь, ратуя за египетского халифа-мусталита, отвергаемого не только суннитами и шиитами, но даже большинством самих измаилитов, придерживавшихся низаритских воззрений, означало согласиться на горькую судьбу безвестного мученика. Однако ни безвестное служение высокой идее, ни мученический венец Гассана ибн Саббаха не привлекали. Он стремился всеми средствами найти свой путь к власти. Для этого молодой честолюбец готов был использовать Фатимидского халифа и измаилизм, но не собирался становиться верным рабом человека или учения.

Молодой и энергичный, как говорится, в самом расцвете духовных и физических сил – ему еще не было и тридцати лет от роду, – тщеславный и немало повидавший измаилит возвратился из далекого Мисра в родной Иран. Он остановился в столице Сельджукского султаната – мегаполисе (по тогдашним понятиям и временам) Исфагане, где без труда нашел приют у единоверцев-измаилитов (низаритского толка).

Сегодня мы невольно поражаемся тому, насколько мобильными и легкими на подъем (по сравнению с жителями тогдашнего христианского Запада – правда, до эпохи Крестовых походов!) были люди мусульманского Востока. Дошедшие до нас жизнеописания большинства из них представляют собой, по сути дела, нескончаемую череду сменяющих друг друга, как в калейдоскопе, селений, стран и городов, в которых они побывали, то ли по делу, то ли торгуя, то ли путешествуя от двора одного владыки ко двору другого. Через весь Восток тянулись вереницы паломников, совершающих «хадж», стремясь достичь священного города Мекки, чтобы поклониться черному камню-метеориту Каабы (тому самому, от которого нечестивые карматы святотатственно откололи половину). Через весь Восток (а если быть точнее – от Испании – «страны Аль-Андалус», исламизированной почти целиком, до Турфана, граничащего с «недвижным Китаем» Туркестана) ехали по своим делам мудрецы и поэты, купцы и искатели приключений (а проще говоря – авантюристы, любители половить рыбку в мутной воде). И для каждого была важна принадлежность к той или иной исламской подсистеме, к тому или иному направлению, той или иной секте. В каждом городе у каждого находились союзники и помощники среди единоверцев. За высоким, глухим глинобитным забором-дувалом всякий, кто нуждался в крове и защите, мог укрыться у единомышленников от враждебных властей и недругов.

Известие о том, что в городе появился знаменитый «даис», прибывший из самого Каира – гнезда измаилитской ереси – возможно – с инструкциями от еретиков-Фатимидов, вызвало тревогу у сельджукского султана Малик- (Мелик-)шаха, положение которого в его трудно управляемом из-за громадных размеров, многонациональном государстве было непрочным и которому повсюду мерещились заговоры. Фатимидов подозревали (не без оснований!) в том, что они, через свою измаилитскую «пятую колонну», ведут в соседних мусульманских государствах подрывную пропаганду.

Стража Малик-шаха кинулась на поиски Гассана ибн Саббаха. Несколько недель «даис» скрывался у верных людей. В этот период вынужденной изоляции Гассан ибн Саббах сформулировал собственную программу, которую решил проповедовать среди иранских низаритов. В своей программе он не отошел от духа и буквы Корана, от законов шариата. Новизна заключалась в следующем, выраженном с предельной четкостью и ясностью, стратегическом постулате:

«Цель религии – правильный путь к познанию Бога. Познание Бога разумом и размышлением невозможно. Познание возможно только личным поучением имама».

Из этого следовало, что всякий человек, взыскующий истины, но не имеющий истинного учителя – имама, черпающий знания из других источников, достоин порицания. Все человечество, не признающее имама, скрытого от глаз непосвященных, погрязших в пороках и невежестве людей и известного лишь «Великому Просветленному» Гассану ибн Саббаху, глубоко заблуждается. А потому неминуемо попадет в ад. Ни христиане, ни иудеи не спасутся по определению, ибо им неведомо слово пророка Мухаммеда. Но и никакие мусульмане, в том числе даже измаилиты (кроме низаритов) тоже не спасутся, поскольку они тщетно пытаются постичь слово пророка Мухаммеда разумом.

Слепое послушание (являющееся основой всякой орденской дисциплины) было главным девизом Гассана ибн Саббаха.

Естественно, что безусловное подчинение духовному вождю требует от адептов, подчиняющихся ему, определенной степени невежества. И, по свидетельству современников, Гассан ибн Саббах проявлял в этом плане завидную последовательность. «Он препятствовал простым людям углубляться в знания, так же как людям знатным – в постижение старых книг».

Деление всего рода человеческого на две неравные группы: группу приверженцев Гассана ибн Саббаха (предназначенное к спасению и вечному загробному блаженству «малое стадо» истинно верных и верующих) и на всех остальных, обреченных на вечные адские муки, дополнялось идеей о том, что двуногое, обладающее разумом и членораздельной речью население Земли делится на «людей» и «нелюдей», «человеков» и «недочеловеков». Так, по учению Гассана ибн Саббаха (как нам уже известно, перса, или, во всяком случае, иранца по происхождению), тюрки «не из детей Адамовых происходят, а некоторые называют их джиннами (нечистыми духами или, по-нашему, по-русски, бесами – В.А.)».

При желании можно видеть в Гассане ибн Саббахе предтечу расистов более поздних эпох. Однако подобные взгляды были распространены среди иранцев издавна – еще арийский пророк Заратустра именовал в своих «Гатах» кочевников-туранцев (с которыми иранцы, а за иранцами и арабы впоследствии стали, по созвучию, ассоциировать тюрков-турок), нападавших на праведных земледельцев Ирана (Арианы, то есть «Страны Ариев») порождениями злых духов – дайвов (дэвов, дивов) и самого Князя Тьмы, духа Лжи и Зла – Ангхро-Майнью (Аримана). Мало того! «Вредными демонами» («демонами-вредителями») и «порождениями Аримана» оседлые иранские зороастрийцы называли кочевые скотоводческие племена не только тюркского происхождения, но и, например, парфян или арабов-бедуинов.

Аналогичные упоминания содержатся в разных частях упомянутой выше священной книге ариев-зороастрийцев древнего Ирана – «Авесте». После грехопадения первого (согласно авестийским книгам «Видевдат», 2 и «Яшт», 13.130) или третьего (согласно остальным авестийским текстам) земного правителя Йимы (иранский аналог нордического прачеловека Имира; у мусульман его именовали Джамшидом), в мир пришло Зло. Высшее творение Духа Добра и Правды Ахура-Мазды (Ормазда, упоминаемого, между прочим, под именем «Мазадан», в поэме Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль», в которой повествуется о рыцарях-храмовниках – хранителях Святого Грааля, часто ассоциировавшихся с рыцарями военно-духовного ордена тамплиеров, о которых у нас еще пойдет речь далее) – род людской – стал несовершенен духовно и телесно, люди не только утратили земное бессмертие, но и приобрели физические недостатки (которые считались «печатью» Аримана»). Появились целые «народы-храфстра» («храфстра» означает по-авестийски «мерзость», «скверна», «нечисть»), целые «дэвовские (демонические, бесовские) расы»: «Говорят, что Йима, когда величие (то есть «Хварно – Божественная Благодать» -, а по другому толкованию – разум) покинуло его, из страха перед дэвами (демонами, бесами) взял дэва женского (пола) в жены, а Йимак, которая была (его) сестрой, отдал в жены дэву; и от них пошли … люди-обезьяны, и… другие всяческие уродства; к «народам-храфстра» в «Авесте» причисляются, кстати, также негры.

Аналогичные примеры можно было бы приводить до бесконечности – и проще всего ссылаться при этом на «дремучее невежество и суеверие» древних обитателей Земли. Восточно-римский автор гото-аланского происхождения Иордан в своем историческом трактате «О происхождении и деяниях гетов (готов – В.А.)» именовал гуннов (между прочим, тоже родственное тюркам племя) плодом совокупления колдуний-алиорун (галиурун) со злыми духами (иначе – демонами или бесами). Средневековые летописцы христианской Европы именовали напавших на нее в XIII веке татар Бату-Хана (с легкой руки французского короля-крестоносца Людовика IX Святого) «тартарами», то есть «исчадиями ада», «сынами преисподней» (по античному названию глубочайшей части подземного мира, в которой мучились самые страшные грешники, например, богоборцы-титаны – Тартару; от слова «Тартар» происходит также наше выражение «провалиться в тартарары»), а монголов – опять же по созвучию – ассоциировали с ветхозаветными «магогами» (которым надлежало напасть на народ Божий в конце времен). Примеры такого рода можно было бы приводить бесконечно. Во всяком случае, Гассан ибн Саббах, используя давнее предубеждение иранцев («арийцев») против всех не иранцев («не-арийцев») вообще (не случайно шиизм, как течение, резко оппозиционное по отношению к «неправедным», «неверным» арабским халифам Дамаска, Самарры и Багдада, хотя и возник первоначально в арабской среде, но укрепился и развился именно в иранских областях) и против «туранцев» (в описываемое время ассоциируемых однозначно с тюрками) – в частности, привлек на свою сторону всех, обиженных этими тюрками (в данном конкретном случае – турками-сельджуками). Кстати, не кто иной, как второй праведный халиф, соратник самого пророка Мухаммеда, основателя ислама, знаменитый Умар ибн аль-Хаттаб аль-Фарук, он же Омар I, повелитель правоверных, отнявший у ромеев-христиан Дамаск, погиб в свое время при входе в мечеть от кинжала, направленного в его грудь не кем-нибудь, не каким-нибудь арабом, иудеем, сирийцем или греком, а именно новообращенным в ислам иранцем – персом Абу Лаулу Перозом. Факт, что и говорить, многозначительный. Что ни говори, а традиции – великая вещь…