— Я уже почти и не человек. Я — только голос и эти проклятые глаза, которые видят слишком много. Я давно не чувствую ничего, кроме страха. Страха и усталости. Успокойся, я боюсь не тебя, Блэк. Боится только крохотная моя часть, которая еще цепляется за этот дурацкий мир. И всего двух вещей — новых пророчеств и Грима. Ты знаешь, вы похожи, когда ты та, другая собака. Только ты на самом деле не страшный, я уже поняла. Да и он, наверное… Как-нибудь я это точно узнаю.
— Ты… больна? — Сириус встревожился и сам себе удивился. В конце концов, кто она ему? Но почему-то все, связанное с ней, было важно.
Желание отступало, как вода во время отлива. Почему-то его тревожила эта женщина, странная, некрасивая, грубоватая, несмотря на всю внешнюю хрупкость, с пропитым и совсем не мелодичным голосом. Прямая, как… таких просто не бывает. Ее ломкий, деланно равнодушный голос странным образом расцарапывал что-то глубоко внутри, горькие слова впивались занозами, но не слушать их он не мог. Он хотел понять.
И он получил сполна. Ее дар-предвидение, дар-проклятие… Дар, сжигающий заживо. Способность становиться тем, в чьи глаза она смотрит, и переживать самое ужасное, что его ожидает в жизни. Теперь он понимал, почему во всех историях провидцы были отшельниками. Мерлин, кто придумал притащить ее в школу, где столько глаз?! За что? От такого кто-то сходит с ума, кто-то сам заканчивает счеты с жизнью, а кто-то тихо сгорает, как она. Тихо и страшно.
— И вовсе не страшно, вот утомительно, это да. И почему тихо? Я здесь нечто вроде записной заполошной шарлатанки, — улыбнулась она.
— Ты можешь читать мысли?
— Ты не замечаешь, когда начинаешь думать вслух? Ах да, прости.
— Что прости?
— Синдром одиночной камеры. Там было тихо?
Сириус передернулся. Она увидела еще и это…
— Да. Очень.
— Прости, — повторила она.
— Да ладно. Может, где-то есть специалисты, кто умеет обращаться с таким даром, как у тебя? Нельзя же так…
— Я не знаю. Мне никого не нашли.
— А кто искал?
— Родители, родственники… Все наследство на это спустили. Директор, декан — когда начал проявляться этот гребаный дар. Подобные мне, оказывается, рождаются исключительно редко. Лично я думаю, что вообще зря рождаются.
— Как ты можешь так говорить?
— Да потому что вы все идиоты. Потому, что это самый дурацкий и нелепый дар из всех возможных.
— Но почему?
— А почему никто из вас даже не пытается хоть что-то исправить? — она вдруг сорвалась почти на крик — впервые произнесенные вслух слова казались отрываемой от раны коркой. — Почему все покорно кивают и идут туда, где для них будет хуже всего? Зачем тогда узнавать, зачем трястись над пророчествами?! Зачем меня спрашивают? Зачем все мои слова, зачем вообще — я?! Дебилы несчастные!
— Но разве… Как можно что-то изменить?
Сивилла застонала.
— Да очень просто! Я же вижу то, что будет, если смотрю на человека здесь и сейчас. И если тебе не нравится то, что будет, так измени то, что ты делаешь. Здесь и сейчас. Себя измени. Свое поведение. Подумай о ком-то или чем-то иначе. Научи себя быть другим. О, Мерлин мой, какие же вы все идиоты!
— Прости дурака, — Сириус зарылся головой в подол ее рубашки, едва она опустила ноги с кровати.
— Не мешай, — Сивилла успокоилась так же быстро, как до этого разошлась, переложила его голову на одеяло и встала. — Хоть у меня сегодня всего один урок и будет он после обеда, мне пора. А ты можешь и дальше валяться, конечно. Только будь добр, потом трансфигурируй себе какую-нибудь другую кровать. Мне эта больше нравится.
— Мне тоже, — Сириус не оставлял надежды. Сивилла привлекала его все больше, несмотря на все то, что она рассказала. А может, как раз наоборот, поэтому… Ему еще никогда не хотелось кого-нибудь обнять, чтобы прикрыть от… мира?
— И что тебе мешает сделать копию? — она скрестила руки на груди.
— Какая ты умная!..
— Аж противно, — припечатала она. — Уже давно, и это не шутка.
Сириус вздохнул. Таких девушек он еще точно не встречал. Немногословных. Спокойных. Ироничных. Бесчувственных?.. Э, нет. Тут другое. Совсем другое.
Пока она умывалась, он оделся в тщательно вычищенную одежду. И думал, думал, думал…
Умытая Трелони выглядела совсем девчонкой.
— Слушай, — осенило вдруг Сириуса, — а если кто-то попытается… ну, изменить… Может это тебе помочь?
— Понятия не имею.
— А в Мунго?..
— Меня даже на континент возили. Это не лечится, знаешь ли.
— Это так неправильно: дар и в то же время смертельная болезнь.
— Жизнь тоже вполне себе смертельная болезнь. Ты не в курсе, что от нее в конце концов все умирают?
— Ты так об этом говоришь… — на самом деле он никогда о таком не задумывался. И спорить не получалось, ведь что сказать-то?
— Видел бы ты это все в глазах каждого из детей, у которых ведешь уроки уже больше десяти лет, еще не так бы заговорил.
— Ты… видишь смерть каждого?
— В основном. Иногда крупные неприятности. И то, что к ним ведет.
«Мерлин… Как она только это выдерживает? Как все еще не сошла с ума?»
— Но если все-таки кто-то попробует измениться и изменит свое будущее?
— Еще никто такого не делал, что я могу тебе сказать?
Сириус встал и поднял руку. И пусть в ней не было палочки…
— Я, Сириус Орион Блэк, клянусь изменить свою жизнь… измениться, клянусь сделать все, чтобы данное мне пророчество не исполнилось, и да поможет мне эта клятва! И да поможет это той, что изрекла мое пророчество, — закончил он тихо, но уверенно.
Она смотрела на него во все глаза. Неужели? Что он вообще говорит? Перед мысленным взором снова начали вставать одни образы за другими… Эти почему-то были лучше.
— Прими. Прими, пожалуйста. Сивилла…
— Я, Сивилла Эда Трелони, принимаю клятву Сириуса Ориона Блэка, и да пусть она… поможет ему, — она вздохнула. — И зачем это тебе?
— Не знаю. Просто так будет правильно.
— Ну, будем надеяться, что собачье чутье не подведет, — подмигнула Трелони.
Потрясающая девушка. Никаких соплей, никакой патетики, никакой… вообще ничего, свойственного любым девушкам, которых он знал.
— Ты и очки носишь, чтобы… не видеть?
— Поздравляю, начинаешь соображать, — оторвалась она от книги, из которой что-то выписывала себе на пергамент.
— А где твои родные? Семья? Они в Лондоне живут?
— Почему обязательно в Лондоне? В Уэльсе. Нет, я с ними не общаюсь и не собираюсь тебе ничего объяснять. Дай уже поработать.
Она склонилась над столом, и Сириус подсел рядом, глядя, как ее удивительно ровный, немного резкий почерк ложится аккуратными строчками.
— Что это?
— План урока. Мне с этим здорово Северус помог. Я ж все это время не уроки вела, а как котенок по углам тыкалась, детей чаем поила и заставляла всякую ерунду сочинять. Лишь бы занять время. А он…
— Снейп?!
— Чему ты удивляешься? Знаешь, я его люблю.
Сириус поперхнулся воздухом. Где-то в памяти было что-то, связанное со Снейпом, что-то не плохое, вроде даже полезное, но…
— За что его любить?! Он… — увидев ее глаза, он поперхнулся заготовленной тирадой и замолчал.
— Он единственный, кто всегда спрашивал только с себя, — Трелони смотрела немного в сторону, грустно улыбаясь каким-то своим воспоминаниям. — Он был зол, несчастен, он ненавидел, но… он всегда начинал с себя. И меня никогда не жалел. Просто взял и помог, когда это было нужно.
— Снейп, значит…
— Сириус, ты все еще не понял? Я. Не. Женщина. Если я люблю… это значит, я буду стараться не смотреть этому человеку в глаза. И это все. Слушай, может, мне сходить к нему за оборотным, собакой ты был куда спокойнее!
— Не уходи… Давай я просто обернусь. Ты же не испугаешься больше?
— Хорошо, давай.
Ирландский волкодав устроился возле камина и смиренно положил голову на лапы.
«Может быть, мой пес умней меня, — думал Сириус. — По крайней мере, он точно еще никого не подводил. И Гарри нравилось с ним играть. Со мной… Я же был хорошим псом?»
