— Почему? — сказал Кэтел.

— Выйди, потому что я тебе приказываю. Мне надо ей кое-что сказать без тебя.

Кэтел вышел из комнаты.

Пат рывком притянул Милли к себе, почти приподнял ее в воздух. Позже Эндрю вспоминал, как рука Пата утонула в складках ее пальто, как Милли ахнула, когда пол кухни ушел у нее из-под ног, и как Пат, пока говорил, все время смотрел поверх ее плеча на него, Эндрю. А говорил он шепотом, очень быстро, так что Эндрю улавливал только отдельные слова.

— Нет, милый, нет, не могу. Такого я, может быть, ждала всю жизнь. Не проси меня остаться. Я не могу тебе помочь. Возьми меня с собой, и все.

Пат отпустил, вернее, уронил ее, она зашаталась.

— Хотите, чтобы вас убили — на здоровье, но с нами вы не пойдете.

Милли смотрела на него, покусывая нижнюю губу. Взглянула на Эндрю.

— Я все-таки не понимаю, он-то тут зачем?

— Он знает. Дать честное слово пленного отказался, поэтому будет связан и оставлен здесь.

— М-м. Ясно. Постой, постой… Если я решу твою задачку, возьмешь ты меня с собой?

Пат заколебался.

— Не понимаю, как вы…

— Но если, выйдет, обещаешь?

— Ну, пожалуй…

— Тогда слушай.

Милли положила руки Пату на плечи и прижала его к раме окна. Став на цыпочки, она подтянулась к его лицу, и полился шипящий поток неслышных слов. Снова Эндрю увидел устремленные на него глаза Пата и как под шепот Милли эти глаза немного расширились. Кошмар какой-то, думал Эндрю. Как все обрывочно и нереально, думал он. Ведь его-то ничто не связывает с этой игрушечной катастрофой. Нужно просто встать, выйти в дверь и забыть об этих кривляющихся марионетках. Он пошевелился, как человек под гипнозом, пытающийся проверить, совсем ли атрофированы его чувства. Но Милли уже отошла от Пата, и теперь Пат стоял у него на дороге.

— Хорошо, — сказал Пат.

— Пойти с ним туда? — Милли указала на дверь в чулан. — Оттуда ведь нет выхода?

— Нет.

— Эндрю, поди сюда, пожалуйста, на минутку.

Следом за Милли Эндрю вошел в темный чулан, и она закрыла дверь. Маленькое квадратное окошко глядело в грязную стену, косо освещенную солнцем. Тут был небольшой стол, раковина, полная немытой посуды, и пахло гниющим деревом и чайным листом. Эндрю думал: «Меня привели на край света, а здесь ничего нет, одно идиотство. Я в аду, только ад оказался невнятицей». Он стоял вплотную к Милли и видел ее обращенное вверх лицо, не бесстыдно-уязвимое, как в тот раз, но внимательное и жестокое, как у кошки, подкрадывающейся к птице. Это безумие, думал он, это позор — стоять в этой каморке вдвоем с этой женщиной.

Милли вцепилась ему в плечи, как перед тем Пату, уткнулась подбородком ему в грудь, ее волосы, которые теперь как будто росли у нее изо рта, легли на рукав его френча. Она заговорила вполголоса. Поверх ее плеча Эндрю было видно, как бледнеет свет в квадратном оконце. Он скользнул взглядом по немытым тарелкам. Прислушался и начал понимать, что она говорит.

— Не верю, — сказал Эндрю.

— У меня есть доказательства.

Эндрю с силой оттолкнул ее. Близко от себя он видел ее злое кошачье лицо, деловито прищуренные глаза, влажные губы. В чулане сразу стемнело.

— Не верю.

— Она-то поверит.

— Я не могу на вас положиться.

— А иначе нельзя.

— Не трогайте меня.

— Если ты сделаешь, как я прошу, все будет уничтожено. Не то…

— Ой, помолчите. Дайте мне подумать.

— Так думай поскорее, Эндрю. Поверь мне, милый, это правда. Мы вот как сделаем. Я напишу письмо, и ты с ним сходишь ко мне на Верхнюю Маунт-стрит. Клянусь, я тебя не обманываю. Ну а теперь сделаешь ты, что я попрошу? Если нет, пощады от меня не жди.

— Что я должен сделать?

— Всего-навсего пообещать, что не выйдешь отсюда до двенадцати часов и будешь молчать.

Эндрю сел, низко склонившись к столу. Доски стола были сырые, мягкие, подгнившие. Эндрю сказал, внимательно их разглядывая:

— Обещание, данное по принуждению, — это не обещание.

— А тебя никто не принуждает. Пожалуйста, можешь отказаться и тогда отвечай за последствия. Можешь пообещать и не сдержать слова. Но если я когда-нибудь узнаю, что ты так сделал, я все расскажу, с доказательствами или без.

Эндрю поднял голову.

— Хорошо. Я согласен. Пишите письмо и дайте его мне теперь же. А если окажется, что вы меня обманули, я вас убью.

— Уф! — С удовлетворенным вздохом Милли распахнула дверь чулана. Пат и Кэтел разговаривали в другом конце кухни. Милли вышла, и Эндрю за ней. Он сел в углу и неловко привалился головой к стене, отвернувшись, чтобы никого не видеть.

— Он согласен, — сказала Милли.

Втроем они обступили Эндрю. Он не взглянул на них, а устремил взгляд на газовую плиту. На плите он увидел свой револьвер, застрявший дулом вниз в чугунном кольце возле горелки. Эндрю казалось, что его хватил удар. В глазах двоилось, руки и ноги были как чужие. Он тупо ждал приговора.

Пат сказал:

— Эндрю, даешь ты мне слово, самое честное слово, что до двенадцати часов не выйдешь из этого дома и ничего не сообщишь о том, что знаешь?

— Да.

— Часы у тебя, конечно, есть. Да, впрочем, в двенадцать зазвонят в церкви. Значит, обещаешь?

— Да.

Пат как будто колебался. Эндрю окинул взглядом их лица. У Кэтела лицо растерянное, испуганное. У Милли — торжествующее, кошачьи глаза чуть косят. Пат весь вспотел. Пот каплями стекал у него со лба на щеки, нижняя губа дрожала. Что это, думал Эндрю, что это происходит, что они со мной сделают? В эту минуту ему казалось, что они задумали его убить.

Кэтел сказал:

— Ты же не…

— Встань-ка, — сказал Пат.

Эндрю встал.

— Повернись.

Эндрю повернулся и опять увидел кирпичную стену на солнце, с рисунком теней от наросшей местами грязи.

— К сожалению, без наручников не обойтись, — сказал Пат. — Я не могу рисковать. Кэтел, подержи-ка его руку… Вот и все.

Что-то щелкнуло. Эндрю почувствовал холодную сталь на запястье. Потом истошный крик, звериный вой, руку дернуло и обожгло. Эндрю вскрикнул, покачнулся, и на минуту все затихло. Он был скован с Кэтелом.

— Ловко придумано, а? — сказала Милли.

Минута оцепенения прошла. Кэтел, громко что-то выкрикивая, ринулся к двери, таща за собой Эндрю. Пат обхватил Кэтела и прижал его кричащий рот к груди. Он что-то сказал Милли.

— Ничего, — сказала Милли. — Сейчас мы его успокоим; Ты только держи его крепко. Я этому выучилась на войне в Африке. Мы там затыкали рот больным, когда они слишком шумели. Знал бы ты, что творится в военных лазаретах. Тут самое трудное — форма человеческой головы. Шарфы эти ни к чему. Мне нужно четыре ярда хирургического бинта. В том ящике? Вот это удачно. Поставь-ка его на колени.

Пат пригнул Кэтела к полу, Эндрю тоже потянуло вниз, куда-то под стол. Наручник впился в запястье, и вся рука задергалась, следуя судорожным движениям второго пленника, пытаясь облегчить боль. Он не смотрел в ту сторону, где шла борьба.

— Открой ему рот. Так. Язык прижми книзу, мальчик. Ой, да он кусается! Ну вот, теперь не страшно. Ты не беспокойся, я знаю, что делаю, задохнуться он не может. Теперь веди бинт вот так, через переносицу, это самое важное, и дышать он может сколько угодно. Тут надо знать технику. Очень кстати я здесь оказалась, а? Одному бы тебе не справиться. Теперь он не закричит. Лучше всего английскими булавками. Так, готово.

Милли и Пат встали.

И вот уже Милли приложила к оконному стеклу листок бумаги и пишет. Эндрю пришлось подвинуться на полу — Пат подтолкнул Кэтела к стене и стал обматывать веревкой его свободную руку. Тихо, ритмично постанывая, Пат привязал руку Кэтела к ножке плиты. Теперь Эндрю была видна откинутая назад голова Кэтела. Голова эта, обмотанная бинтом, который в несколько слоев закрывал рот и охватывал нос и лоб, оставляя свободными только глаза и ноздри, напоминала старинное изображение Лазаря или чудовище без лица, привидевшееся в страшном сне. Эндрю увидел, как слезы наполнили глаза Кэтела и потекли на бинты и как бинты стали темнеть. Он отвернулся, увидел ноги Пата в армейских башмаках, глянул вверх, на лицо Пата, красное и подрагивающее. Пат посмотрел вниз, рот его приоткрылся, из оттянутых губ вырвалось страдальческое рычание. Он отошел и прислонился головой к двери.