Консул залпом выпил стакан воды со льдом, промокнул усы платком. Прочие участники «военного совета» хранили молчание.
– Имели ли вы, господин консул, какие-либо указания относительно японского посланника? – возникшую длинную паузу прервал, наконец, Гартман.
– Самые невнятные, если позволительно будет так высказаться! – признался консул. – Япония является совершенной terra inkognita на наших дипломатических горизонтах. Да что там дипломатических! Ни обычаев, ни языка никто почти не знает – страна буквально до последних дней была в некоей самоизоляции от всего мира. Из директивы его сиятельства министра Горчакова несомненно только одно: Россия весьма заинтересована в скорейшем открытии японского посольства в России. И, как следствие – в открытии переговоров по острову Сахалину. Мне сообщено также, что живейший и, осмелюсь предположить, личный интерес к визиту японцев проявляет сам государь. При этом его императорское величество соизволило повелеть, чтобы высокому гостю в трудном пути следования была оказана всемерная помощь и поддержка – возможно более деликатная, не могущая обидеть или оскорбить человека, мало знакомого с европейскими обычаями и нормами поведения.
– Близко не подходить, кланяться издали? – тонко улыбнулся Гартман.
– Почти что так, – вздохнул консул. – Приказано отследить прибытие посла в Неаполь и немедленно донести в Петербург о предполагаемой дате его прибытия в Россию. Ну, это уже для министра двора, его высокопревосходительства графа Адлерберга – для согласования с расписанием его величества. Японцу велено оказывать всемерную помощь только в случае его явного затруднительного положения и личного его обращения за содействием в русское дипломатическое представительство.
– Какие же могут быть затруднения у японского самурая-дворянина, который получил европейское образование и несколько лет жил в Европе? – откашлялся Назимов.
– Вот именно, Сергей Николаевич! – поддержал вице-консула Дендрино. – Но это ещё не все, господа! Через три недели после отплытия господина Эномото из Иокогамы вслед ему по решению японского правительства был спешно снаряжён и отправлен самый быстроходный клипер японского военно-морского флота. Сообщивший об этом консул Струве не смог выяснить причину таких действий. Что же касается нас, то известно, что третьего дня клипер настиг «Сирену» в Средиземном море, корабли легли в дрейф, Эномото перешёл на борт клипера, однако спустя час вернулся на «Сирену» и продолжил путь к итальянским берегам. А военный клипер на всех парусах помчался обратно в сторону Суэцкого канала. Надо полагать, обратно в Японию… Вот и растолкуйте мне, господа, что сие может означать? Хоть вы, Сергей Николаевич! Вы же неоднократно бывали в Японии, знаете о них побольше моего!
Назимов решительно помотал бородой:
– Увольте меня от таких предположений, Спиридон Иваныч! Тем более, применительно к дипломатическим делам! Да, я бывал в Японии, общался с тамошними чиновниками и народонаселением – но ведь я простой моряк! Одно могу сказать: японцы – чрезвычайно трудный в общении народ…
– Рискну предположить, что посланнику Эномото были переданы какие-то срочные и важные указания, – заявил Гартман. – Настолько срочные и важные, что потребовали этакой погони через полмира!
– Ну, насчёт указаний – это очевидно, – хмыкнул Дендрино. – Не кальсоны же запасные посланнику передали, которые тот впопыхах забыл. А посланник-то наш что выкинул, прибывши в Неаполь? Взял да и отправился вместо России во Францию! Может, это и было главной причиной погони? Во Францию, господа! Я, конечно, телеграфной депешею немедленно информировал об этом его сиятельство князя Горчакова. И уже получил сегодня строжайший разнос: как? почему? Из министерства требуют подробностей, объяснений…
– Да уж, действительно! – хмыкнул Гартман.
– Вот и гадай теперь – что сие означает, учитывая наши нынешние более чем прохладные отношения с Францией после откровенной поддержки Россией Пруссии в её войне с Наполеоном Третьим.
– И особенно после победоносного щелчка по носу французикам в виде пересмотра статьи Парижского трактата о нейтрализации Чёрного моря и возвращения России права иметь в нём военный флот! – подхватил, довольно огладив пушистую белоснежную бороду, Назимов.
– Выводы из этого неожиданного разворота японского посланника в Париж его сиятельство делает совершенно логические, – кивнул консул. – Либо Япония ещё до начала дипломатических контактов с Россией намерена ясно показать нам свои профранцузские ориентиры в международной политике, либо эти ориентиры существуют давно, а мы все их проглядели. Такие вот невесёлые наши дела, господа! Теперь ваша очередь, Сергей Николаевич! Вы, по счастью, до назначения вице-консулом в Неаполь, несколько лет крейсировали на своих кораблях в морях Дальнего Востока. И, судя по вашему послужному формуляру, неоднократно бывали в самой Японии. Вам и карты в руки, господин капитан первого ранга! Выручайте!
Назимов несколько смущённо поёрзал в кресле, тронул бороду:
– Господа, я ведь в вашей дипломатии и большой политике пока профан-с! Ну, бывал в Японии многократно – так и задача была поставлена нашему брату-моряку такая: демонстрировать своё военное присутствие в Дальневосточных морях. Что до вице-адмирала Эномото Такэаки, то хоть убейте, господа, не припомню! Бывал, разумеется, с визитами в их военно-морском ведомстве – и с официальными, и с товарищескими, так сказать. И ведь должен был ежели не знать, то слышать! Вот упомянутого вами переводчика по имени Уратаро Сига припоминаю: проходил такой лейтенант практику на моём корабле. Вместе с другими японскими младшими офицерами. Но побей меня Бог, если он отличался по части знания русского языка! Как и все они – с пятое на десятое. А про третьего азията и вовсе ничего знать не могу, коли он при штабе военного министра обретался.
– Хорошо, оставим это! – Дендрино вздохнул. – Но самих япошек-то вы лучше нашего знаете, Сергей Николаевич! Характеры, обычаи, традиции, так сказать… Может, хоть вы нам объясните – что сие может означать: едет японец в Россию с пальмовой ветвью, так сказать, и вдруг на полпути поворачивает, чтобы сделать визит в недружественную нам державу! Ну не сглупа же, прости мя, Господи! Не по скудоумию ведь из Италии не на восток поворачивает, а на запад!
– И тут не знаю, как истолковать сей парадокс, господа! Одно могу сказать твёрдо: у японской нации характер и нрав от европейских, а паче чаяния славянских, отличаются как небо от земли! Терпеливы, законопослушны поболее нашего, российского, – под тем подпишусь двумя руками. Вот поймайте нашего крестьянина с ружьишком в барской роще – он ведь и под плетью не признается в браконьерских своих умыслах! А японский простолюдин в такой же ситуации – боже упаси! Он поперву никогда на чужое либо законозапретное не позарится. А уж коли случился грех – так признается сразу, не хитря.
– Очень образно, – кашлянул Гартман. – Хотя как сей пример может нам помочь – ума не приложу!
– И я тоже! – развёл руками вице-консул. – Вы спросили про отличие, я вам и выложил. Военных инструкторов у них в Японии европейских много! Больше всего – голландцев, французов, немцев. Даже обитателей Северо-Американских Соединённых Штатов встречал там… Про тех могу сказать твёрдо: все гнут в Японии свою линию, Россию же всячески оттирают от японских дел. И при каждом удобном случае норовят нас дискредитировать. Вот тот же Сахалин взять, господа: у Европы, да и Америки неблагодарной свои виды на этот остров! Англичане не только пугают Японию усилением России вблизи их островов. Не только нашёптывают о коварных планах русских вслед за Сахалином захватить Хоккайдо. Они и корабли свои охотно предоставляют для переброски на Сахалин японских колонистов, воинских команд и даже преступников для расселения. Сам свидетелем был!
– Признаться, я тут, в Италии, нашими делами на Дальнем Востоке не слишком интересовался, – признался Дендрино. – Хотя, конечно, догадываюсь, отчего это вы Северо-Американские Штаты неблагодарностью попрекаете.
