Стоял, зажмурившись. И не потому, что глаза никак не могли привыкнуть к яркому свету, а потому, что тупо было страшно посмотреть на свою судьбу. А так всяко вроде бы как время оттягиваю. Рядом кто-то громко застрекотал. Разговаривают? Да ну нах. Впрочем, меня же продавать собирались… Они что, разумные? Инопланетяне? И меня им на опыты?!

Как мог, дёрнулся в сторону, падая на пол. И удар лицом о мокрый грязный бетон показался очень сильным. Настолько сильным, что моя тушка словно резиновая подскочила в воздух, мячиком отлетела к склизкой стене, с сытым шмяком впечаталась в неё и снова упала. Сверху придавило чем-то мягким, на лицо потекло что-то солёное и горячее с таким знакомым привкусом. Кровь? Моя? Туплю, это же чужая, с навалившегося на меня тела. Чуть не стошнило, попытался выплюнуть, но ничего не вышло, чужая кровь сама собой скользнула в горло, провалилась в желудок. В голове звенит, уши заложило, ничего не слышу, только горячо очень. Пол подо мной вздрогнул. Резко секануло по лицу, ударило по так и зажмуренным глазам, выбило воздух из груди, вмяло в стену, освобождая от прикрывшего меня чужого тела, потом подняло в воздух, вертануло и приложило об пол в не знаю уже который раз. Только на этот раз боли не было. Ничего я не почувствовал, снова онемело у меня всё. И руки мои почему-то оказались свободными. Упал на что-то мягкое, знакомое, лицом вниз. Медленно соскользнул с изорванного окровавленного скользкого тела подо мной на усыпанный каменными обломками пол. И снова вниз лицом. Последнее, что почувствовал, обжигающую сильную боль в спине, ногах и затылке. Мамочка моя родная!

Сознание возвращалось постепенно, рывками. Сначала почувствовал боль. Отовсюду. Всепоглощающую. Это она прорвала чёрную пелену забвения, выдернула в действительность. И была эта боль настолько сильной, что уже через какой-то совсем непонятный промежуток времени я полностью к ней привык. Почти. И попытался вдохнуть. И пришла совсем другая боль. Страха. Потому что вдоха, как такового, не получилось. Лёгкие отказывались работать. Я начал задыхаться. Каким-то чудом умудрился втянуть в себя малюсенькую толику живительного воздуха, потом ещё одну такую же и ещё. А потом услышал доносящиеся откуда-то сверху далёкие голоса. Другие, новые, незнакомые.

– Кэп, живых нет, отработали чисто.

– Сурок, контроль никто не отменял. Док, приступай, теперь началась твоя работа. Пять минут тебе на всё. Манул, поможешь ему с потрохами. Потом забираем контейнер и уходим.

А мне удалось вдохнуть полной грудью и наконец-то выдохнуть. А то всё в себя тянул. И, похоже, боролся я за выживание со своим организмом очень уж долго, потому что к этому моменту вокруг стало тихо. Ушли все. Нет, один всё-таки остался. Каким-то образом я его чувствую и точно знаю, кто это. Проскрежетали по бетону шаги, затихли рядом. Слышно, как незнакомец присел, закряхтев, дотронулся до моей шеи. Больно же! И прикосновение я почувствовал, и боль. Я же ничего не должен ощущать? Хотя, чему я удивляюсь? Доктора, они такие… доктора.

– Ишь ты, живой! Не может этого быть! – удивление в его голосе было настолько явственным, что мне стало не по себе. – Недолго тебе осталось мучиться. И мимо пройти не могу. Добить? Прекратить твои муки? Что, не хочешь? Твоё дело. Помогу тебе, парень, чем смогу. Может, зачтётся мне на том свете хоть немного.

И резкая боль несколько раз прострелила спину.

– Ну, чем, как говорится, могу. Дальше, как тебе повезёт.

И шаги прошуршали к выходу. А куда же ещё? Конечно, к выходу. А я как же?

Дёрнулся следом. Повернулся на бок. Разлепил крепко зажмуренные глаза. То есть попытался. Ничего у меня с первого раза не получилось. Словно склеились веки. Но после нескольких попыток всё-таки удалось добиться своего. Когда уже начал паниковать. И руки совсем не слушались. А когда открыл глаза, понял, почему. А не было у меня рук…

Нет, конечности были. Обугленные, почерневшие, покрытые спёкшейся коркой горелого мяса. Моего мяса. С ногами такая же история. Живот вот вроде бы цел. И грудь. А на спину мне не посмотреть, да и смотреть не хочется. Теперь стало понятно удивление Дока. Отработали они… Сожгли всех чем-то. Контроль какой-то ещё провели. А я и не почувствовал, что это за контроль, не контролировали меня, пропустили почему-то.

Страшно мне не было. Отупел от всего на меня навалившегося, воспринимал всё произошедшее словно так и должно быть. Ну, похитили меня, ну, продали. Взорвали? Да и ладно. Обгорел? Значит, так надо. Называется пофигизм, защитная реакция организма. Читал где-то.

Попытался встать, и ничего у меня не получилось. Снова не работают ни руки, ни ноги. Где я? Что подвал тот же – это ясно, а земли вокруг столько откуда? Нет, помирать здесь мне не хочется. Выбраться бы на воздух, на небо посмотреть. И никаких других мыслей, кроме этих. Отрезало всё остальное.

Пополз. По-другому никак. А на выходе всё те же голоса слышатся. Ждут чего-то, не уходят. Выползу и прикончат меня. Да и ладно, зато мучиться не буду. Хотя боли я уже не чувствую, я с ней словно сроднился, и легче стало. Уколы Дока подействовали?

Вот и остатки нижних ступеней лестницы. Точно, вверх уходят. И я медленно поскрёбся по колотому бетону, слушая, как хрустит моё тело при каждом новом движении. А-а, это запечённая корка на мясе ломается, проскочила равнодушная мысль. Сейчас мне не до этого, мне бы выбраться наружу, солнышко увидеть. Одна ступень, другая…

Потянулся скрюченной рукой с обгорелыми фалангами к следующей ступени и замер. Что-то не то… Нельзя мне наружу! Лучше вниз сползти и вот сюда, к стене, откатиться и в землю зарыться. Быстрее, быстрее! И замереть…

Зачем я это всё делаю? Не знаю. Уверен, что так нужно. И, словно бы для подтверждения моей уверенности, снаружи что-то взорвалось. В подвал влетела тугая волна пыльного воздуха, даже не воздуха, а самой пыли. Пробарабанили по стенам осколки, прогромыхали по лестнице, и сразу же снаружи раздалось несколько автоматных очередей, взвизгнули рикошеты. Я, хоть и дилетант в военном деле, а боевиков насмотрелся до опупения. Из скорострельного чего-то стреляют. И сразу, резко, выстрелы оборвались, наступила звонкая тишина. И я замер в очередной раз. А потом кто-то очень тихо прохрустел у входа битым кирпичом. Почему именно кирпичом? А не знаю, показалось так, что именно кирпичом.

– Ха! Удачно сработали! Забираем всё и сваливаем!

– А точку выхода проверить? Так, на всякий пожарный?

– Ну, проверь. Думаешь, вояки внизу свидетелей бы оставили?

– Всё равно гляну.

Закрыл глаза, когда в подвале резко потемнело.

– Нет, тут всё в кашу. Обугленные все… Вояки совсем отморозки, даже мясо не пожалели.

– А чего его жалеть? Тут такого мяса ещё столько будет… Всё забрали? Уходим!

Короткая суета наверху, быстрый топот ног по щебёнке, отчётливое пыхтение нескольких людей, глухой стук металла и раздавшийся сразу же яростный мат и всё! Никого наверху. Вот знаю, что никого, и всё! И я пополз вперёд, к ступеням.

Взбирался долго, несколько раз пришлось останавливаться, отдыхать. На верхней площадке стало чуть легче, да и двигался уже чуть свободнее. Привык, похоже. Ко всему, особенно к боли. Впрочем, с ней я сжился и почти не замечал.

Выползать наружу не стал, замер. Слишком уж нереальную картину увидел через измочаленный дверной проём.

Прямо напротив меня, метрах в тридцати, стоял огромный многоподъездный дом. Щерился мне в лицо кое-где выбитыми пустыми глазницами оконных проёмов, изрытыми оспинами исчирканных пулями стен вокруг подъездных дверей. Точно, война. В кино я такое видел. На Сталинград похоже. Городские бои. Ну да, вон откуда-то издалека доносится ленивая перестрелка. В центре двора развороченная-искорёженная детская площадка. Вдоль подъездов редкий ряд автомобилей. У некоторых двери нараспашку с выбитыми стёклами. Даже отсюда видно несколько полностью сгоревших. И, похоже, сгоревших достаточно давно, потому что железо успело покрыться жёлто-бурым налётом ржавчины. И никого во дворе, пусто. И в домах пусто, это я чётко ощутил. Ветер или сквозняк в нескольких слепых окнах занавески треплет. Даже вороны не летают.