Обещал князь Игорь все исполнить, как велено. Только вышел из горенки, самый старый волхв и говорит:
–– А ведь шло бы и без нашей помощи все, как надо. Вижу, князь Мал древлянский из города Искоростеня уже выехал.
Закивали согласно другие волхвы головами, тем словам непонятным, да ведь что волхвам ведомо, другим людям не сразу откроется.
Делать нечего князю Игорю, стал в поход он сбираться. Кликнул клич он среди христиан, набралось охотников немало. А княгиня Ольга о походе прослышала и давай просится, чтобы муж ее с собой взял – больно любы ей были сражения.
Отвечает ей Игорь:
–– Не велели мне, женушка, тебя с собою брать волхвы окаянные. Сам дивлюсь, а ослушаться не могу.
Долго ль, коротко ли, собрался Святогор и отправился на ладьях за море. Вот как вышли ко Царьграду русские корабли, стали греки их огнем поливать змеевым, тут и екнуло сердечко у Игоря: «Вот и смертушка моя пришла», – думает. Да откуда ни возьмись, налетела вдруг туча черная, и пошел из той тучи дождь силы невиданной, загасил греческий огонь. Дивятся греки: не бывало еще такого, чтобы их огонь от дождя погас, не боялся, они думали, он ни морской воды, ни небесной. Да что делать, защищаться надо. Стали стрелами да копьями закидывать русские ладьи. Не укрыться было от тех стрел-копий. Да опять откуда ни возьмись, как подует ветер с моря, такой сильный, что все стрелы копья восвояси полетели и немало греков побило. Испугались тут греки, третьего раза ждать не стали. Посылают послов к Игорю на замирение, спрашивают, чего русские воины пожелают. Отвечает им князь Игорь:
–– А отдайте-ка вы мне ожерелье, что лежит на груди высокой, у вашей царевны, вместе с грудью пышной мерно вздымается, я тогда и уведу свое войско.
Еще больше греки удивились: где же видано, чтоб дань такую малую брали? Принесли ожерелье на подушке шелковой, жемчугами вышитой. А царевна греческая расставаться с ним не желает, и ревет, и плачет, победителей-обидчиков за платье хватает. Подивился тому князь Игорь: «Видно, впрямь ожерелье так дорого». Да никто ее, царевну сердечную, не утешает, не спрашивает. Греки знают – честь империи дороже.
Ушли корабли русские восвояси, не взяли ничего больше из дани, и подушку, жемчугами вышитую, оставили.
Тут дружина Игорева зароптала:
–– Что же, князюшка, не взял ты злата-серебра, что же ты свою дружинушку нищею оставил, не дал нам повеселиться, пограбить.
Отвечает Игорь:
–– Не велели мне волхвы окаянные ничего-то брать кроме ожерелья. Сам дивлюсь, а ослушаться не могу.
Зароптали дружинники еще пуще прежнего. Где же видано такое, чтобы князь, всему голова, волхвов слушался. Были воины Игоревы все христиане, веры новой, греческой, и волхвам-колдунам не верили, да забыли, что и их Христос кудесником был. Взяли и высадили князя своего на берег. Дали ему конька убогого, мол, скачи на нем до Киева со своими стекляшками. Сами же отправились новой дани с греков требовать. Той порою туча черная чудесная на ветрах разгульных возвращалась. Разыгрались ветры, рассвирепели, унесли русские ладьи в море – больше их и не видели.
Долго Игорь Старый скитался. И от печенегов прятался, и от тиверцев, и от уличей. Обещал, вот дойдет до Киева, жене ожерелье подарит да родит наследника, вот тогда с наследником сюда и вернется; говорил, посмотрим, чья возьмет. От скитаний, от лишений похудел вконец, осунулся – стал всего в один обхват. Позабыл о вкусе хлеба белого, со своим коньком на равных ел травушку пожухлую да из ручьев гнилых воду пил. А весь путь, всю-то опасную дороженьку запах ненависти его донимал, будто шел рядом с ним кто-то смердящий.
То-то горя было в народе, как прознали, что с войском сталось; то-то радости было в палатах княжеских, когда Игорь Старый с ожерельем вернулся. Как отмыли князя в бане, напоили как, накормили, той же ночью, той же ноченькой понесла княгиня Ольга наследника.
Распрощалась Ольга со своим девичеством, потеряла в миг свою силу богатырскую, да проснулась в ней другая сила – бабья. И не думала она, не гадала, что так любо ей будет с мужем ночевать-дневать. Да ушло то время мимолетное, стал давно уже муж стар, за желаниями жены ненасытной не поспевал. Реже дома он бывает, все по землям своим скачет, дань сбирает – лишь бы в спаленку молодуха не зазвала. А княгиня Ольга о ласке мужниной только и вздыхает, о наследнике, сыне Святославе и не вспомнит.
Вот опять ближе к осени пришел на княжий двор хазарский посол. Страх нагнал на Киев такой, что дрожали листы на деревах, а зачуют его псы – разбегаются. Говорит посол такие слова князю Игорю:
–– Плохо дань платишь, русский князь. Задолжал ты хазарскому хагану – чем расплачиваться будешь? Если даже весь Киев во полон увести – и то мало.
Задрожал Игорь от страха, отвечает:
–– Есть вещица у моей ненаглядной жены из Царь-города, стоит больше она, чем весь Киев – ожерелье дивное, волшебное. Ты возьми его, дорогой посол, вместо дани за десять лет, порадуй великого хазарского хагана. А с женою я теперь договорюсь.
Засмеялся посол во всю глотку, донеслось до Игоря его дыхание смрадное:
–– Ожерелью тому и впрямь цены нет – ничего оно не стоит. Изготовили его искусники из далекой поднебесной империи. Вместо золота там бронзы сплав, вместо камешков драгоценных выдутые стеклышки. Подарил то ожерелье царьградской царевне ее суженный, а затем возьми и в битве погибни. Потому и дорого оно ей было памятью, да не стоит оно и выеденного яйца.
Попритих Святогор, сгорбился, да подумал, врет хазарин. Раз он, Игорь, смог жену свою победить только с помощью ожерелья, знать, и впрямь для одних простая вещь, пустяк, для других – волшебная.
А хазарин свое гнет:
–– Отправляйся-ка ты снова на Царьград, да не за стекляшками, а за данию большой, настоящей, что и должен был ты взять по праву. Сам поживишься и с нами расплатишься.
–– Не поеду! – Игорь закричал. – Сколько вынес я в тот раз не передать. Подождите вы с данью. Скоро вырастет мой сын Святослав, он великим будет ратником, он и дань возьмет с Царьграда, и славу.
А хазарский посол Игоря не слушает, развернулся и ушел, мол, его, посла, слово – последнее. В те поры не могла Хазария ждать, когда малый Святослав подрастет. Напирали на хазар греки, проиграли им хазары несколько битв, готовы были уже сдаться. А коль войско русское нападет на Царьград, то, глядишь, будет опять отсрочка. Да не знал о том князь Игорь.
Делать нечего, велел он новому войску сбираться. Сам сказался старым да немощным, поставил во главу рати мужа славного, воеводу Свенельда. Того самого, коего еще Олег Вещий с вестью обманной в Киев отправил. Возмужал Свенельд, окреп, у Игоря доверием пользуется.
И пошел тот Свенельд на Царьград. Греки в ужасе разбегаются, помнят русские корабли, что в огне не горят, да невдомек им, что в воде они тонут. А Свенельд беспощадный схитрил, на сам город Царьград не пошел, помнит стены его заколдованные; ходит около, земли грабит, жжет, над греками измывается. Вот прослышал, как погиб их бог греческий, и давай кресты ставить да людей распинать, да гвоздочки в тела вколачивать. Не готовы были греки к смерти такой – взмолились о пощаде.
А тем временем на Руси пошел Игорь-князь, как всегда по осени, на полюдье – дань сбирать с окрестных земель. Зашел к первым к древлянам в город Искоростень. Взял он дань, загодя приготовленную, и еще полстолько взял впрок, возвращается назад в Киев-град. А дружина его зароптала, давай князя подзуживать:
–– Что же, князюшка-свет, такое деется?! Как вернемся в столицу русскую, отдадим всю дань во Хазарию и останемся опять в рваных портах. А придет Свенельдова дружина, вся в шелках, да во злате, да в серебре, будут хвастаться, над нами, княжьими дружинниками, насмехаться. Не вернуться ли нам в Искоростень, не потребовать ли еще даньки? Посмотри, как живет князь Мал древлянский, как одета-сыта его дружина – не чета нам, оборванцам, твоим преданным слугам.
И послушался Игорь Старый дружину, вспомнил, как на берег его высадили, да оставили во степи одного. Отослал возы с добром в Киев под охраной немалою, сам же с рьяными дружинниками снова к Искоростеню подался. Вот идут они сам-десять по лесам древлянским, чует Игорь, запахло, как тогда, когда крался он по степям диким, духом ненависти запахло. И друзья его чуют:
