— Дай взглянуть… — Локи забрал у неё скрипку и проиграл то, что только что разобрала Элл. Я, честно, не то чтобы не ожидала того, что они умеют играть на этом инструменте, скорее, не предполагала.

— Подожди. — она мотнула головой. — Можешь с начала?

Несколько секунд одинокой игры, а потом она начинает петь.

— Морской мир сокрыт от глаз тех, кто наверху живет. Ты увидишь без прикрас, то, как там. Тебя он ждёт. Подожди, в смысле… Откуда это здесь?

Она быстро пролистывает тетрадь до конца.

— Тут старое письмо, я даже не знаю, что…

Космос подходит, заглядывает через плечо, а потом говорит:

— Если хочешь, читай вслух. Если нет, то мы поймём.

Элл села на диван, и в почти полной тишине спустя минуту я увидела, что она… Плачет?

— Элл?

— Она знала. Она знала, кем я буду. Откуда? — слегка охрипшим голосом, поднявшись с дивана, произнесла она.

Мы не понимали, о чём речь, пока Элл не начала читать.

— Роза, я знаю, что, скорее всего, ты не поймёшь меня, когда прочитаешь это. Знаешь, я не держу тебя дома, отпускаю к берегу и не заставляю играть с другими детьми, потому что знаю — ты не похожа на них, ты не как твой отец или я, тебя зовёт море. Всегда звало и будет. Когда-нибудь ты всё же убежишь, вот только чем это кончится? На кораблях не бывает женщин, они все за бортом. Когда твой дед был молод, он рассказывал, что по ночам, в полнолуние, на сушу выходят русалки. Они совсем как мы, только однажды мертвые. Девушки, девочки, которые утонули. Я всё понимаю. Понимаю, что, если уж тебе уготована такая судьба, я на это никак не повлияю, а запреты только разожгут твой интерес.

Ещё он рассказывал, что в детстве дружил с одной из русалок. Рассказывал, что она была не из этого мира, потому что, смотря на небо, она говорила о том, что у неё дóма домá в сто этажей и все из стекла и бетона. Что корабли не с парусами, что люди другие, что есть те, кто всегда сможет помочь и в кого верят слишком многие. Я не знаю, правда ли это. Может, узнаешь ты?

Если ты всё же не так связана с океаном, то мы переедем в дом около Лондона, надеюсь, получится. А если нет… Ну что же, я не буду тебя держать.

Она была в полном шоке.

— Элл… Но откуда она могла знать?

— Я не имею ни малейшего представления, откуда! Но она знала! И это факт! Чёрт, какого…

— И это твой дом. — осторожно замечает Реальность. — Полностью.

— Да я уже поняла.

Она уходит наверх.

***

Элл сжимает кулаки, так что ногти впиваются в ладони, и бьет по стене. Несильно, но этого хватает, чтобы хоть немного прийти в себя.

— Да шло всё куда подальше…

Она рисует круг — прямо на стене комнаты — и идёт в Синий Лондон. В руках она помимо монет держит футляр со скрипкой.

— Элл? Что случилось? — Гарри, Рон и Гермиона, пришедшие к близнецам, удивленно смотрят на девушку в нетипичной одежде, скидывающую плащ и выворачивающую его пару раз.

— Всё случилось. Моя мать знала, кем я буду. Откуда она могла знать, что я стану… Такой?

— О чём ты?

— Я не знаю. Я вообще уже ничего не знаю! Простите… — уже тише говорит она. — Что сорвалась.

Девушка обхватывает себя руками. В глазах столько искренней потерянности и непонимания, что хочется всеми силами ей помочь, только бы вернулась та Элл, которая приходила буквально вчера.

— Ну что с тобой? — Гермиона, которая смогла ещё тогда с ней подружиться, приобняла Элл. — Всему найдётся объяснение.

— Желаешь покопаться в событиях почти полуторасотлетней давности? — криво улыбнулась девушка, стоя, как статуя. — Не зная материка и человека? Я помню только своё прошлое имя, и всё. И ещё мир, как выяснилось, но… Это не поможет, потому что что-то не то. Что-то отличает меня от других льер, потому что почти все перерождались в своём мире, а я — в другом. Вообще в другом, до которого несколько путей, и все не через один мир.

— Ты со всем разберешься. — Грейнджер вздохнула. Она не совсем понимала, о чём речь, но подруга была такой разбитой, что молчать Гермиона не могла.

— Элл! — лилововолосая, как-то прошедшая через дверь, схватила отпущенную шатенкой девушку за локти и развернула. — Ты хоть понимаешь, как нас напугала? Не сказала ничего, ушла… Я понимаю, что для тебя это удар, но предупредить?

— Прости, Космос.

— Перед остальными извиняться будешь. — видно было, что незнакомая волшебница испытывала облегчение. — Простите, что без стука, потом можем нормально пообщаться, но сейчас никак.

Космос отсалютовала магам и вытянула Элл на улицу — та едва успела схватить скрипку; на этот раз через дверь — близнецы в этом уверились — прошли обе.

***

Локи тщетно пытался отвлечься, но не выходило. Камни, почуяв что-то неладное, поднялись наверх, и, увидев почти уже истаявший знак, отправились прочесывать Лондоны. Тут остались Пространство и Разум.

Поэтому когда хлопнула входная дверь и послышался голос ругающейся Космос, а через пару секунд обе девушки показались в гостиной, он встал и порывисто обнял Эллиот.

— Прости. Прости-прости-прости-прости-пожалуйста, я просто запуталась, я не знаю, что дальше делать, прости… — тихо шептала девушка. Остальные либо тактично вышли, либо тут не находились вовсе.

— Элл, успокойся. Это нормально. — О-о, как же ему было знакомо это состояние. Вот только, в отличие от него, ей спросить не у кого.

Она беззвучно плакала, и только вздрагивающие плечи показывали это. На неё в одночасье свалилось слишком много. Спасение вселенной, доля Хранительницы, поиски сначала записей своей судьбы, а после — Аурелии, потом и вовсе вынужденное пребывание в другом слое, где она не могла ни связаться с ними, ни как-то подать знак, что жива. Нормальный человек, коим она себя до сих пор считала — и не сказать, что это было плохо — сломался бы от такого давления. Однако она как-то поднималась, и, честно, Лафейсон не до конца понимал, как.

— Я родилась в этом мире. А потом переродилась не в нём. Обычно такое невозможно.

— Ты причисляешь себя к обычным?

Она чуть улыбнулась.

— Уже вряд ли. Я морально измоталась. Я совершенно потерялась… Ну почему сейчас и всё сразу? — она села на диван.

— Может, отложишь на потом выяснения?

— Да, ты прав. — девушка подтянула ноги к себе, обхватив их руками; с улицы послышался удаляющийся цокот копыт.

Локи сел рядом, приобняв её. Она до сих пор выглядела на семнадцать, что было бы странно, не будь она той, кем являлась.

— Время откровений? — Эллиот чуть улыбнулась, положив голову ему на плечо. — Хорошо… Учитывая то, что я не умею врать… Сначала я не знала, как к тебе относиться. Вот совсем.

— Поэтому не общалась?

Она кивнула.

— Тогда… Я изначально считал тебя сильным магом. Ещё до того, как ты стала это доказывать.

Они проговорили до вечера, обо всяких, казалось бы, пустяках. О том, что Элл в прошлом детстве плавала с отцом за рыбой, о том, что Локи не сразу удалось окончательно наладить отношения с братом, о том, что Наташа вроде бы стала нормально к ним относиться — на этих словах Элл рассмеялась, вспомнив, что про доску для нарезки оказалась-таки права, а потом стала предполагать, что будет, если Романофф узнает, что её дочь с Локи в браке, — о новом Асгарде, который оказался ничуть ни хуже прежнего…

За окном наступал вечер.

— Я люблю тебя, я говорила? — девушка уже засыпала.

Локи, вздохнув, подхватил её на руки и понес наверх. Уж не ясно, почему, но она была очень легкой. Может, всё дело в том, что в воде вещам самим по себе нужно меньше веса…

В голове бога крутилось одно стихотворение, вычитанное недавно.

Янтарным фениксом над нами горит мерцающий закат, я за тебя молился в храме, касаясь лбом церковных врат, я за тебя просил у бога, у чёрта тоже я просил и мощи праведные трогал, желая губ твоих вкусить. Ведь ты была в наивысшем ранге и я всё бредил о тебе, как бредит раем падший ангел, как бредит адом злобный бес. Боль грызла сердце между ребёр, был ворох боли нерушим, и лишь любовь жила в утробе моей бесчувственной души. Я ведь знаком со смертью лично, я знаю холод её рук, и, догорая, будто спичка, всё жду, что черти заберут меня к себе, в свои объятья, не дав тебя поцеловать, похоже, я с концами спятил и говорю не те слова. Но знай одно: за этот вечер я, не жалея, жизнь отдал, и обнимая твои плечи растаю скоро без следа. Я столько лет молился тучам и письма дьяволу писал, что мне теперь рассудок мучат ста тысяч тварей голоса. И между ребёр сердце тлеет, и всё сильней в грудине боль, но я нисколько не жалею, что отдал жизнь за миг с тобой.