— Тише, родная, — вновь повторяется его голос удивительно громко и отчетливо.

Необыкновенный сон не желает отступать от девушки, даже когда сам Ангел зовёт её, когда призывает её вернуться в такую запутанную и мрачную реальность.

— Кристина! — резко восклицает не выдерживающий Эрик и легонько встряхивает её за плечи, вынуждая распахнуть заспанные и заплаканные глаза.

Она рассеяно глядит на его безобразное, невероятно обеспокоенное лицо, искаженное абсолютным мраком ночи. Глядит на него и понимает — что-то определенно в нём стало другим, что-то неуловимое для её затуманенного слезами взгляда.

— Ты вся горишь, — шепчет он встревоженно, прижимая прохладную ладонь к её намокшему лбу и прикусывая тонкую губу, — должно быть, это из-за того ливня…

Она не успевает сказать и слова, как Эрик торопливо поднимается с дивана и удаляется в небольшую ванную, чтобы набрать там в жестяной тазик воды.

Вскоре он возвращается в гостиную и опускается рядом с ней на колени, смачивая в воде ткань, чтобы затем приложить прохладный компресс ко лбу Кристины. Окинув её обеспокоенным взглядом, Эрик поправляет одеяло на её плечах и печально вздыхает.

— Боже, ты так кричала, — шепотом говорит он, стирая со своего бледного лба выступившую испарину, — я… лучше останусь здесь, если ты не против, можно?

— Конечно, Эрик, — откликается она, и её голос предательски ломается на звуках его имени, внезапно обретшем новый смысл.

Неловко улыбнувшись, он шатко поднимается на ноги и тихонько отступает к стоящему у угасающего камина креслу. Опустившись в него, Эрик стягивает со спинки высохшую, наконец, мантию и набрасывает её на себя, сонно зевая.

— Спокойной ночи, Кристина, — мягко говорит он и прикрывает глаза, кутаясь, насколько это возможно, в плотную ткань.

— И тебе, Эрик, — выдыхает она и подкладывает ладонь под полыхающую от жара щеку, вглядываясь сквозь темноту комнаты в его черты в свете слабого пламени камелька.

Ещё несколько мгновений назад она буквально физически ощущала обжигающие поцелуи этих тонких губ, будоражащие прикосновения его влажного языка, чувствовала сводящие с ума ласки этих умелых утонченных рук музыканта.

Ещё несколько мгновений назад единственным, чего могла желать Кристина, было продолжение этой сладкой пытки для их сплетенных друг с другом обнаженных тел, для их бьющихся в один такт сердец, для слившихся воедино душ.

Ещё несколько мгновений назад она была готова поклясться, что поняла то самое чувство. То самое чувство, что поднимается внутри неё волной и захлестывает с головой, когда его золотистые глаза внимательно смотря в её.

Прикусив губу, Кристина отводит внимательный взгляд от его исполосованного шрамами лица и смотрит в потолок, задумываясь о том, как оказывается легко распутать смешавшиеся во едино чувства, как оказывается легко понять то, что таилось в её душе эти долгие-долгие годы.

Она принимала это чувство за что угодно, старательно прячась от такой поразительной правды. Она принимала это за привязанность — Ангел Музыки и его дитя, его юная ученица из балетной труппы. Она принимала это за страх — хладнокровный убийца и отчаянно желаемая им жертва. Она принимала это за жалость — пострадавший покровитель и его преданная подопечная.

Она слепо прислушивалась к лживому разуму в то время, как сердце кричало о единственно существующей истине, о единственно существующем объяснении трепету и волнению, испытываемыми перед Призраком Кристиной.

Ей становится вдруг невероятно больно за него. За него и за то, через что она заставила его пройти собственноручно и так жестоко.

Он всегда видел гораздо больше…

Он видел это в отражении её светлых глаз. Он всегда чувствовал гораздо глубже, чем Кристина. Чувствовал, что в ней сокрыто нечто большее, чем просто жалость. Чувствовал, иначе ни за что бы не рискнул тогда накрыть её губы робким поцелуем, источающим такую явную, отчаянную надежду.

Надежду, что она поймет…

— Не можешь уснуть? — раздается тихий голос Эрика в ночной тишине комнаты, и Кристина оборачивается тотчас на него.

— Похоже, — сипло отвечает Кристина, печально улыбнувшись ему, и осторожно поднимается с подушки, чтобы затем по-турецки усесться на диване.

— Я тоже, — глухо усмехается он и поднимается с кресла, чуть потягиваясь, — хочешь что-нибудь? Могу сделать травяной чай. Если у тебя и правда лихорадка, то будет кстати.

— Не откажусь, — шепотом отвечает девушка, неторопливо кутаясь в одеяло, не переставая улыбаться этой заботе Эрика, который ещё вчера не желал с ней даже говорить.

И Кристине даже не хочется переубеждать его. Не хочется говорить о том, что она вовсе не больна. У неё есть лишь желание, что бы эта теплота, внезапно возникшая между ними, больше не исчезала, а продолжала согревать их замерзшие от вечной неопределенности сердца и души.

Пока Призрак разливает по чашкам кипяток, Кристина невольно любуется его поджарой и высокой фигурой, так ровно стоящей у аккуратной буржуйки. Ей хочется, точь-в-точь как во сне, коснуться пальцами его острых позвонков, виднеющихся даже сквозь плотную ткань накрахмаленной рубашки, мягко провести по ним ладонью и отрешенно прильнуть к его костлявой груди, чтобы забыть весь тот мрак, что сгущался над ними столько лет подряд, чтобы помочь ему залечить все те раны, что она сама бездумно и эгоистично оставила в глубине его нежной души.

Когда он отступает от небольшого кухонного уголка, чтобы осторожно протянуть ей поднос с горячим чаем и плиткой шоколада, девушка благодарно улыбается ему, будто невзначай соприкасаясь своими пальчиками с его прохладным запястьем.

— Останься со мной, — ласково просит она, опуская на колени поднос, чтобы затем бережно взять мужчину за тонкую руку.

— Конечно, — соглашается он и опускается рядом с ней на диван, — ты как… получше?

— Как иначе с таким покровителем? — с улыбкой спрашивает Кристина и аккуратно отламывает кусочек от плитки шоколада, чтобы затем поднести его к губам Эрика, тихо добавляя, — Позволь и мне немного поухаживать за тобой сегодня.

Позволь мне почувствовать больше, чем ты мне сейчас позволишь.

Позволь мне почувствовать тебя до конца.

Позволь мне ощутить то самое чувство наяву.

Позволь мне любить тебя, Эрик…

Позволь мне любить тебя.

Позволь.

========== Шестнадцатая глава ==========

Эту ночь они проводят вместе. Проводят так, будто бы она и не допускала тех ошибок, так сильно ранящих его сердце, будто бы никогда не отталкивала его от себя так глупо, словно сделала правильный выбор для них двоих задолго до этого.

Он заботится о Кристине, стремясь скорее отогнать от неё эту вовсе не существующую хворь, а она лишь играет, как делала это на величественной сцене Оперы, не желая лишаться его трепетного внимания к ней, не желая отказываться от едва обретенного нежного Призрака из прошлого.

В свете горящего камелька, Эрик занимается приготовлением ароматного глинтвейна для Кристины, наблюдающей за ним с какой-то совершенно безумной улыбкой.

Он списывает это наивно на последствия жаркой лихорадки, не смея дарить себе более ложных надежд, не смея сеять более неуловимых грез, не смея даже думать о том, что, в конце концов, она осознала.

Аккуратно передав Кристине изящный бокал, наполненный горячим напитком и украшенный апельсиновой долькой, Эрик осторожно устраивается в уголке дивана, ласково ей улыбаясь.

— Спасибо, Эрик, — шепчет она нарочито сипло, вытягивая ноги на его острые колени и позволяя его трепетным рукам мягко заскользить по ним под пуховым одеялом, разминая затекшие от долгого бездействия мышцы.

Она невольно багровеет в полумраке комнаты, когда ладони Эрика ненароком поднимаются вдоль её стройной, обнаженной голени. Она, вспоминая свой поразительный сон, задумывается о том, что могло бы последовать затем. Кожа стремительно покрывается колкими мурашками, и Кристина невольно вздрагивает.

— Тебя морозит? — тут же взволнованно спрашивает Призрак, поднимая на неё встревоженный взгляд своих нечеловеческих, янтарно-смоляных глаз.