Если вновь поможет ей и оградит собою ото всех ненастий.

Если только сможет вновь ее простить.

========== Тринадцатая глава ==========

Когда поздним вечером Эрик оказывается на пороге их с Кристиной скромного дома, погода успевает испортиться окончательно, не давая ему никакой возможности передумать и вновь сбежать.

Да и куда? Нельзя же теперь прятаться от неё вечно. Нельзя же бояться её добрых глаз и ласковой улыбки. Ему нужно учиться привыкать к тому, что всё тепло, плещущееся в её взгляде не предназначено для него, не обращено к нему. Нужно учиться принимать то, что её сердце, бьющееся в единый такт с его столь долгие годы, никогда не будет принадлежать ему. Никогда.

Он должен привыкнуть и принять, что ее отказ от Рауля — лишь вынужденная мера в связи с его страшной травмой после падения, должен осознать, что после его восстановления его милый Ангел вновь вернется к любящему ее жениху, должен принять, что единственное, что Эрик может вызвать в ее душе — сострадание, а в сердце — жалость. Все это не то. Не то, в чем он так сильно нуждается. Но он должен смириться. Он должен понять, что никогда не сможет наречь ее своей. Никогда не сможет реализовать свои священно томимые мечты и желания, сокрытые глубоко-глубоко, в самых уголках не только своей души, но и памяти. Кристина никогда не станет его. Он не достоин ее. И никогда не был.

Тяжело вздохнув, Призрак решается отворить резную дверь в удивительно тёмную комнату и войти неслышно, словно тень, в дом. В неосвещенной гостиной оказывается пусто, и Эрик, чуть насторожившись, тихонько проходит к смежным дверям ванной и спальни, чтобы вполголоса заявить:

— Кристина, я дома!

Ответом ему служит тишина, тотчас порождающая сильную панику внутри замершего посреди гостиной Призрака. От его внимания не ускользает то, что плащ, брошенный им на спинку кресла накануне вечером, отсутствует, и он в тот же миг понимает — она ушла.

Ушла… и какими бы ни были её мотивы, Эрик не может допустить того, чтобы Кристина осталась наедине с опасностью разбушевавшейся в этот день стихии. Затем он, конечно, её отпустит, не смея держать силой, но сделает это лишь тогда, когда убедится наверняка и абсолютно точно, что она в безопасности, что его хрупкой, слабой девочке ничего не угрожает.

Призрак бросает короткий хмурый взгляд на окно, глядящее прямо на густой лес, и сглатывает подступивший к горлу ком, представляя себе лишь на секунду то, что может случиться ненароком с его Ангелом, с его родной Кристиной.

Он стряхивает с промокшей почти насквозь мантии холодные капли дождя и набрасывает её обратно на плечи. Переведя дыхание, Эрик решительно шагает на улицу, тут же встречаясь лицом к лицу с резким порывом ветра.

Он обязан найти её как можно скорее. Только лишь найти, а остальное, что бы она ни сказала ему, что бы ни сделала, не имеет никакого значения.

Пройдя чуть вперед, Эрик застывает у порога дома и оглядывается по сторонам. Ему неизвестно ничего о том, куда она могла пойти, ничего о том, где её искать. Он отчаянно хочет верить, что она направилась куда угодно… куда угодно, но только не в лес.

Однако то оказывается единственным местом, отправившись куда, Кристина и впрямь оказалась бы совершенно беспомощна.

Страх за возлюбленную заставляет Призрака сорваться на бег. Пускай неустойчиво и шатко, то и дело оступаясь, но он всё-таки бежал, охваченный нестерпимой тревогой и пугающими картинами собственного сознания.

— Кристина! — восклицает он, что есть силы, перепуганно оглядывая чащу леса, стремительно застилаемую ливнем.

Молния, сверкнувшая под продолжительный и жуткий раскат грома, освещает всё вокруг, позволяя мужчине понять, что Кристины поблизости нет. Тихо чертыхнувшись, он шагает в сторону реки, смаргивая капли дождя с коротких ресниц и напряженно щурясь.

Призрак ищет глазами что-то хотя бы отдаленно напоминающее её утонченный силуэт. Ищет хоть что-то, способное разжечь огонь надежды в глубине его души сильнее, способное помочь ему почувствовать её.

Что, если не его безумная любовь, может еще помочь? Что, если не эти топящие всё вокруг себя, чувства? Единственное, что есть у Эрика, что заставляет его жить и бороться, просто обязано толкнуть его прямо к ней навстречу, где бы она не оказалась. Куда бы она не ушла. Даже если не чувствует то же самое к нему. Он найдет ее.

Ибо он разделил свою любовь и на ее сердце тоже. Ибо его огромной любви хватит им обоим. Он любит за них двоих. По-другому просто не может быть.

***

Рвано дыша от сковывающего всё тело холода, Кристина сидит на мокрой, зябкой полянке, беззвучно плача и сильнее сильнее в плащ Эрика, будто до сих пор хранящий его тепло. Плача от собственной никчемности и ущербности, от безысходности, охватившей её в одночасье, плача от своей очередной страшной ошибки, заставивший ее оттолкнуть Призрака в такой хрупкий, чувственный, сакральный момент поцелуя.

Она в очередной раз ударила ножом в его открытую нараспашку душу, заставляя Эрика сжаться и вновь оказаться в плену яростно гонимых кошмаров прошлого.

Она в очередной раз стала для него самым худшим в его жизни. Она в очередной раз заковала его тонкие запястья в удушающие кандалы личного обожженного ада.

Проведенный в жутком лесу час кажется девушке невыносимой вечностью, и она тихо скулит, прижимая колени к собственной груди, надеясь хоть немного согреться. Яркая вспышка молнии, внезапно озарившая небо, заставляет продрогшую и запуганную Кристину подскочить на месте и сорваться на истошный крик, переполненный отчаяньем:

— Эрик!

Она не знает даже того, был ли он здесь ещё до её прихода или решил вовсе покинуть её навсегда, бросить на такой заслуженный ею произвол. Бросить и обречь на одну лишь волю Судьбы, но… Отчего-то Кристина уверена — он её не оставит, он обязательно её найдет. Несмотря ни на что.

Выпрямившись в спине, она прячет замерзший кончик носа под плотный воротничок его плаща и решительно двигается обратно, вглубь дремучего леса, неумолимо повторяя уже успевшим сорваться голосом его имя, неизбежно утопающее в раскатах могучего грома.

У неё почти уже нет сил, чтобы двигаться дальше, но она всё же идёт вперёд, надеясь всё-таки выйти из этого жуткого леса, надеясь оказаться скорее дома в тёплых объятиях Призрака, изможденного гонениями Кристины.

Живот нещадно сводит и девушка обвивает его руками, стремясь хоть немного притупить боль от такого мучительного голода. Она уже давно привыкла подолгу обходиться без еды: балерины труппы всегда обязаны были соблюдать строгую диету, но сейчас… Кристина уж и не помнит, когда ела нормально в последний раз, — её волновало лишь состояние Эрика.

Содрогающаяся от холода и голода Кристина двигается вперёд чисто интуитивно, совсем не глядя под ноги, и совсем не замечает толстого корня дерева, выглядывающего из-под влажной земли, — резко споткнувшись об него, она мгновенно валиться с ног прямо в размытую дождём землю.

Не выдержав, она срывается на рыдания, укрывая перепачканное грязью лицо ладонями, и судорожно хватая ртом воздух. В эти секунды ей начинает казаться, что это сам Бог подкидывает ей ужасные испытания за то, как жестоко она поступила со своим Ангелом, посланным ей, безусловно, самими небесами.

Чем больше времени она проводит там, сидя в вязкой земле, тем меньше чувствует свои в край заледеневшие конечности, тем сильнее сжимается в клубок, страшась окончательно замерзнуть посреди этого дремучего леса.

Голос её совсем перестаёт слушаться, когда, собрав всю волю в кулак, она старается подать его, подать последнюю надежду для себя и кричит, срывая его окончательно:

— Эрик!

Ей кажется, что это родное имя, отчаянно званое ей лишь мгновенье назад, никем не было услышано. Кажется, что его здесь нет сейчас и не было вовсе. Кажется, что так нелепо и глупо наступает её совсем ранний, но такой справедливый конец.

***

Призрак совсем сбивается с ног, преодолев несколько тысяч метров вдоль злосчастной реки, протекающей через этот нескончаемый лес. Как бы он ни старался, но не мог разглядеть ничего, кроме многочисленных зверушек, спасающихся от пугающей их так сильно молнии.