Тогда он мог касаться Кристины и не бояться увидеть отвращение в её прекрасных глазах цвета морской волны. Тогда он мог бережно прижимать её к своей костлявой груди и наслаждаться ее тёплым дыханием, щекочущим чувствительную шею. Тогда всё было иначе. Тогда он действительно был способен показать ей ту самую любовь. Тогда не было треклятого Рауля, убившего последнюю трепетную надежду Эрика. Тогда не было этого мучительного, испепеляющего ада, не было слащавого виконта, перечеркнувшего целое десятилетия святого единения между Эриком и Кристиной.

— Только Рауль, — мрачно откликается он после продолжительной паузы и с трудом поднимается с банкетки, тотчас заваливаясь набок от боли, внезапно ударившей в голову…

И вновь его охватывает тьма. Тьма, взрывающаяся десятками цветных вспышек перед глазами и разносящаяся болью от затылка по ослабшему, худому телу. Предательская тьма, выставляющая его безвольной куклой в проклятых лапах охватившей его беды. Он не должен. Так не должно быть!

— Эрик! — испуганно восклицает Кристина, бережно прижимая мужчину к себе и вглядываясь в его потерянные глаза, ища в них ясность, присутствие сознания.

Его золотистый взгляд не выражает ничего — в нём читается лишь пугающая пустота, поглощающая душу Даае в себя, убивающая её радость и счастье. Пустота, заставляющая вмиг забыть обо всем. Забыть и сосредоточить всю себя лишь на заботе о Нём и его шатком здоровье.

Осторожно оттащив окончательно провалившегося в беспамятство Призрака на изящный диванчик, расположившийся у камина в главной комнате, девушка спешит в его спальню, чтобы забрать оттуда все необходимые лекарства и принадлежности.

Вернувшись с полностью занятыми руками, Кристина рассыпает всё по небольшому кофейному столику и обхватывает дрожащими руками металлический шприц, чтобы заполнить его затем таким необходимым сейчас морфием и освободить Эрика от боли.

— Сейчас, родной, — нежно шепчет Даае, мягко сжимая его запястье и старательно унимая бьющую её дрожь.

Ставя укол, она не знает наверняка, имеет ли он хоть какой-то смысл, имеет ли вообще смысл лечение, или же Эрик обречен теперь на вечное страдание от этих провалов, а тогда… тогда опасность будет преследовать его бесконечно, ведь Кристина не сможет быть рядом всегда.

Ведь не сможет?

— Очнись же, — безнадежно выдыхает она и смачивает в карбоновой кислоте марлю, чтобы приложить её затем к его ране на затылке, — Эрик…

Тяжело вздохнув, девушка опускает резко потяжелевшую голову прямо у отекшего бока мужчины и прикрывает глаза, представляя на мгновенье, будто бы ничего этого вовсе не происходило.

Представляет, что не было никакой злосчастной помолвки, как и самого Рауля в её жизни, что тогда бы она укрывалась на крыше от Призрака в полном одиночестве, тогда бы многое могло обернуться иначе.

Представляет, что не было бы никакого убийства треклятого Жозефа Буке, а, значит, не было бы и дикого страха, толкнувшего её к самому глупому решению в жизни.

Представляет, что не было никакого невыносимого любопытства, сыгравшего с ней злую шутку и толкнувшего к тому, чтобы сорвать с Эрику маску, тогда бы не было и её страшного предательства, ставшего точкой разрыва их трепетных отношений, поставившего крест на его вере.

Если бы только все было иначе…она бы ни за что его не покинула. Она бы не оставила Эрика там, на крыше…на их с ним крыше. Как было неправильно пустить в эту блаженную святыню Рауля! Как было неправильно смять все то, что было между ней и Эриком все эти годы, так бездумно, оборвано, предательски отдав себя не тому человеку.

Тогда они были бы вместе. Она и Эрик. Он бы не получил очередные ужасающие шрамы и раны, его безумно красивые глаза не потухли бы, не обесцветились бы в своем обреченном, глухом отчаянии; ему бы не снились эти отвратительные кошмары, кошмары, от которых даже Кристину, не видящую их, бессознательно бросало в дрожь.

А каково Эрику? И все из-за нее.

За эти дни, что она провела рядом с ним, она поняла, что ее Ангел — единственный человек на этой планете, с которым ей так хорошо. Так хорошо, спокойно и правильно, несмотря на его сложный, трудный характер. Несмотря на то, что швы на его сердце завязаны слабыми, легко рвущимися узлами. Из-за неё. Несмотря на то, что его хрупкую душу так легко уронить. Разбить. Разбиться.

И Он падает, падает, падает…

Девушка обхватывает свою голову руками, цепляясь пальцами в свои кудрявые волосы, и тянет их, будто пытаясь вырвать с корнем, будто пытаясь освободиться от своего предательства…и от его кошмаров. Пытаясь освободить Эрика от боли. Навсегда.

Если бы только всё было иначе…если бы только, если бы только она могла, если бы…

Представляя эту идеальную, лишенную всяких ошибок жизнь, Кристина не замечает того, как неизбежно проваливается в сон. Сон сладкий и по-своему прекрасный. Сон, сопровождаемый размеренным ритмом биения сердца Эрика, так сладко ласкающим слух. Ритмом биения отчаянно любящего сердца.

Сердца человека, который среди всего этого кошмара смог любить по-настоящему.

Из-за неё.

========== Седьмая глава ==========

Дом на улице Скриб не видал гостей до этого дня несколько лет кряду. Поэтому, когда ранним утром в дверь квартиры Жири звонко, отчетливо стучат, Антуанетта не сразу решается пройти в коридор.

Всякие проходимцы частенько топчутся на пороге их дома, надеясь на радушие хозяев и их, если повезет, широкий кошелек. Мадам Жири уже давно привыкла к настырному топтанию бродяг на пороге их квартиры, а потому и научилась упорно это игнорировать.

Настойчивость неизвестного вскоре не оставляет ей выбора, и она всё же откладывает со своих колен пряжу на изящный столик, чтобы затем пройти в небольшую прихожую и тихонько спросить:

— Кто это?

— Рауль де Шаньи, мадам, — откликается нежданный мужской голос, и она понятливо кивает, протягивая руку к ключу, чтобы отпереть дверь.

Молодой человек шагает через порог, смущенно улыбаясь, и стряхивает со своего промокшего пиджака капли дождя.

— Прошу прощения за внезапный визит, — тут же виновато тараторит он, — мадемуазель Жири сказала, что я могу найти Вас только здесь сегодня. Я не сильно помешаю?

Насторожившаяся дама прищуривает глаза, чуть хмурясь, но всё-таки коротко кивает, позволяя ему войти в гостиную квартирки и занять место у кофейного столика.

— Я согрею Вам чаю, месье, — мягко говорит женщина, — а Вы пока объясните мне в чём причина столь раннего Вашего визита.

Он тушуется, не зная даже с чего правильнее будет начать, и тяжело вздыхает, подбирая судорожно подходящие слова.

— Просто я подумал, что у Кристины нет никого ближе Вас… — начинает пояснять он.

Женщина едва не заходится смехом. С самого детства рядом с малышкой Даае была вовсе не она, её названная мать, а её Ангел Музыки, оберегающий невинное Дитя от мрака и жестокости всего мира, дарящий маленькой девочке нескончаемое счастье и радость, всегда понимающий её и поддерживающий. Мадам Жири же всегда оставалось лишь радоваться, что две покинутые Богом души нашли друг друга и приняли.

— Отчего же? У неё есть человек куда более родной, чем я, — со сдержанной улыбкой отвечает Антуанетта, разливая по фарфоровым чашечкам ароматный чай.

— Я понимаю, — мрачно отвечает Рауль, — и я бы пошел прямиком к нему, знай я, как туда попасть.

— Этого Вам не стоит знать, месье, — откликается женщина, мягко усмехаясь, — так, в чём собственно дело?

— Я безумно волнуюсь за неё, мадам, — тихо говорит виконт, нервно стуча длинными пальцами по столу, — я хотел бы забрать её с собой в наш особняк в пригороде Парижа, но никак не могу её поймать в Театре.

— А я тут при чём? — сдержанно уточняет дама, склоняя аккуратно причесанную голову к плечу, укрытому шерстяной шалью.

— Вы не могли бы попросить её встретиться со мной? — едва не моля, обращается к ней Рауль, — Это очень-очень важно! Всё-таки впереди свадьба. Мне хочется успеть познакомить её со всей семьей!