«Юлечка, моя любимая, какая же ты аппетитная».

Расстёгиваю пуговицы, разрываю на себе рубашку, и чувствую прикосновение её рук к моим плечам, к моей спине, к моему затылку. Она ерошит мне волосы, пока я зацеловываю её «девочку». Какая же она красивая, поверить не могу, что бывают такие красивые. Её «вишенка», «щёлочка», «лепесточки», их вкус и запах. Целую её животик и пупочек, поднимаюсь выше и аккуратненько расстёгиваю на ней блузочку. Юлька помогает мне, она всё понимает, понимает, что на ней дурацкий бюстгальтер, который фиг расстегнёшь. Но вот одна её грудь у меня во рту и я ласкаю язычком её сосочек. А другую я сжимаю рукой крепко-крепко, поглаживаю сосок пальчиком.

Целую её шею, подбородок, за ушком. Глазки целую, и наконец, губы. Как же она «вкусно» целуется. Боюсь укусить её в порыве страсти, боюсь разорвать её на части. Прикусываю её губу, но сдерживаюсь. Смотрю ей в глаза, она вся в моих руках, вся в моей власти.

Резким движением расстёгиваю на себе ремень и приспускаю джинсы, мой член упирается в её гладко выбритый и зацелованный лобок, тычется в её «кисульку», между половых губок. Там всё такое нежное и почти сладкое на вкус. Это слишком красивое место для моего члена, слишком идеальное. Я этого не заслужил. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Мы Юлькой замираем, и в глаза друг другу смотрим. Какие же у неё красивые глазки, глубокие, серые, перламутровые, а её вздохи, а её пухлые губки. Мне опять хочется целоваться, а мой член беспрепятственно проникает в её мокрую «щёлку».

– А-а-а, – томно вздыхает она, а я рычу и вдалбливаю в неё как можно глубже, остановиться не могу, даже если бы хотел, даже если бы в дверь кто-то зашёл. Но не зайдёт. Все слишком меня боятся. А Юлька всё громче и громче стонет, и гладит мою спину, мои бицепсы, мой каменный пресс.

Я рефлекторно хватаю её за горло, прижимаюсь к ней и целую. Как можно глубже проникаю в неё своим языком, как можно глубже проникаю своим челном. Лишь бы мой стол нас выдержал.

Наконец, я не сдерживаюсь и кончаю. А она стонет и тянет носочки. Я сжимаю одну из её идеальных ножек и прикасаюсь к ней губами, целую ей пальчики, целую её щиколотку и стопу. Другой рукой прижимаю Юльку к себе за попочку и продолжаю в неё разряжаться.

– А-а-агрх! – томно выдыхаю я, когда всё уже позади. Вынимаю свой обмякший член из её идеально гладенькой «кисульки».

«Я только что в неё кончил, я не удержался и кончил в неё».

«Вот тебе и год воздержания, не смог дотерпеть. Ни с кем не целоваться, ни с кем не спать год после расставания… все твори принципы к чёрту».

Нахожу себе оправдание:

«Она слишком красивая, слишком идеальная для меня… я не заслуживаю такой».

– Юль, – говорю я ей.

– Что? – шепчет она, эротично прикусывая нижнюю губу своими беленькими зубками. А мне опять её целовать хочется. Сжимаю её затылок своей сильной рукой и вновь целую в её эротичные пухлые губки. Наконец, я снова могу взять себя в руки, и снова могу себя контролировать.

– Ты уволена, – своим обычным тоном сообщаю я. – Собирай вещи, ты здесь больше не работаешь.

+++

Юля.

Я не могу поверить своим ушам. Мы же только что занимались любовью на его рабочем столе, в его офисе, я всё ещё сижу перед ним с расставленными ножками и без трусиков, а он меня увольняет.

«Только бы не расплакаться». Сползаю со стола и спускаю юбку. Ещё один жалобный взгляд в его сторону, но на Зотова уже не действует ни мой взгляд, ни взмах моих ресниц, ни вид моего обнажённого тела. Он получил то, чего хотел и потерял ко мне интерес.

Застёгиваю на себе блузку, поправляю лифчик, волосы растрёпаны, помада размазана. Я выгляжу, как после изнасилования.

«А чём по-твоему это было, он же взял тебя почти силой».

«Ага, после того как я сама перед ним расставила ножки. Кстати, а где мои трусики?» Бросаю взгляд на стол, на место, куда я их кинула, но ничего не вижу. Ну не искать же сейчас в кабинете директора, который только что тебя уволил свои трусы. Это так унизительно.

Поправляю волосы, и крестик на своей груди, а в голове крутится стока из песни:

«Твое верою стал свет золотого креста, сними его не позорь священный облик Христа». Я такая как есть, и ничего уже с этим не поделать. Вспоминаю строку из другой песни:

«Да перед кем мне оправдывать честь, о чём сожалеть, если так уже прожила, если всё не стереть». Будь что будет. Кидаю на него прощальный взгляд. Зотов удивительно быстро оделся и привел себя в порядок, и уже что-то делает в своём ноутбуке, на меня ноль внимания. Так обидно.

– Мне идти? – В последний раз спрашиваю я, смотрю на него и ресничками хлопаю, пытаюсь его разжалобить.

– Да, Юлечка, идите, – он сейчас такой нежный, такой мягкий. Он сначала меня уволил, а теперь вдруг такой хороший. И как же мне его ненавидеть? Выходит, во всём виновата я сама. Как теперь не расплакаться.

«Держись моя девочка, держись», повторяю сама себе, выхожу за дверь. Ловлю на себе презрительный взгляд Алёнки. Да, Алёночка, ты права, я это заслужила. Я всё заслужила, что со мной случилось. Обращаю внимание, что возле неё трётся бизнес партнёр Зотова, Игорь Олегович. Он же на самолёт опаздывал, а не к Алёнке.

Возвращаюсь к своему столу. Здесь у меня вещей почти нет, не успела разложить их, а уже собираться пора.

Ко мне подбегает Катюха:

– Ну что там, как прошло? – А я и не знаю, что ей ответить. Смотрю на неё глазами полными слёз и шепчу.

– Зотов меня уволил, – и голосок такой тоненький-тоненький, как у маленькой девочки. Как у маленькой несчастной всеми обиженной школьницы.

– Как? – ничего не понимает Катюха.

Едва нахожу в себе силы ответить:

– Я сейчас домой, вечером позвоню, расскажу, как так вышло. – «Продумаю только заранее, что говорить». Не хочу, чтобы Катюха считала меня дешевой шлюхой.

Выхожу через главный вход, и по пути встречаюсь взглядами с Алёнкой. Нет, похоже, это не презрение, похоже она понимает меня и даже немного сочувствует. Она бы сейчас, как и Катюха побежала меня утешать, да только она знает, что мне никакие утешения не помогут.

«А ведь ты предупреждала меня, а я не послушала», думаю про себя я. Сажусь в свой разбитый Ланцер и чувствую, как из меня вытекает его сперма.

«Только не плачь, не плачь моя девочка», уговариваю себя, хотя уже начинаю всхлипывать. Ещё чуть-чуть и я разрыдаюсь.

«И всё-таки я его трахнула», нахожу всё же повод для улыбки.

Выезжаю со стоянки, и тут мне на телефон приходит сообщение. Беру трубку и смотрю, кто пишет. Зотов! Открываю, а там подмигивающий смайлик. Ещё и издевается, гад. Ненавижу его, не-на-вижу, ненавижу.

«Возьми себя в руки, – говорю сама с собой. – Веди машину и не плачь… до дома доедешь, там порыдаешь».

Останавливаюсь на светофоре, глубоко вдыхаю и зажмуриваюсь, надо успокоиться. Опять пропускаю зелёный, и опять мне сигналят, да что сегодня за день то такой, дайте мне уже спокойно поплакать.

С горем пополам добираю до дома, заваливаюсь в свою квартиру, сдираю с себя так опостылевшие вещи и закидываю их в стиралку. Забираюсь в ванную, задёргиваю шторки, сижу и плачу. Мне так жалко себя непутёвую.

«Он воспользовался мною и вышвырнул», хнычу я, пока набирается в ванне вода.

«Так тебе и надо, будешь умнее», говорю сама себе вместо поддержки. А мне сейчас так поддержка нужна. Надоели эти нравоучения. Надоело это: «Будешь умней», «Будет тебе опыт». А мне не опыт нужен, а понимание. Меня нужно обнять прижать к себе и пожалеть. Спросить меня: «Кто тебя обидел?» и дать пожаловаться на него.

«Хочу, чтобы Зотов меня обнял, хочу, чтобы он всё понял и прибежал ко мне извиняться, а мы ещё посмотрим, прощать его после такого или нет».

Голова ещё сомневается, а сердце однозначно хочет прощать. Оно и сейчас только о нём мечтает. И тело хочет вновь оказаться в его сильных руках. И губы хотят вновь оказаться на его губах.

– Вот только он меня больше не хочет, – всхлипываю я.