В докладе «Наука: бесконечный рубеж», написанном директором действовавшего в военное время Управления научных исследований и разработок, прямо заявлялось, что наука представляет собой «непосредственный предмет забот правительства» и что жизненно важно создать контролируемую обществом и финансируемую Конгрессом организацию, ответственную за обеспечение свободы научных исследований и уполномоченную «инициировать оборонные исследования, которые дополняли бы и усиливали исследования, непосредственно ведущиеся под управлением армии и флота». В результате в 1950 году создан Национальный научный фонд. Размышляя в том же направлении об освоении космоса, Эйзенхауэр был убежден, что «наивысший приоритет должен быть, конечно, присвоен космическим исследованиям с оборонными приложениями». Однако, добавлял он, «так как на моральный дух нации и до некоторой степени на национальный престиж могут повлиять и результаты мирных космических исследований, их также следует проводить». А чтобы это делать, настаивал вице-президент Ричард Никсон, следует учредить специальное агентство[375]. Таким агентством стало NASA, самая мирная из возможных версий космического агентства, которой можно было ожидать от ядерной сверхдержавы.

В то же самое время администрация Эйзенхауэра финансировала и исследования новейших технологий противоракетной защиты в рамках новой инициативы: проекта «Защитник» (Defender). Одно из предложений, разрабатывавшихся внутри этого проекта, получило известность из-за своего названия, звучавшего как имя маленького милого олененка из диснеевского мультика: «БЭМБИ». Расшифровывался этот акроним как «Перехват баллистических ракет на стадии разгона» (BAllistic Missile Boost Intercepts – BAMBI).

Ничего особенно милого в нем не было: предполагалось создать сотни боевых космических станций, которые при помощи инфракрасных приемников отслеживали бы запуски ракет противника по излучению струй газа, выбрасываемых из сопла, и затем применяли бы реактивное противоракетное оружие. Чтобы преградить путь поднимающейся вражеской ракете, это оружие разворачивало на ее курсе огромную вращающуюся проволочную сеть, утыканную стальными шариками. Хотя проект «БЭМБИ» был свернут в 1963 году, он предвосхитил появившуюся через двадцать лет в эпоху «Звездных войн» идею «Блестящей гальки». Другим элементом проекта «Защитник» была орбитальная боевая станция с несколькими тысячами ядерных боеголовок на борту.

Пока в Вашингтоне развивалась вся эта бурная космическая деятельность, на другой стороне планеты не дремал и Советский Союз. В мае 1958 года был запущен третий спутник. Шла подготовка к запускам кораблей серии «Луна»: один из них должен был выйти на окололунную орбиту, другой – приземлиться на Луне, а третий – ее сфотографировать, и все это на протяжении 1959 года. К этому времени некоторые американские ученые уже признали советское превосходство в космосе, как следует из в прошлом совершенно секретного доклада, посвященного изучению Луны и представленного в Центр специальных вооружений ВВС в 1959 году. Доклад предлагал научному сообществу США не обременять себя вопросами возможного заражения поверхности Луны высаживающимися там астронавтами, «так как весьма вероятно, что первым туда прилетит советский корабль».

Участники космической гонки имели все основания опасаться друг друга. В планы обеих сторон входило как создание спутников-бомбардировщиков, так и взрыв ядерной бомбы на Луне. Через четыре десятилетия основной автор вышеупомянутого совершенно секретного доклада 1959 года, посвященного лунным исследованиям, сказал в одном интервью:

Было ясно, что главной целью предлагаемого взрыва была самореклама и демонстрация нашего превосходства. Руководство ВВС хотело, чтобы ядерный «гриб» был виден с Земли. <…> Ведь США отставали в космической гонке.

Очевидно, что лучше было устроить этот взрыв на темной стороне Луны. Теоретики говорили, что, если бомба взорвется на краю лунного диска, «гриб» будет эффектно подсвечен Солнцем. <…>

К счастью, эта идея была оставлена, ноли сейчас прихожу в ужас при мысли, что такой способ изменения общественного мнения вообще мог серьезно рассматриваться[376].

Так или иначе, но в некоторых случаях общественное мнение начало меняться в более конструктивном направлении. 14 ноября 1957 года в тексте своей резолюции № 1148, посвященной проблеме всеобщего разоружения, Генеральная Ассамблея ООН впервые упомянула космическое пространство, призвав к «совместной разработке системы слежения и контроля, необходимой для того, чтобы гарантировать, что посылка любого объекта в космос производится исключительно в мирных и научных целях». В тот же день Генеральная Ассамблея заявила о своей общей обеспокоенности в резолюции № 1149 «О коллективных действиях по информированию и просвещению народов мира в вопросе опасности гонки вооружений, в особенности в отношении разрушительного действия современных вооружений». Резолюция призывала к проведению глобальной пропагандистской кампании, которая позволила бы всем людям мира осознать, что «благодаря прогрессу науки об атомном ядре и другим современным формам технологии гонка вооружений создает средства, применение которых может привести к беспрецедентным разрушениям во всем мире». Спустя тринадцать месяцев, в декабре 1958 года, Генеральная Ассамблея предложила и приняла свою первую резолюцию, специально посвященную космосу: резолюцию № 1348 «Вопрос об использовании космического пространства в мирных целях», за которой последовали и другие, принятые в 1959. 1961, 1962, 1963, 1965 и 1966 годах.

С точки зрения американского дипломата, глубоко вовлеченного в проблемы разоружения и космической политики того времени, двухлетний срок, отведенный для подготовки к реализации резолюции ООН 1963 года, был настоящим прорывом: ведь устанавливались определенные условия, необходимые для сохранения мира в космическом пространстве. Хотя резолюция – менее действенная мера, чем международное соглашение, в сложившемся политическом климате она могла оказаться более достижимым вариантом: ведь только что, осенью 1962 года, сверхдержавы с трудом вышли из опаснейшего тупика, известного как кубинский ракетный кризис. В сентябре 1963 года Сенат 80 голосами против 19 одобрил поворотный Договор о частичном запрещении испытаний ядерного оружия, само существование которого можно в значительной мере приписать едва не случившейся кубинской катастрофе[377].

Наконец в октябре 1967 года, в президентство Линдона Бейнса Джонсона, вынесенный на рассмотрение ООН пионерский «Договор о космосе» (его полное название «Договор о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космического пространства, включая Луну и другие небесные тела») стал международным законом. Космос, говорилось в нем, будет «уделом всего человечества». В нем будет допустима только мирная и научная деятельность – никаких испытаний оружия, никаких укреплений, никаких военных маневров. Правда, «использование личного состава вооруженных сил для целей научных исследований либо в любых других мирных целях» должно было допускаться. Ключевым словом стало «мирный», которое, подобно слову «оборона», является довольно скользким понятием[378].

Президенты Эйзенхауэр, Кеннеди и Джонсон, каждый в свое время, хотели отделить «неагрессивную милитаризацию космоса» от «размещения оружия в космическом пространстве». Общее время их пребывания у власти в огромной степени носило отпечаток того, что Америка официально идентифицировала Советский Союз в качестве «главного источника угрозы безопасности, институтам свободного общества и фундаментальным ценностям Соединенных Штатов»; при этом сама Америка идентифицировалась с «лидером свободного мира». Эти президенты хотели провести разделительную линию между правом использовать космическое оружие лишь при определенных обстоятельствах и постоянным размещением оружия в космосе; между широкомасштабной боеготовностью и милитаризмом; между пассивными военными спутниками и активным космическим оружием; между стабилизирующим сдерживанием и опережающим стремлением к доминированию, объединенным с готовностью к разрушению.