Опыт возвращения домой у меня был не очень большой. Да и "чувство дома" давным-давно стёрлось из моей памяти. Наверно, когда я была совсем маленькой и ничего не понимала, оно было. Но потом, сколько себя помню, я старалась проскочить так, чтобы пьяные родители меня не заметили. Мне кажется, иногда они даже не помнили, что в их доме живёт ребёнок. Возможно, изредка, когда заканчивалась водка, или в те несколько недель, когда кто-то из соседей вызвал-таки к нам проверку.
Пришедший участковый осмотрел наше неказистое жильё и сообщил куда-то ещё. К нам явились женщины, очень на вид суровые, и без всякой улыбки начали спрашивать у меня, как мне живётся. Я до сих пор помню их поджатые губы и сведённые к переносице брови – у меня тогда сложилось ощущение, что я в чём-то провинилась, так строго они со мной разговаривали. Из-за этого я сказала, что всё хорошо, меня не бьют и не морят голодом. Я даже прочитала им отрывок из какого-то стихотворения, разученного к моему первому утреннику в школе. Они что-то пообсуждали вполголоса, повели родителей на кухню и долго с ними разговаривали.
После их ухода стало ещё хуже, потому что родители разозлились на меня. К тому же, папе пришлось устроиться на работу, и он приходил злой и постоянно орал на всех. Не знаю, на что мы до этого жили, но особой разницы я не заметила: в доме по-прежнему был хлеб, холодные макароны или каша и дешёвые сосиски, которые я грызла иногда прямо замороженными.
Так вот, никакой радости я при возвращении домой не испытывала. Даже старалась задержаться подольше, надеясь, что когда приду, родители будут уже спать. Ни в одном из детских домов тоже не возникало чувства дома. Конечно, издалека они казались тихой гаванью, здесь была крыша над головой, еда, одежда, и, чтобы там не говорили, нас не били, а местами даже жалели. Хотя такие люди, как Варвара, если они на самом деле люди, встречались не так уж редко. Чаще в отношении нас было две позиции: либо "ой, бедные, несчастные, сиротки", либо "извините, от осинки не родятся апельсинки". К тому же из всех углов несло казёнщиной: режим, общая столовая, спальня, в которую мог зайти, кто угодно, забор, отделявший то ли нас от мира, то ли мир от нас – всё это бесило, и никакой радости от возвращения в ТАКИЕ родные стены я не испытывала.
Сейчас же, стоя на пороге чудовищно захламлённой комнаты, я почувствовала, как внутри меня разливается тепло. Наверно, я просто замёрзла от шатаний по улице, но странное чувство, словно я просто заблудилась и забыла дорогу к дому, но, несмотря на это, всё же смогла в него вернуться, возникло внутри меня.
Я даже фыркнула, когда поняла, о чём думаю. Дом! Ну-ну!
Послышались шаги, и Теофилус вновь вынырнул из-за шкафов и, как мне показалось, ничуть не удивился.
– А, Катерина! Правильно? Проходите! Я знал, чувствовал, что вы придёте! Рад вас видеть!
Таких слов мне точно никто не говорил, поэтому моё приветствие получилось скомканным:
– З-здравствуйте. Мне можно? Зайти?
– Ну, конечно! Нужно! У меня, знаете ли, совсем нет времени, а уборка стоит! Если пожелаете, можете помочь, а я … как это … в долгу не останусь! Вам снова доклад нужен?
– Да нет. Я просто зашла.
С этими словами я всё-таки решила осмотреться и двинулась вдоль шкафов, разглядывая их.
– Вот и хорошо! Я сейчас напою вас чаем, а потом…
Его голос превратился в невнятное бурчание. Скорее всего, он вышел в соседнюю комнату – я заметила дверь за его столом ещё в первый свой визит.
Честно говоря, меня сейчас не особо интересовало, что он там бормочет. Я шла между шкафами, осторожно прикасаясь к книгам, вдыхая их неповторимый аромат и впервые за долгое время чувствуя радость. В эту секунду я забыла обо всех утренних неприятностях, смятение и хандра прошли, и я готова была остаться в непонятном месте навсегда!
Конечно, при ближайшем рассмотрении оказалось, что всё здесь в печальном состоянии. Книги стояли пыльные, на полках и по углам кое-где скопилась паутина, старые книжки лежали вперемешку с новыми, тут и там валялись стопки каких-то бумажек и стояли цветочные горшки с сухими палками вместо цветов. Странный человек! Сказал, что книги для него – это вся жизнь, а сам здесь всё так запустил!
Я бродила до тех пор, пока Теофилус (ну и имя!) не вернулся с расписанным красными и золотыми цветами чайником, от которого исходил аромат каких-то ягод. Я вдохнула его и с удовольствием позволила хозяину налить мне чай в такую же красивую чашку.
Теофилус уселся напротив меня, и я растерялась, понимая, что меня сейчас ждут расспросы. Излишней деликатностью я никогда не отличалась, поэтому, глотнув на всякий случай сладкого ароматного горячего чая, сказала:
– Послушайте, можно я сразу скажу? Я просто помогу вам здесь убраться, ладно? Не надо меня ни о чём спрашивать! Я просто живу тут недалеко… Мне … несложно. Всё равно делать нечего.
Теофилус улыбнулся и ответил:
– Да я, признаться, и не собирался! Вы очень меня выручите, Катя! К тому же, скорее всего, мне снова придётся отлучиться! Так что, чем быстрее мы управимся, тем лучше!
–Вы что, уезжаете?
–Пока не знаю. Но всё возможно! Пейте, Катя, пейте и … приступим! Ох, как же тут всё захламилось!
В этом он был абсолютно прав!
Трудно даже представить, сколько времени понадобилось, чтобы собрать в одном месте такое количество книг! И если бы только книг! Подсвечники, охапки каких-то трав, которые мне не разрешили выбросить, старые чернильницы и перья, непонятные штуки из дерева и металла, свитки, свёрнутые в рулоны карты (наверно, очень старые, потому что ни одной страны, обозначенной на них, я не знала), клетка с птичьими перьями, глиняные таблички, плошки – вот неполный перечень того, что я смогла заметить только в первый день!
Когда я спросила Теофилуса, откуда столько всего, он сказал:
–Я много путешествую, Катя. И люблю собирать всякие редкости. Вот эту вазу я привёз из … даже не помню, откуда, признаться. Но она очень старая! Смотри! Видно?
По краю вазы, действительно, шли какие-то надписи на непонятном языке. Я пожала плечами и отстала от него. Любит так любит!
Конечно, нечего было и думать о том, чтобы убраться за пару дней! Только на то, чтобы немного расчистить пространство, протереть окна, подмести полы мне понадобилась неделя. Всё это время я даже не приближалась к шкафам, но каждый свободный момент, который удавалось выгадать в детском доме, я теперь проводила здесь.
За первое отсутствие мне, конечно, крепко влетело, но я даже не огрызнулась ни разу – боялась, что больше за ворота меня не отпустят.
Спустя пару дней, когда всё затихло, я подошла к воспитательнице и отпросилась в библиотеку, при этом сделав максимально честное лицо. Ольга Викторовна долго думала, но отпустила, предупредив, что если я ещё раз её подведу, такого больше не повторится!
Подводить я её не собиралась, потому что планировала бегать в библиотеку при каждом удобном случае. К тому же, это значительно сокращало то время, когда я могла попасться на глаза Варваре или Ритке с Артёмом. По его взгляду я сразу поняла, что он не простил той бумажки в лицо, и быть с ним поблизости побаивалась. Одно дело – действовать в запале, а другое – нарочно пытаться спровоцировать человека, который итак тебя терпеть не может!
Медленно, но верно я всё же подбиралась к шкафам. Тут меня поджидал сюрприз, потому что многие оказались закрыты, и Теофилус категорически отказывался их открывать.
Вообще, временами он был очень вредным и привередливым. Постоянно просил быть осторожнее, ничего не сломать ненароком, не выкинуть, не потерять. Зато, когда я спросила, сколько книг в его библиотеке, он с виноватым видом ретировался за свой стол и принялся что-то там делать. К столу он, понятное дело, меня не подпускал.
К концу недели в библиотеке стало чуть светлее, со шкафов (я даже не старалась посчитать, сколько их было!) я смахнула пыль и протёрла все найденные подсвечники. Я никогда не видела, чтобы хозяин библиотеки их зажигал, но их красота давно птерялась под свечным воском.
