Она встала и прошла к окну как деревянная. Так ходили некоторые воскрешённые эдо тенсей — с полным подчинением.
Рин вздёрнула жалюзи. Пластины захлопали друг о друга, как крылья большой хищной птицы. Полосатый свет сгруппировался и рухнул в окно одним сплошным комком.
Обито сжал кулак под одеялом. Рин повернулась к нему несколькими отрывистыми промежуточными движениями, как будто точно не определилась, поворачиваться ли. В её глазах сверкнули влажные блики. Она подошла, присела рядом, провела пальцами по следу от царапины. Обито вздрогнул, ему вдруг показалось, что Рин хочет стереть эту линию, хотя, он знал, медицинские техники не способны убирать шрамы, даже самые тонкие. Обито не мог отделаться от мысли, что этими неловкими задумчивыми прикосновениями она с ним как будто прощается. С ним каким-то известным только ей, своим собственным Обито у себя в голове. И знакомится с реальным — ему так хотелось думать.
Наконец, странный ритуал был закончен, и закономерно пахнуло холодом, словно пространство между ними разрубил безжалостно упавший сверху ледяной занавес. Обито поёжился и даже поймал на себе пару мурашек.
— Ты подсознательно не даёшь мне шанса, я же вижу. Пожалуйста… дай.
— Твоя бабушка…
— Что? — Обито показалось, нет, совершенно точно — он ослышался.
— Она… тоже там была? — Рин смотрела на него внимательно-внимательно и немного удивлённо, как будто недоумевая, почему всё ещё продолжает с ним разговаривать.
— Боги, Рин, нет, конечно, нет, - чистая ложь. Он не знал. Обито не знал тогда, жива ли бабушка, и какая-то часть его малодушно надеялась, что уже давно нет. Во всяком случае, ему она не попалась. Значит, Итачи. Или всё-таки умерла, успела. Чёрт, почему он не может исполнить одно-единственное обещание — быть честным? Почему эти чувства настолько сильнее него? В кого они его превращают? Пришлось сделать невероятно болезненное усилие над собой: — Я не знаю.
Рин резко всхлипнула и зажала себе рот обеими руками. Блики в её глазах задрожали, потекли слезами по ладоням, ныряя в щёлочки между пальцев.
— А дети? Там ведь были дети?.. Выжил только один…
— Пожалуйста, не надо.
Что он ещё может сказать из правды? Что его бы и сейчас это не остановило?
— Обито… — на миг в ней промелькнула его родная Рин, беспокоящаяся за него. Но теперь Обито отчетливо видел — её взгляд — он как тогда. Когда он погибал под завалом. Взгляд, провожающий умирающего. Пытающийся смириться. И сейчас Рин действительно провожала какого-то своего Обито. Но там, во взгляде, как и тогда, была надежда. Чёрт, всё-таки была!
— Зачем тебе это было? Почему… откуда в тебе… эта кровожадность? Я не могу поверить… Кушина-сан… Она ждала ребёнка… Мы с Какаши тоже его ждали… Сенсей ходил такой счастливый… А ты… Как ты мог… Как тебе это в голову пришло?!
Каждое слово — как удар. Как сломанное ребро. Она отталкивает его руку — и Обито хочется совсем её оторвать, чтобы не верить, что это часть его, что она действительно его отвергает.
Нужно было ещё тогда ей признаться и в этом тоже, но он так и не смог. Это значило бы положить на чашу весов ещё больший груз и снизить и без того невеликие шансы на её благосклонность. Но Рин умница, она всё стерпела. Она поняла, а он злоупотребил её доверием… Про разборки с кланом же он просто забыл — это казалось незначительным и неважным. А может, не казалось, может, просто он забыл уже давным-давно — заставил себя забыть.
И самое главное — слов-то не было. Кроме правды, Обито было нечего сказать.
— Я был очень зол. Этот мир отнял у меня тебя, и мне нужно было с ним поквитаться. Я чувствовал, что это сожжёт меня изнутри. Я не убивал сенсея… У меня не было ни с кем личных счётов. Только с миром в целом. Я довёл Кьюби до того состояния, в котором даже сам уже не мог им управлять, и… сбежал. Я даже не видел, что было дальше.
— А Кушина-сан? Ты не знал, что значит извлечь биджу из джинчуурики? Что это за собой влечёт? — её голос звенел от сдерживаемых слёз.
— Знал, — Обито опустил голову.
Похоже, Рин ждала, что он скажет ещё что-то. Но толковые слова совсем кончились. Ему никогда не видать её прощения. Обито сидел и изо всех сил, до боли в лёгких вдыхал её запах, чтобы отвлечься и вернуть себе самообладание, придумать что-то — хоть что-нибудь — в оправдание. Но всё было бы ложью. Плевать ему было на Кушину. И на Наруто — плевать. Да и сейчас тоже. И Рин этого не простит.
Она умерла, заодно лишив их с Какаши сна и покоя, ради того, чтобы не допустить нападения биджу на деревню. Ей никогда не понять того, кто сам натравил демона на Лист. Сейчас Обито совершенно точно знал, что не сделал бы этого, и совсем не потому, что вырос. Просто ради неё. Потому что она бы так не хотела. И потому что это не было непосредственно связано с тем, чтобы вновь её обрести. Единственное, что он будет беспрекословно решать за Рин — вопрос сохранности её жизни. Как бы эгоистично с его стороны это ни было, но он больше не допустит, чтобы она жертвовала собой.
Оставалось только одно. Показать гендзюцу. Может быть, будучи там, видя то, что он видел, Рин поймёт глубину его отчаяния.
Перед глазами промелькнули обрывки подземной жизни. Обито закусил губу. Нет, он никому добровольно это не покажет. Он не заставит Рин это пережить. Он возненавидит себя за такое.
— Обито, а что если я умру? Смерть всегда ходит рядом с ниндзя, пусть даже с медиками немножко реже. Что тогда будет? Сколько людей на этот раз ты отправишь на тот свет заодно со мной? Твоя любовь — как проклятие. Я чувствую себя мировой бедой.
У Обито пересохло во рту. Проклятие… Действительно, он никогда не умел любить. И в первую очередь об этом говорило то, что он никогда не уважал по-настоящему жертву Рин, хотя даже в мыслях не корил её за это. Он считал её поступок даже не ошибкой — несчастным случаем. Он простил ей смерть, потому что на самом деле это была их с Какаши вина. Они поклялись её защищать и не уберегли. Она ни при чём.
Это просто его любовь — проклятие.
Но она настолько проросла в него, так крепко вплелась в кровоток, в каналы чакры, опутала собой всё внутри, что не вытравить уже. Обито и его любовь теперь — одно. Одно большое проклятие.
Он ничего не сможет с этим сделать. Даже умереть. Оторвать себя от Рин по собственной воле ему не под силу. И если кто-то будет пытаться сделать это за него, он будет драться до последнего, он свою чёртову жизнь так просто не отдаст.
Это замкнутый круг. Обито никогда из него не выбраться.
— Пока я жив, ты больше не умрёшь, — твёрдо сказал он. — Так что это всё в прошлом. А если умру я, то таких проблем тем более не возникнет.
Обито попытался улыбнуться, но его улыбка была встречена острым холодным взглядом, и сразу скукожилась, потухла.
— Ты правда не понимаешь? — Рин подняла на него полные слёз глаза, дрожащие губы, щёки, такие влажные, что, казалось, татуировки сейчас стекут с них обычной краской. Увидев, что Обито к ней тянется, чтобы обнять, она вскочила с кровати, почти крича: — Я боюсь тебя! Я не знаю, на что ты ещё способен и что ты ещё скрыл! Ты так поступал с некогда близкими тебе людьми — где гарантия, что со мной не поступишь! Я хочу тебе верить, но всё, что я вижу при взгляде на тебя — опасность. Во мне всё кричит, чтобы я к тебе не приближалась.
