− Правильно, смейтесь над ним! – одобрил смешки Всеклюев и ускорился. Сидоров же изнемогал от боли, мычание переросло в тихий крик.

− Что вы все молчите! – подобно воплощению совести, Вова вскочил со своего места. Всеклюев остановился, оставив свой фаллос внутри подопечного. – Твари! Остановите его!

− Как вы смеете, молодой человек, вмешиваться в устройство учебного процесса! – отсталое лицо Всеклюева приобрело воинственные очертания (но все еще до дури карикатурные). Профессуре лучше знать, что и как надо преподавать. Вы всего лишь студент.

− Гниды! – выкрикнув, Вова швырнул свой тяжелый портфель в сторону преподавателя и выбежал из аудитории.

Охваченный паникой, бежал он, как загоняемый зверь. «Да что это творится вообще!» Вот он оказался на улице и ринулся за правосудием. Университетский дворник, видя непокорного студента, харкнул на землю и проговорил: «Дон Кихот хуев».

Вова пущенной стрелой устремился в Управдом, что находился на перекрестье двух главных проспектов. Это был единственный высокий дом, унылая конструкция из стекла и бетона. Для удобства жизнедеятельности народонаселения было решено объединить единственный торговый центр, администрацию «уполномоченного ради общего дела» и полицейский участок. Всё также для комфортности народонаселения на местах было решено объединить судебную и исполнительную власть в лице бывшего губернатора, нынешнего уполномоченного ради общего дела господина Добча. Пулей взметнулся он на нужный этаж, пробегая мимо мириад офисных клерков, трудящихся ради общего дела. Вова сделал заключение, что больше половины работников имитировали работу. Неутешительный вывод был сделан по количеству разлагаемых в тот момент на столах косынок, пасьянсов и аккаунтов социальный сетей, где уныние и безрисковость были возведены в абсолют. Унылые лица офисников ничем не отличались от тех, что только что лицезрели систему обучения доцента Всеклюева. Наконец-то он добрался до дверей городской администрации, что также выступала в качестве полиции и прокуратуры, как было сказано ранее.

− Мне нужно, чтобы вы срочно возвели уголовное дело на доцента Всеклюева. Он только что изнасиловал студента на глазах у всей аудитории.

Секретарша смотрела на юношу с изумлением. Она осмотрела его с ног до головы, стараясь отыскать явные признаки безумия.

− Мы оформим заявку…

− Сейчас же мне нужен урод Добч.

− Он отсутствует на месте. Мы не можем оформить дело.

Владимир вскипел.

− Да у меня там целый зал свидетелей! Всеклюев – опасный преступник!

− Тот факт, что вы не хотите учиться, еще не говорит о том, что учителя безумны.

Переполнявший все возможные пределы гнев стал подступать к горлу, душить и побуждать блевануть.

− Молодой человек, вы в порядке? – поправила очки секретарша.

− Вы не в порядке! Он маньяк! Сейчас же звоните уроду Добчу!

Секретарша убедилась, что юноша безумен, а поэтому надо последовать его дурной воле, чтобы он успокоился. Безумцы опасны! Она быстро взяла телефон и набрала номер.

− Алло. Это государственный университет? Можно доцента Всеклюева к телефону. Да. На вас поступила жалоба от одного из студентов. Говорят, вы изнасиловали студента на лекции? А, это новая методика образования. Студент перегнул? Не так все понял? Ага. Поняла. Я тоже так думала. Значит, не было изнасилования? Все, спасибо, я так и думала. Всего доброго, − секретарша положила трубку. – У нас нет достаточных оснований, чтобы завести дело.

Вова с демонической истерикой выбежал из Управдома.

На улице был митинг внесистемной оппозиции, больше походящий на вышедший прогулку дурдом. Какие-то странные товарищи, точно накачанные препаратами, делают какие-то непонятные телодвижения, машут транспарантами: «Урода Добча в отставку. Этому городу нужен новый урод. Голосуй за Бобча!» Процессией руководил какой-то смрадного вида дед в засаленной куртке и интеллигентного вида юноша в очках и затертом свитере.

− Что вы предлагаете? – в голосе Вовы звучало буйство, страдание и мольба о помощи.

− Как что? А вы не видите беспредела, молодой человек? – буркнул дед, от которого действительно воняло нестиранными штанами и потом.

− Добч это просто беда для нашего города! – провозгласил юноша-оппозиционер. − Вы только посмотрите на ужасный цвет Управдома! Нам необходимо срочно перекрасить его в зеленый цвет!

Все надежды Вовы пали стали прахом, как облитый бензином и подожженный карточный домик.

− Как же вы не понимаете, что проблема не в цвете стен! ВЫ ПРОСТО МЕНЯЕТЕ ЕБАНОГО ДОБЧА НА УБЛЮДСКОГО БОБЧА!

На него посмотрели, как на последнего идиота.

− Молодой человек, Бобч и Добч это совершенно два разных полушария! – наставнически проговорил дед.

− Да как же вы не понимаете! – не остывал Вова. – Нужно менять здесь все, ломать, дробить, строить заново! Лица людей менять, мысли, позы их смиренные, дух!

Оппозиционеры только усмехнулись.

− Вам не хватает познаний в экономике, политике, социологии, истории. Выучитесь и приходите уже к нам. А пока – не засоряйте эфир!

− А-А-А-А-А! Суки! – и вновь бежал Вова от парализующего ужаса современного мира.

Измученный, весь кипящий, выжатый и голодный до справедливости, он поднялся в квартиру. В доме на всю квартиру пахло котлетами. Он сел на свое место за столом с вытаращенными из орбит глазами. В глубинах их сияла пылающая черная дыра. Мать в изношенных тапочках молча разогрела ему горку котлет. Вова увидел перед собой тарелку и его чуть не вывернуло. Дело было вовсе не во вкусе. Мать умела превосходно готовить котлеты, лучше всех в городе (как и для каждого его мать готовит лучше всех). Но он просто не мог это есть при том, что чувствовал острый приступ голода. Но голод этот имел совершенно нефизическую природу. Рядом молча сидел отец, подобно театральной декорации камня, единственным движением его было подношение вилки с мясом ко рту, а из звуков периодически доносилось лишь хлюпанье компотом.

− Что случилось, сынок? – вопросила его мать, видя ошарашенный вид сына. – Бухнул что ли?

− Мать, и ты не понимаешь! – в уголках глаз Вовочки появились слезы. − Эти подонки, эта сволочь. Они все полны дерьма! Сегодня на моих глазах студента изнасиловал преподаватель! А все точно в кому падали! Суки похуистические! Всех бы перестрелять! Никому нет дела до этого!

− Не неси чепуху. Ешь, пока горячие.

Удар ножом в сердце. Последний оплот понимания был разрушен.

− Сына, ты учись лучше. Не надо только бунтовать. А то еще из универа попрут. Тогда вообще невмоготу станется, − издал звук отец, не смотря в сторону сына.

Как ошпаренный Вова вылетел из-за стола, перевернув тарелку с котлетами. Он кинулся в свою комнату, взял боевой нож своего прадеда-военного и выбежал на улицу, хлопнув дверью.

Была уже темная ночь, но он бежал прочь из города. Через несколько часов у него стали отказывать ноги, холодный воздух обжигал легкие, в боку кололо, но он достиг необходимого места. Квакание лягушек в лесном пруду, шелест листвы от ветра и всплески от рыбы. Он сел на мокрую траву, охладился. И в этой атмосфере к нему в голову пришла ярка идея, как можно все изменить. Точно свыше до него донесся четкий план.

За день до дня города урод Добч отправлялся на свою дачу в пригород, как он делал каждый год, чтобы узнать о нуждах селян. Поедание каравая, выслушивание прошения и страстные обещания все изменить к следующему году. Максимум через один.

В этот раз он ехал со своим сыном, дабы показать плебсу будущего урода. Как никак он уже взрослый, требуется вводить наследника в курс дела. Их охранял картеж из нескольких машин с мегалками. В середине пути по лесной дороге раздался взрыв. Потом еще один и еще. Бомбы была кинуты с отработанной четкостью так, чтобы повредить центральную машину урода и уничтожить сопровождение. Весь лес озарился ярким разноцветным фейерверком, точно во взрывчатку была заложена какая-то хаотическая творческая преображающая сила.