Порой, глядя, на погоду за окном, ее часто сравнивают с характером какого-нибудь знакомого или наоборот ей приписывают черты давнего приятеля, с усмешкой повторяя – «да она всегда была такой ветренной» или – «хмурое утро сегодня», а то и – «ты ж моё солнышко!», но бывает что – «какая-то погода плаксивая нынче». Реже оценивают прошедший год – успешный, тяжелый, никакой. Что же касается всей жизни, то зачастую определения сильно зависят от процесса прощания – на пышной церемонии принято говорить – «прожил долгую и счастливую» или «короткую, но яркую», а если никто не выстраивается в очередь, чтобы взять слово, скажут коротко – «отмаялся».

И мало кто задумается над тем, что, утрачивая веру в богов, мы лишаем себя не только их поддержки, но и объективной оценки пройденного пути. Ибо только обитателям Олимпа, Капитолийского холма или Асгарда под силу сравнить прожитое с начертанной судьбой. Хотя египтяне не определили какого-то конкретного места для вершителей судеб земных.

В античные времена верили, что только боги сплетают нить судьбы, и каждый не только хотел узнать, что ему предназначено, но и стремился на то повлиять. Греки верили, что сестры Клото, Лахеса и Антропа непреклонны к судьбам смертным, и только к своим любимчикам боги иногда были милостивы. Римляне преподносили дары для Ноны, Децимы и Морты, надеясь, что капризные сестры сплетут нить иначе или не оборвут ее раньше. Славяне же верили, что Макошь справедлива и не пожалеет узелков счастливых и добрых встреч и передаст нить Доле, а сестра ее Недоля останется без работы. Поэтому наши предки искренне почитали свой Род и жили своим миром.

Сложнее было у египтян, тысячи богов не жили в одном месте и занимались одновременно десятками дел. С одной стороны, они считали, что Хатхор пишет судьбу новорожденного на листе священного дерева Сикомор, используя в качестве чернил сок его ягод. С другой – Анубис решал, выполнил ли смертный все свои дела в этой жизни. Когда он принимал такое решение, Хатхор опускала последний закат над идущим в мир Осириса. Ведь она жила в стволе дерева Сикомор как раз на дороге в мир иной. Еще Хатхор почитали, как богиню Неба, у которой было очень много забот на земле, потому часто олицетворяли с семью звездами в Большой Медведице. В те времена почитатели «семи Хатхор» часто обращались к ней за помощью, используя молитвы, заклинания, а то и амулеты.

Правда, фараона Аменхотеп IV, попытался заменить весь пантеон египетских богов на единственного Атона, что иногда приписывают влиянию красавицы нецарственного рода Нефертити, подарившей супругу шесть дочерей. Впрочем, даже перенос столицы в Амарну из Фив, которая была в 300 километрах севернее и строительство там новых дворцов и храмов не помогли монотеизму. Через семнадцать лет еретик, сменивший имя на Эхнатон, умер, и все вернулось на круги своя.

Позже авторы Священного писания учли опыт революционного преобразования Аменхотепа IV, зачастую слишком вольно трактуя роль женщины в вопросе веры. Христианам внушали, что они сами могут писать свою судьбу, открывая душу богу или дьяволу. Яркий пример Спасителя, взявшего грехи всего человечества на себя, имел множество последователей. Одни посвящали свою жизнь страданию за чужие грехи, другие грешили и каялись. Всегда находились богатеи, покупавшие индульгенции у Святой Церкви, щедро эти грехи отпускавшей. Каждый писал судьбу самостоятельно, уповая на то, что Всевышний может корректировать судьбу, если грешник жаждет духовного совершенства, чем и заслуживает царствие небесное.

Свой вклад в понимание судьбы внесли индусы, сформулировавшие понятие кармы в виде хвоста грехов из прошлой жизни. Они утверждали, что есть закон возмездия за совокупность всех совершенных поступков и их последствий, определяющий судьбу в новом воплощении.

Очень конкретно о судьбе сказано в основах ислама. Все происходящее во вселенной, хорошее или плохое, совершаемое человеком и не только, происходящее в природе или в обществе, – все происходит только по Воле Аллаха, согласно предначертанной Им Судьбе, и ничего не может произойти вопреки….

– Это предисловие к твоим рассуждениям о судьбе? – прозвучал в сознании Вари знакомый насмешливый голос.

– Александр?! – вскинулась девушка, озираясь по сторонам.

– Мне уже неловко спрашивать тебя о невыученных уроках.

Варя села в постели, опираясь спиной на подушку и обняв коленки тонкими руками.

– Я все время стараюсь учиться, – призналась она, – каждый раз открывая что-то новое. В школе уроки планировали и проводили учителя, мне приходится все совмещать.

– Находить верное решение сложнее, чем его выполнять. Хотя, многие считают иначе.

– У тебя был Аристотель. Ты вспоминаешь его?

– Конечно, – на краю кровати проявился образ великого полководца в коротком хитоне и гиматии, перекинутой через левое плечо.

– Скажи, а он когда-нибудь ошибался?

Гость помолчал, обратив свой взгляд в прошлое, потом тряхнул золотистыми кудряшками, обрамлявшими красивое молодое лицо, и произнес.

– Мне вспомнились слова учителя, когда я взял Персеполь. Его начинал строить еще Кир Великий, продолжили Дарий и Ксеркс. Я пришел два века спустя и был поражен восточной роскошью и величием. Персеполь был не столицей огромной империи между Нилом, Индом и Дунаем, а, скорее, – столицей мира. По крайней мере, мне так показалось. Хотя я повидал немало к тому времени. Поэтому слова Аристотеля, называвшего персов варварами, меня удивили.

– Извини за нескромный вопрос, что ты почувствовал, когда прошел через Врата царей?

– Хочешь знать, шепнула ли мне об этом пифия? – рассмеялся он.

– Нет, я о судьбе?

– Я услышал твои рассуждения, потому и заглянул в сей ранний час. Меня тоже когда-то интересовало – есть ли судьба и можно ли ее изменить. Матушка часто повторяла, что в моих жилах течет не кровь Филиппа, а Зевса, и он не оставит своего сына без поддержки. С одной стороны это помогало рисковать, с другой принижало мою заслугу в победах.

– Есть чем гордится, – девушка с восторгом посмотрела гостю в глаза, – ты выиграл все битвы и всегда шел только вперед.

– Увы, были поступки, о которых я не любил вспоминать и старался стереть в памяти.

– Ты говоришь о резиденции Дария под названием Таштара?

– Да, я сжег тот зеркальный дворец, но это не была месть за разрушенный Ксерксом Акрополь.

– Судьба?

– Да. Если мне было суждено стать царем царей, то было под силу уничтожить и такую величественную красоту, созданную теми, кто уже носил имя царя царей.

– Отакой судьбе тебе говорила Олимпиада или Аристотель?

Образ великого полководца чуть затуманился, растворяясь в предрассветных сумерках, еще заполнявших комнату.

– Учитель никогда не рассказывал о Персеполе. Предполагаю, что мать скрывала свою судьбу. Имя Олимпиада ей дал отец в день свадьбы. До этого она носила имя Поликсена, а позже – Миртала. Когда Филипп развелся с Олимпиадой и вновь женился на юной Клеопатре из знатного македонского рода, мне было восемнадцать. Нам пришлось уехать из Пеллы в Эпир, откуда мать была родом. Тогда у меня и возник вопрос – знай она о такой судьбе, смогла бы покорно ждать эту участь.

– Извини, если мои вопросы причиняют тебе боль…, но почему ты думаешь, что Олимпиада знала свою судьбу?

– Матушка часто мне рассказывала историю, в которую уверовала сама, и хотела, чтобы поверил я.

Он резко встал и прошелся по небольшой комнате. Это был образ сильного и умного воина, способного быстро оценивать ситуацию, находить блестящее решение и первым кидаться в бой, воплощая его. Золотые локоны раскачивались в такт его шагам. Наконец он остановился и спокойно вернулся, сев напротив девушки. Затем продолжил: