Он остановился на автозаправке, залил полный бак и сел на террасе выкурить сигарету. Съел бараний шашлык, выпил стакан ферментированного сока репы и снова тронулся в путь. Движение стало интенсивней, и Левент влился в общий поток. «Хорошо, что я уехал один. Не хватало еще, чтобы этот кретин торчал тут у меня за спиной». Дорога шла через апельсиновые рощи и хлопковые поля, перемежаемые овощными плантациями.
Он потратил уйму времени, пробираясь через Османие – город, протянувшийся через нагромождение холмов. Еще почти пять часов ушло, чтобы по широкому шоссе, словно ведущему из ниоткуда в никуда, наконец достичь Кобани («…они говорят: Айн-эль-Араб…»). Почти прибыв в пункт назначения, Левент вышел из машины и вскарабкался на насыпь, чтобы взглянуть на город, в котором с начала лета воевали друг против друга курды и джихадисты.
По ту сторону границы последние лучи солнца окрасили в пурпурный цвет город, разрушенный неделями сражений и бомбежек. Несмотря на окружавший его заслон из колючей проволоки, Кобани казался близким. Чудом уцелевшие минареты, здания, от которых остались одни стены, выпотрошенные горящие дома – от них в небо поднимались густые клубы дыма, редкие зеленые пятна садов на охре песка, белые фасады… Через убранные поля катили в облаках пыли военные автоколонны. С турецкой стороны, в паре десятков метров от него, с воем мчались, прорезая довольно густую толпу, санитарные машины.
Левент постоял немного, разглядывая растерянных людей, бегством спасающихся от ужасов войны. Старики с палками, стайки детей с огромными от голода и страха глазами, крестьянки в длинных юбках, многие с грудными младенцами на руках, калеки, нищие, раненые на импровизированных костылях и тут же, вкраплениями в однообразном потоке обездоленных, – торговцы водой, фруктами и хлебом, зеваки, карманники, искатели удачи, наркоторговцы и мелкие ростовщики – в грязной одежде, с небритыми лицами.
Левент наслаждался этой минутой, дарившей ему ощущение устойчивости посреди исторических потрясений; на том месте, которое он занимал, ничто не могло помешать ему свободно действовать и в каком-то смысле нарушить его комфорт. «Я – воин-кочевник; мои предки столетиями грабили население степей, пока не захватили новый Рим; у нас есть ловкость и сила; я никогда не буду таким, как этот сброд; во мне – сила, я действую, я играю. И трахаю белых куколок».
За демаркационной линией по лабиринтам улиц бродили, смешиваясь с ордами беженцев, вооруженные комбатанты, журналисты, фотографы, телевизионщики, съехавшиеся со всего мира.
С начала боев по эту сторону границы возник и быстро рос еще один город.
Примитивный мегаполис, порождение хаоса.
Состоящий из грязи и пыли.
Повсюду стояли палатки, горели костры, высились груды мусора; от прорытых канав несло дерьмом; тянулись бараки парамилитарных складов; виднелись пастельных тонов круглые шатры неправительственных организаций и времянки, сооруженные из растянутых на ветках деревьев ковров или одеял. Было много сирийских беженцев. Некоторые целыми семьями плюхались на колени и молились – христиане.
На каждом контрольно-пропускном пункте теснились люди в зеленой или темно-синей форме. Это были турецкие военные, которые контролировали все входы и выходы.
По ту сторону – Сирия. «Скоро мы надерем тебе жопу, Башар. Скоро возьмем тебя за яйца».
Очередь перед КПП двигалась в час по чайной ложке.
Левент не без труда пробился к заграждению и представился спецназовцу эрдогановской полиции. Молодой лейтенант сразу повел его в стоящий на холме дом, в котором расположился штаб турецкой армии; офицеры большую часть дня проводили возле окон, прижав к глазам бинокли. «Подсчитываем попадания и составляем рапорты, – объяснил один из них Левенту. – Жалко, майор, что вы не приехали вчера. Вчера коалиция вела активные действия. Не часто увидишь такие авианалеты, да еще в таких условиях. Целый день летали F-16… Было очень интересно, я могу показать вам видеозапись. Но мне еще надо заполнить кучу бумаг. Хорошо, что они устраивают такое не каждый день…»
Ему понравилось, что его назвали майором, хотя у него не было воинского звания. Только регистрационный номер в особой книге турецких спецслужб.
Он переночевал в штабе. Капитан уступил ему свою койку. Ночь прошла быстро. На следующее утро водитель в штатском отвез его на другую виллу, расположенную в нескольких километрах дальше, в Суруче. Здесь, как и повсюду в этой части мира, по повседневной жизни людей прокатилась война. Палаточные городки, шеренги гробов… По полям ездили бульдозеры, рыли братские могилы и ровняли площадки под новые сборные сооружения. Образовалось уже пять лагерей беженцев, в основном заполненных курдами. На обочине шоссе больше недели стояли грузовики с продовольствием в ожидании разрешения попасть в Кобани.
Дом пустовал. Его хозяин, владелец местной сети супермаркетов, сбежал после начала боев. Сторож – седой как лунь старик с рукой на перевязи – приготовил ему кофе и ушел в сад. Ровно в девять часов к воротам подъехала машина. Шофер выскочил первым и открыл пассажиру дверцу.
Левент наблюдал за происходящим из окна второго этажа, не в силах преодолеть возбуждения. Тот факт, что этот тип явился с пунктуальной точностью, укрепил его в приятном сознании, что он, как и его гость, принадлежит к особой касте лиц, которые не обязаны подчиняться законам обычной жизни. На пороге показался худощавый, почти тощий мужчина, одетый на западный манер.
– Ас-саляму алейкум! Рад встрече с вами. Зовите меня Мурадом. Это имя, которое вы вписали в мой паспорт, не так ли?
Он говорил на грамотном английском, но со странной интонацией, короткими фразами и тщательно выговаривая каждое слово. Левент подумал, что он, возможно, пытается скрыть свой акцент. Аскетичное лицо, хищный профиль, ежик черных волос. Лет сорока. Коллеги Левента так и не сумели установить его подлинную личность. Единственное, что им удалось выяснить: он родом из Ирака, офицер, служил в армии при Саддаме Хусейне, несколько лет назад примкнул к исламистам. В настоящее время представлялся одним из лидеров Исламского государства, отвечающим за международные связи, что, впрочем, не значило ничего.
– На таможне у вас не возникло…
– …сложностей? Нет, благодаря вам никаких. У меня были безупречные проездные документы.
– Можете использовать их снова сегодня вечером. Пересекайте границу через тот же пропускной пункт. Но имейте в виду: у них ограниченный срок годности. Если завтра после семи часов вы предъявите эти документы, вас немедленно арестуют.
Их разговор длился три часа. Они поддерживали контакт уже давно, но лично встретились впервые. Мурад вел беседу, которую сам обозначил как «общий обзор горячих тем», весьма методично. Для начала он настоял, что их встреча должна сохраниться в полной тайне.
– Это необходимое предварительное условие, – со странной улыбкой сказал Мурад.
– Мы не знакомы, – кивнул Левент. – И никогда не виделись. Никакой встречи не было.
Затем начался углубленный обмен сведениями о положении в Сирии, о намерениях курдов («Мы высоко ценим, что вы не полностью перекрыли источник информации на эту тему», – без улыбки сказал Мурад), об Ираке, Мали, Ливане, Египте, Ливии и, разумеется, о Кобани. Мужчины разговаривали нейтральным тоном, ни на секунду не отводя друг от друга глаз. Каждый оставался предельно сосредоточенным.
Мурад сидел скрестив ноги и то и дело закуривал, не докурив до конца ни одной сигареты. Тонкий нос с горбинкой, две горькие складки вокруг рта, подстриженная глянцевая бородка… На худощавом лице застыло самодовольное выражение человека, много раз уходившего целым и невредимым после атак американских дронов. Левент, сидевший напротив, выглядел более рыхлым, упитанным и слабым (отчасти он таким прикидывался). Он внимательно слушал собеседника (он привык молчать, давая другому высказаться), буравя его взглядом своих черных глаз, что не мешало ему время от времени прерывать его очередью коротких прямых вопросов, точность которых порой приводила того в замешательство.
