Мастер потянул меня с дороги, солдатики мои мялись, но тоже уже — на обочине.

Я оглянулась на беженцев, далеких и мелких, как муравьи под плотной шапкой пыли. Предупредить? И куда им деваться? В Лес, где непонятно, что с тобою будет, или бежать вперед? От военных разве убежишь — с детьми и больными?

Я сказала солдатикам: идите вперед, расскажите, что люди нагоняют. Сглотнула, растерла руки, вышла навстречу невидимому войску, остановилась посреди дороги.

— Леди, вы в одиночку собрались остановить королевских людей? — спросил Мастер, и в голосе его было маловато смеха. Он решил, что я серьезно.

В общем, правильно решил.

Я спустила рукав на ладонь, тщательно загородившись плечом, поплевала на него, протерла край топорика. Попробовала кромку пальцем, примерила к руке выше запястья, резанула раз, другой. Зачем в кино, чтобы набрать крови, режут ладонь? Постоянно же будешь тревожить рану, не давать зарасти. Я похвалила себя за ум и резанула третий раз, дала подбежавшему Мастеру отобрать топорик, размахнулась и с воплем выбросила руку вперед.

С кожи слетела пара капель и шлепнулись на дорогу. Я схватила руку выше пореза, помяла, сжала и разжала кисть, потрясла, уронила себе под ноги еще несколько. Прошипела: давай, зараза, давай, как в сказках. Я теперь не хуже королевы для тебя. Ты сам меня выбрал.

Утоптанная земля под ногами лопнула, растрескалась, из нее взвилось деревце, шлепнув меня ветвями, и еще одно рядом, и еще — подальше. Земля дрожала, я отступала и отступала, а вокруг поднимались деревья и кусты, сплетались ветвями, так что за ними скоро не стало видно дороги. Поле тоже лопалось и дрожало, сбрасывало траву и рожало деревья, скоро от леса до леса протянулась стена. Я завернула рукав, чтобы он не лез в кровь, прижала его локтем, зарылась в сумку. Деревья повалят — а вот это уже не обойдут так просто.

Мастер повис у меня на здоровой руке. Сказал голосом, какого я от него не слышала:

— Я вам не позволю.

— А я вас и не спрашиваю.

— Я остановлю их сам, не нужно… не стоит…

— Вы их сожжете, а как по мне, хватит мертвых. А если они согласятся на сделку, значит, сами виноваты.

Я потянула у него руку, но Мастер крепко вцепился в запястье и разгибал мои пальцы на сосуде по одному.

— Только попробуйте, — сказала я серьезно, — я вас никогда не прощу.

— Если я дозволю вам — не прощу себе сам, и вы, одумавшись, не простите меня.

Я разжала пальцы — и тут же ткнула его в локоть, Мастер охнул и выронил сосуд прямо нам под ноги. Он не разбился, и я, пихнув Мастера в сторону, с размаху наступила на горлышко.

И рванула прочь, что было сил, и Мастер, не будь дурак, чесал со мной. А за спиной ярился и требовал платы страж леса, обманутый и поэтому очень сердитый сейчас дух, но скоро его скрыли лезущие отовсюду молодые деревца.

— Нам бы пригодился танк, — сказала я.

Мастер неопределенно буркнул и снова потер локоть. Я уже извинялась перед ним десять раз, и тянуло извиниться еще, потому что он утверждал, что пальцы немеют до сих пор. Хороший прием, я научилась ему у Артемки, то ли друга, то ли приятеля для секса, то ли по-серьезному моего молодого человека (расстались мы, кстати, потому, что так и не смогли определить, как все это называть). Он тыкал мне в локоть и без труда отбирал колбасу, когда мы боролись за нее у холодильника (расстались и поэтому тоже: я не делюсь своей колбасой).

Я рассказала эту историю Мастеру, и он сначала поинтересовался, какого же рождения и титула этот молодой человек, если ему позволено бороться с леди, и только потом спросил: хорошие ли колбасы делает мясник в моих краях?

Мы лежали в кустах, глядели на замок, и я рассказывала ему про советскую колбасу из туалетной бумаги, и про российскую — видимо, из пластмасс, потому что однажды вполне нормального вида кусок взял и расплавился у меня прямо на сковородке.

Лес вывел нас под самые замковые стены. В прошлый мой короткий визит вокруг замка было поле, а теперь деревья чуть не лизали кронами камни башен. Я в который раз подумала: что же мы наделали, а потом заглушила эти мысли разговорами о колбасе — вместе с мыслями о том, что последняя моя надежда вернуться домой осталась там, в сплетенье ветвей поперек дороги. Лучше о колбасе. Настоящий светский разговор, чтобы не говорить о том, что на сердце. И Мастер не убивается, хотя бы вслух.

Я пошутила один раз, мол, вы так переживаете, потому что обломилась надежда избавиться от меня в скором времени? У него стало такое лицо, что больше я так не шутила. Лучше о колбасе.

— Всегда можно найти другого духа и пленить его, — сказал Мастер мне в затылок. Я отползла вбок, смяв ветки, поглядела на него. — Лес всегда был мистическим местом, там много потерянных душ, которые можно поймать, потом распылить и…

— А сардельки, — сказала я, повысив голос, — были очень даже ничего, если брать подороже.

Мастер закрыл рот и долго молчал. Хорошо, потому что от разговоров о мясе и его заменителях у меня так бурчало в животе, что олени, если они тут были, должны были разбегаться в ужасе перед хищником, а стража — наоборот, сбегаться.

— Са-дель-ки, — сказал Мастер шепотом по-русски. Осенняя речь знала слово "колбаса", но "сосиски" и "сардельки" в ней еще не появились.

Я хихикнула и сделала из пальцев бинокль, приложила к глазам.

— Нет ли у вас жара, леди? — поинтересовался Мастер, тронул меня за руку повыше отметины.

Я дернула плечом. Уже и подурачиться нельзя. Сказала:

— Все в порядке. — Снова уставилась на замок, вздохнула. — Танк бы точно пригодился. Пальнуть по воротам и въехать красиво.

Мастер заправил волосы за ухо и смолчал. Начал привыкать.

Я задом выползла из куста в темень среди деревьев, попрыгала, стряхивая листву и веточки, позвала в темноту:

— Явитесь, пожалуйста.

У дамы я тоже просила прощения, но лицо она скрывала, а по голосу было не понять, держит ли она на меня зло до сих пор за резкие слова. С порезом, однако, помогла, и пошла за нами, когда мы удрали в Лес и плелись, не разбирая дороги.

Дама выплыла между темных деревьев, словно невеста-гот вошла в готичный загс. Сказала:

— Воды говорят, что пить носят и королеве, и ее камеристке, и рыцарю ее супруга, и магу.

— Воды не сообщают, где они?

— Королева в покоях, заперта, камеристка при ней, — отвечала дама. — Маг с рыцарем — в подземелье.

Я потерла руки. Значит, живые, а королева еще и неплохо устроилась.

— В замке мало народу, — сказал Мастер. — Почему?

— Король выступил войной, и все его рыцарство сейчас на дороге в Викерран, — ответила дама.

В пустыне дама моя была бы бесполезна в качестве разведчика, подумала я, но здесь — неоценима. Сказала:

— Вы просто Йоган Вайс.

Дама тоже со мной не первый день, поэтому промолчала и просто тронула тяжкие складки на юбках.

Я спросила:

— А сам король-то где?

— Он говорил над кубком, что выступит после, когда путь к столице будет чист.

— На готовенькое, — сказала я. — Умно.

— Если он будет там первым, — сказал Мастер.

— А кто опередит? Соседи?

— Соседи, — согласился Мастер. — Сейчас самое время разделить между собою ослабленные земли.

Я тоже так делала, вспомнила я. В стратегиях, "резиновых рамках". Ждала, пока враги сцепятся между собою, а потом, когда у обоих не останется армии, прийти, выдать всем люлей и захватить золотые рудники.

Я потерла руки, пощупала топорик у пояса. Оглядела спутников.

— Итак! Каков план?

Дама покачивалась в воздухе, как кувшинка в медленной воде, Мастер глядел на меня большими неподвижными глазами. Я вздохнула. Подумала: а я ведь даже не пехотный капитан.

Опыт игр пригодился мне как родной: старый трюк с нападением на дальние рудники малым отрядом, и, когда вражья армия грозно выдвинется устранять беспорядок, можно совершить дерзкий набег и славно пограбить. Или проще: метко брошенный в сторону камешек в шутерах и стелс-экшнах отлично отвлекает глупых охранников, они всей толпой идут посмотреть, что там за шум, а Сэм Фишер или Сорок Седьмой тем временем проникают, куда хотят.