— Извините. Я очень устала. Я каждый раз думаю, что сейчас доберусь куда-то… сделаю что-то… и все закончится. Почему не заканчивается?..
Подумала: ясно, зачем я нужна Лесу. Человек, запертый здесь, в лепешку расшибется, чтобы выбраться, и на все будет согласен.
— Даже если бы я собрался провести ритуал, — сказал Мастер, — я не владею всеми частями заклинания. Я кое-что помню, но не все, и у меня далеко не все записано. Например, та часть, что была нанесена на… на ключ.
— Я привезла, — сказала я. Тут же зажала себе рот ладонью. Черт побери!
Мастер тут же оказался рядом, присел, наступив на юбки, а огонек прильнул ко мне, как щенок.
— Вы… вам удалось… как, откуда? Когда вы успели срисовать? Вы уверены, что прочли знаки точно?
Ишь как оживился. Я снова потерла рот и вяло выпихивая из себя слова, рассказала про Ове и то, что вытребовала у него на дорожку. Мастер спросил точно так же, как спрашивал Ове — зачем мне?
Затем, что это что-то важное. Что написал на Полле ее отец (вот ведь тоже веселый был, судя по всему, товарищ, хороший, мать его так, семьянин). Затем, что я хотела выменять это у Мастера на дорогу домой, если он все-таки знает, что делать с этими их Тонкими тропами, или на помощь в поисках другого мага. Я больше никого не знаю в этом мире, кроме моих попутчиков, к кому мне еще обращаться? А добрые дела не делают просто так. И даже если делают — это заслуживает благодарности. Отдарка.
— Вы совершенно правильно решили, леди, — проговорил Мастер. — Пожелаете вы провести ритуал, или же пожелаете не проводить, секрет истинной жизни не должен пропасть, и, если вы позволите, я сохраню его…
— Он там, — я слабо повела плечом. — Там, снаружи. В сумках. Где лошадь.
Мастер подскочил, оскользнулся на парче, чертыхнулся, подал мне руку. Чуть не упал, когда я потянула, вставая.
Дама смотрела на нас и все молчала.
— Это не мне решать, — сказала я. — У нас все равно нет того, кем можно пожертвовать. И даже если бы был…
— В Лесу не умирают, — сказал Мастер. Он все держал мою руку, ладонь его была горячая и сухая. — В полном смысле этого слова. А все, что не перешагнуло этой черты, можно вернуть назад, в прежнюю форму.
Он смотрел не на меня, а на даму. Та слушала, вуаль ее колыхалась, как лист водяной травы.
Я помотала головой.
— Ну и что? Зачем это вам? Ради знаний? Вы же говорили, что никто не знает, что будет…
— Лес обретет недостающее, — сказала дама.
— Что именно? — уточнил Мастер. Я сжала его руку, и он сжал в ответ.
— Жизнь, — ответила дама.
— Жизнь Леса есть недостаток истинной жизни, — сказал Мастер. — Отсутствие жизненной эссенции порождает свою форму существования, которое можно назвать жизнью?
Дама ответила на Весенней речи, Мастер на ней же спросил еще что-то, пальцем с огоньком на конце начертил в воздухе пару знаков, дама отвечала, и капли перед нею собрались в сложную фигуру. Может, и лучше, что я не понимаю чародейских разговоров, подумала я. Это еще хуже, чем лекции по философии, когда лектору нравится, как звучит его голос. А нам потом это сдавать.
Они замолкли, и я дернула Мастера за руку. Он обернулся ко мне с удивлением. Да, да, я все еще здесь, представьте себе.
— Вы же не хотели это делать для королевы, — напомнила я. — Потому что боялись последствий. Что изменилось?
— Я до сих пор думаю, что вреда будет больше, чем пользы, — сказал Мастер, пожал плечом, наши руки качнулись. — Однако же… если это поможет вам снова обрести дом… прилегающая земля все равно мертва и пуста или скоро станет таковой.
Точно. Война же идет, а мы тут…
— Все равно не понимаю, — сказала я.
Мастер долго жевал губу и катал между пальцами вытянутую из подола рубахи нитку.
— Вы и ваше благополучие важнее, чем месть Рихензы, беды, которые она принесла бы, и, в общем-то, все остальное, — разродился он, наконец.
— Почему это? — изумилась я.
Мастер пробормотал что-то совсем невнятное.
— Не важнее, — сказала я, тут же пожалев. Сейчас он со мной согласится — и все! Прощай, дом. Но все равно, нельзя так. — Если вы считаете, что цена слишком высока…
Мастер еще раз сжал мои пальцы и попросил проводить его к лошади и поклаже. Еще раз спросил, не захватила ли я еды. Я больше всего хотела ответить, что — захватила, желудок сжимался, и было холодно.
Скоро я буду дома, и прощай все, и здравствуйте — полуфабрикаты и чистые простыни! И никаких больше ночевок на природе, никаких насекомых, никаких вооруженных мужиков (да и женщин при оружии тоже с меня хватит)… никаких войн. Отданных войне старшеклассников и зрелых дядек, никаких утащенных в плен женщин, никаких тварей, которые и живут, и не живут. Никаких больше людей, которые тебе нравятся, и ты им, вроде бы, а потом в один момент они готовы перерезать тебе горло.
Я потерла шею, поглядела на Мастера. Мы выбрались наружу, но далеко не ушли. Он сидел под деревом и читал записи Ове, водил пальцем по рисункам, в которых я узнавала обнаженную Поллу со змейками узоров по телу. Бедняжка, заставили раздеться… а Ове, наверное, краснел. Он похож на того, кто будет краснеть, когда рядом дышит хорошенькая девушка, а не то что позирует голышом.
Загребли его, наверное, за помощь мне. Я потерла лоб, прижалась к Мастеру под бок. Тот закивал, не отрываясь от листов. Дама осталась во дворце, солнце село, и я не видела, что там происходит, но грохот до нас долетал отчетливый.
Скоро я буду дома. К черту их всех — Мастера увеселительных иллюзий и чародейку, которую ее искусство не спасло от чужой зависти. Скоро никто из них мне не понадобится. Лес меня отпустит, я найду кого-нибудь, кто поработает за деньги, и не будет при этом служить врагам моих как бы друзей…
Эбрара с его «спаси мой народ» к черту особенно!
И войны, и разборки королевских семей. Я и у себя-то стараюсь не интересоваться политикой, сплошная грязь, а тут… чужие люди. Я положила голову Мастеру на плечо, зевнула. Одеяла я не захватила тоже, но всегда можно попросить Мастера сделать его из конской попоны.
— Король Каданок Серный получил свое прозвание за несколько лет до смерти, — проговорил он, когда я уже задремывала. — Он мешал серную пыль с углем, вкладывал в раны пленных и поджигал. О нем говорили с ужасом. — Меня передернуло, но я продолжала делать вид, что сплю. Мастер помолчал и добавил: — При нем Викерран побеждал в войнах и стоял крепко. Тогда чародеев держали не только как трюкачей для пиров и выездов. Она, — Мастер кивнул через поле, на холм, откуда раздавался скрежет, — справлялась о своем государе.
— Есть такие государи, — пробормотала я, — которые почили — и слава богу. Слава Четверым, если по-вашему.
— Вы уже стояли на пути домой, — сказал Мастер. — Отчего вы не распылили ее? Вы были бы уже в родных местах.
Про это я ему тоже рассказала. Приятно, все-таки, поговорить с кем-нибудь, а то конь устал от моей болтовни и просьб не сбрасывать меня с седла.
— Потому что у нее гражданская позиция, видите? Нельзя распылять тех, у кого гражданская позиция.
Мастер тихо хмыкнул.
Ничего, я что-нибудь придумаю, Ове мне подскажет, и никакие другие маги и их гражданские позиции не будут меня волновать. У Мастера вон, наверное, и позиции-то никакой нет, кроме того, что королеву он не любит и даже назвал ее девчонкой.
— Сколько вам лет? — спросила я, как когда-то уже спрашивала давно-давно. А может, и недавно.
— Много, леди, — ответил он, как давно-давно.
— Вы сможете… сделать все? Что нужно Лесу.
— Приложу все усилия. Я буду благодарен, если вы воздержитесь от исправления контуров по своему усмотрению.
Я боднула его лбом в плечо.
Было почти хорошо. Все правильно, все живы.
За исключением тех, кто скоро жив не будет, и кто, может, будет жив, но надолго останется в заключении. И кто будет не жив и не мертв, а что-то страшное между.
Но все это не должно меня волновать.
И не волнует.
