И, похоже, их воровка разобралась с кровными плетениями намного быстрее, чем они ожидали. Потому как по-другому объяснить вспыхнувшую родовую печать и опутавшую сознание вязь подчинения мужчина не мог.

- Попался, целитель!... - прошептал где-то на краю сознания женский голос и зашелестел сухим, неприятным смехом. - Так глупо попался...

О да, глупее некуда - попасть под власть артефакта, который сам же и зачаровывал... Только вот самого кулона здесь не было - Руан его не чувствовал, - как и не было воровки, а в том, что это именно она смеялась недавно, мужчина даже не сомневался. Должно быть, спряталась в руинах, куда изначально лежал их путь, и теперь руководила оттуда. Разбуженному явно в спешке личу же досталась лишь крупица силы артефакта - иначе молодой мужчина давно бы потерял собственную волю, превратившись в бессознательную марионетку.

А значит у него есть шанс вырваться: хоть в его жилах и течет кровь правителей, но он все же не принц, на чью кровь настроен артефакт. Да и у осколка нет столько власти, как у самого кулона. Так что...

Руан осторожно попытался потянуться к подчиняющей вязи. Попытался прощупать ее, поддеть, распутать, снять оковы с себя. Вот только усилия его оказались тщетны: заключенной в осколке древней магии не хватило, чтобы оплести его душу и подчинить, но для подчинения тела

\endash оказалось достаточно. Лишь только пальцы чуть дрогнули на тальхе, едва заметно сжав всегда служившее ему верой и правдой оружие.

- А вот оружие тебе больше не за чем, - тут же насмешливо прошелестело в голове. - Брось его, целитель!

Сердце на секунду замерло, пропустив удар. Мужчина взметнулся, яростно забился. Рванулась, заревела внутри как раненый зверь магия, отозвалась поселившаяся под сердцем тьма Вир, и в какой-то момент ему показалось, что еще чуть-чуть, и оковы лопнут, не выдержав натиска, не выдержав ярости, но... Превратившийся в посох тальх выпал из ослабевшей руки, покатился по каменной мостовой и замер в нескольких шагах от них. Такой близкий и такой недоступный.

- Какая ирония, - вновь глумливо зашелестел голос воровки. - Тальх можно забрать у вас только после смерти, а ты же сам его выбросил. Впрочем, это упущение мы скоро исправим - жить тебе осталось недолго. Подойди!

- Руан! - стоило лишь ему сделать шаг, как его схватили за руку. Виррин?! Мужчине отчаянно захотелось зарычать на нее: он-то думал, что она более благоразумна и не сунется на площадь пред очи лича. Им стоило уйти, пока внимание умертвия и воровки было сосредоточенно на нем: вряд ли обе девушки хоть сколько-нибудь интересовали его визави. А, значит, у них был шанс затаиться где-нибудь в одном из разрушенных домов, а после выбраться.

Но Вир не только, не ушла, но и, более того, помешала воровке: тонкие пальцы, обвившие его запястье, внезапно родниковой прохладой приглушили горящую, словно свежее клеймо, родовую печать.

- Как интересно, - закрались в голову чужие мысли, наполненные женским насмешливым голосом. - По имени зовет. Кто она тебе? Очередная дурочка, очарованная тобой и твоей магией? Или, может, наш черствый целитель наконец-то в кого-то влюбился?

- Кто ты? - проигнорировав вопрос, зацепился за последнюю фразу Руан. Ее слова натолкнули его на мысль, что он встречается с ней не в первый раз. Возможно, они не знакомы лично, но она достаточно часто появлялась во дворце, чтобы быть в курсе гуляющих там сплетен. В том числе и о его личной жизни. А вот пропавшую любовницу принца они, похоже, зря подозревали: она всего лишь человечка в отличие от воровки. Более того, скорее всего, девушка уже давно мертва: ее предназначение по замыслу укравшей кулон было лишь в том, чтобы сбить их с пути. И, конечно же, ей абсолютно не надо было, что бы девушка внезапно объявилась.

- Всему свое время, целитель. Не бойся, ты узнаешь мое имя. И умрешь с ним на губах, - сухой смех неприятно заскрежетал в голове, но почти тут же оборвался. - Но вернемся к моему вопросу. Кто она тебе?

- Никто.

- Какая жалость, - глумливо заметила воровка. - А ведь это было бы так романтично - умереть от руки любимой женщины... Умереть, глядя в глаза предавшей тебя любимой. Вот была бы злая ирония, не правда ли? Или, думаешь, она бы тебя не предала? Не тебе ли, целитель, знать, что стоит предложить что-нибудь более ценное, как жизнь любимого, как все обещания будут забыты. А что может быть более ценное, чем собственная жизнь?

- Не веришь? - хмыкнула невидимая мучительница, когда ответа на ее слова не последовало. - Тогда слушай!

Стоило лишь ей это сказать, как в голову мужчины ворвалась сотня голосов. Они шептали, шипели, требовали, угрожали, уговаривали все как один оставить его, и обещали Вир свободу.

- Видишь, - тихим ядом разлился на самой грани сознания голос воровки, но Руан все равно различил его среди вороха других, - она молчит. Сомневается, колеблется. Разве она должна колебаться?

Если бы Руан мог, он бы горько улыбнулся. Воровка дала Вир лишь иллюзию выбора. И он бы предпочел, чтобы она выбрала свободу: если конечно, обещания лича не лживы. По крайней мере, он считал, что это было бы правильное решение. Вот только почему-то прозвучавшие слова Виррин внезапно отозвались глухой болью в душе.

Пожалуй, ни одна дорога в жизни не была для меня настолько тяжелой. С каждым шагом мне становилось все сложнее и сложнее идти, ноги словно налились свинцом и не желали подчиняться. Бремя принятого решения нещадно давило, с каждым шагом становясь все тяжелее

\endash мучительнее. И хотя оно выглядело правильным - ведь, по сути, мертвому магу нужен был только Руан, а мы же с Катрин оказались случайно втянуты в его игры, да и, к тому же, хоть кто-то из нас должен вернуться, чтобы предупредить об опасности, а у нас с магистром на это больше шансов, - но внутри все противилось такому выбору. Мне даже пришлось призвать на помощь "тяжелую артиллерию" - воспоминания о шабаше. Но не те упоительно сладкие минуты, когда мы были вместе, когда огонь плясал вокруг нас в наших телах, когда свет звезд рассыпался серебристыми бликами на разгоряченных телах, а ту горечь осознания, что все это было лишь игрой, что мной воспользовались и что теперь меня оставили, как уже ненужную вещь, а ласки дарят совсем другие девушки.

Мы так и не поговорили с Руаном - днем он не спешил начинать разговор, как всякий мужчина, должно быть, полагая, что если не напоминать, то гнев и обида женщины сами собой сойдут на нет, и все вернется на круги своя без малейшего их вмешательства. Я же, честно говоря, тоже не торопилась вывести Эрударена на чистую воду. Потому что боялась. Боялась услышать то, что сделает мне еще больнее. А от того осторожно баюкала то хрупкое перемирие, что наступило.

Вечера же у нас оказались на редкость насыщенными, так что обсуждать все было особо некогда.

теперь, должно быть, уже и не надо. Не с кем станет, стоит лишь мне сделать последнюю пару шагов.

- Это правильное решение, - тут же зашептало на самой грани сознания. - Он предал тебя... ты ему не нужна, - зашелестели чужие вздохи. Настойчивые голоса неупокоенных душ, прежде моливших, звавших, предлагавших, угрожавших мне, сейчас почти смолкла. Превратились в почти неслышный гул, лишь изредка из которого можно было расслышать шепот тех, кто во веки веков обречен по прихоти лича скитаться по сожжённой, мертвой земле.

- Отдай его... и вы уйдете... только он... нужен... отдай...

Я чуть сжала пальцами чужое запястье там, где пульсировала, обжигая жаром мою ладонь, метка и... сделала последний шаг к трону. Чтобы тут же вскинуть голову и встретиться с

пылающим синим огнем взглядом восседающего на нем мертвого мага - единственным, что еще выдавало в нем хоть какую-то искру подобия жизни.

Иссушенные губы того, кто некогда продал чужие жизни за свое бессмертие, искривились в кривой улыбки. Костлявая, обтянутая тонкой бескровной кожей рука потянулось было в нашу сторону, но остановилась. Но лишь затем, чтобы в следующий миг дернуть на себя невидимый поводок. Руан дернулся, словно на его шее был тот самый ошейник, к которому и вела невидимая привязь лича, сделал шаг вперед. Метку обожгло огнем и я, не в силах выдержать жар, отдернула руку.