— Бабушка ушла к соседке. Положи ключи на тумбочку.
— Я не это имел в виду.
Брок отодвигает друга, проходя в квартиру. Ставит чайник. Они ведь знают друг друга как самих себя. Брок помнит что нужно, чтобы привести друга в чувство и заставить говорить. В прошлый раз для этого понадобилось три кружки сладкого чая, плитка шоколада и куча самообладания. Сейчас все будет проще. Брок видит, что парень сам хочет поговорить, просто… стесняется. Себастиан ему совершенно точно не нравится таким. У него даже глаза потускнели. Что же сделала эта девчонка, что после первого, вроде как долгожданного, свидания, Себ выглядит так, будто ходил на похороны?
— Она поцеловала меня. Сама.
Эту кружку любила миссис Грин — мелькает мысль на периферии сознания, пока они собирают осколки. Брок не знает, на что списать внезапную склонность крушить чужую посуду. Спасает молчание и мелодично позвякивающие куски фарфора. А потом Себастиан шипит и прижимает к себе порезанную руку.
— Слишком сильно сжал, —смеется он.
— Будь аккуратнее. Тебе надо беречь руки.
Звучит серьезно, без насмешки. Себастиан кивает, поджимая губы. Порез небольшой. Впрочем, Брок так и не выяснил, почему его друг был расстроен поцелуем. Ему самому всегда нравились смелые девушки. Хотя, в последнее время… Он уже и забыл, когда последний раз был на нормальном свидании «со всеми вытекающими», но с завидной регулярностью рассказывает Себастиану о своих любовных похождениях. Всегда правду. И всегда в подробностях.
— Заткнись, — обычно беззлобно просит Себ.
— Да ладно тебе. Хоть от кого-то ты должен узнать, что делать с девушкой после поцелуев.
Сейчас Брок предпочитает молчать. Боится, что голос подведет. Да и Себастиан не выглядит настроенным на разговор. Только через неделю, когда его снова будят с просьбой завязать галстук, Брок признается себе, что ревнует своего музыканта к этой девушке. Ко всем девушкам. Вообще ко всем людям. Ревнует до сжатых кулаков, до вспыхнувших белых кругов чистой ярости под веками. Ревнует.
========== 5. ==========
5.
Себастиан чувствует себя разодевшимся идиотом. У него дрожат руки. Он старается не думать о том, как выглядит в черном фраке, поправляя сползшие белоснежные перчатки. Он волнуется как маленький мальчик перед первым выступлением. В каком-то смысле это действительно первое выступление на большой сцене перед залом, полным людей. Музыкальный руководитель не уставал напоминать целый месяц о возложенной на него ответственности. Видимо, его преподаватель ничего не слышал о вреде морального давления на юные умы.
За кулисами полумрак. Ему душно, жарко, и жутко чешется спина под плотной тканью. Он никогда так не боялся выступать.
— Я похож на пингвина.
— Ты справишься, Бастиан.
Брок подмигивает, поправляя ему бабочку, улыбается, хлопает по плечу и уходит. Он занимает место в зале рядом со своей спутницей. Себастиан видел, как Брок галантно придерживал перед ней дверь. Он тоже пришел не один, но все равно позорно сбежал, заприметив друга с новой подружкой, которая задержалась рядом с ним на удивление долго.
Сегодня выпускной вечер у его лучшего друга. Он не может оплошать. Подмышкой папка с нотами. На волосах высыхает гель, неприятно стягивая кожу. Он готов. Моник появляется неожиданно, зачем-то треплет бабочку, хотя та выглядела идеально. Девушка чмокает его в щеку, что-то воодушевленно рассказывая. Себастиан безумно хочет утереться ладонью и отвернуться, но воспитание заставляет его благодарно кивнуть.
— В этом году мы откроем бал выпускников вальсом под аккомпанемент Себастиана Грина, ученика 9 класса, — объявляет директор.
Он в последний раз одергивает узкий фрак, расплавляет брюки и, глянув в зеркало, выходит на сцену.Свет прожекторов слепит. У него снова дрожат руки. Или они не переставали дрожать? Себастиан садится на табурет, ставит перед собой ноты и оборачивается. Ему даже не надо прилагать усилий, чтобы найти Брока — в третьем ряду четвертый слева. Он улыбается и машет ему рукой, Себастиан кивает. Пианисту кажется, что бабочка съехала на бок. И он чудом сдерживается, чтобы не подойти к другу с просьбой о помощи. Это было бы, по меньшей мере, странно.
Музыка заполняет большой актовый зал. От напряжения по спине течет пот, щекочет кожу, но Себастиан не может прерваться. Пары кружатся по сцене вокруг пианино. Брок обнимает Лидию Хэйл за талию, тянется к ней, и Себастиан совершенно безобразно фальшивит. Путает ноты, как будто первый раз их видит. Никто этого не замечает, все слишком увлечены друг другом. Только Брок отвлекается от своей прекрасной партнерши и смотрит на него, мол, что случилось. Себастиан бы и рад ответить, да сам не знает. Его друг слишком долго заливался соловьем о плюсах пойти с ним перед неприступной красавицей, чтобы сейчас не наслаждаться заслуженной победой.
Вот только смотреть на них почему-то неприятно до брезгливости. Впрочем, пятиминутная композиция не вечна. Пары спускаются со сцены. Себастиан кланяется и уходит за кулисы.
Он быстро стаскивает перчатки, бросает на стул фрак и чудом не подскакивает, когда слышит за спиной высокий восхищенный голосок.
— Ты выступил отлично! Музыка прекрасна! Ты такой талантливый! Это было незабываемо!— лепечет Моник, хватая его под руку.
Ее голос раздражает, хочется тишины и покоя. Нет, Себастиан не клялся ей в вечной любви. Он вообще не говорил с ней о любви и о будущем. Она ему определенно нравилась — веселая, болтливая, легко отвлекает от проблем. Возможно, именно поэтому эти отношения были обречены с самого начала — Моник отвлекала от проблем, от собственных чувств. Себастиан не был с ней настоящим. Она хороший друг, но от ее поцелуев сердце не поет и от прикосновений хочется выть. Мозг кричит — не то, и сердце стопроцентно с ним согласно.
— Спасибо. Рад, что тебе понравилось. Ты не могла бы ненадолго оставить меня одного?
Он старается выглядеть довольным похвалой. Честно старается. Себастиан не умеет отказывать людям, не хочет грубить заботливой девушке, но ведь она сама должна осознавать — сейчас не до нее. Моник уходит, окинув его напоследок понимающим взглядом. Она не глупа и все прекрасно понимает. Спасибо ей за это. Спасибо за то, что не задает вопросов. Ему все равно нечего на них ответить.
После речи директора выступает школьный оркестр. Кто-то поет. Песня грустная. Что-то о любви, которой не суждено стать реальностью и растопить ледяные сердца. Люди танцуют, платья кружатся, Себастиан сидит за кулисами и мечтает провалиться сквозь землю. А еще вырвать с мясом длинные светлые локоны из головы Лидии Хэйл.
Брок подкрадывается незаметно. Садится рядом. Он смотрит на скрючившегося на полу музыканта, как разглядывают картину в музее: внимательно, с интересом. Ему кажется, что так сидеть неудобно — подобрав к груди колени и положив на них голову. Гель неприятной липкой пленкой остается на пальцах, когда Брок убирает выпавшие пряди за ухо. Парнишка чуть вздрагивает от прикосновения. Погрузившись в свой мир, он не заметил приближение лучшего друга.
— Ты облажался, приятель.
Себастиан даже не поднимает головы, просто пожимает плечами на констатацию им обоим известного факта. Нет, Брок не обнаружил в себе вдруг открывшиеся музыкальные способности, просто он столько раз слышал эту музыку и знает ее наизусть. Понять, что ноты не те, несложно. Впрочем, гораздо интереснее узнать, почему дотошный до всего музыкального и до чертиков ответственный Себастиан допустил такую досадную ошибку.
— Никто не заметил, кроме тебя. Все были заняты… друг другом. Слишком много людей вокруг. Я отвлекся.
— Засмотрелся, как я танцую?
— А ты засмотрелся, как я играю?
У Брока титаническое терпение. Можно сказать, терпение — его суперспособность. На язвительные ответы друга он предпочитает реагировать соответственно, но сейчас почему-то не получается. Весь сарказм разом испарился. Остались только усталость и глухая ноющая боль где-то в груди. Он даже собирается тяжело вздохнуть для большего драматизма, но вовремя передумывает. С притихшим музыкантом лучше не переигрывать.
