Как итог, мэр аплодирует стоя. Брок замечает, как краснеет его лучший друг, какими неловкими становятся движения. Он кланяется под звук неутихающих аплодисментов. Музыкант расслабляется за кулисами. Он сидит на высоком стуле, прижимая к себе папку с нотами. Волнение отпустило.

— Это же потерянные ноты. Ты говорил, что давно потерял их, — Брок возвышается над ним.

— Да. Я восстановил кое-что. По памяти. Еще до отъезда.

Брок принимает протянутую папку. «Брок. 17.» — слишком знакомое название. Он помнит эту легкую нежную мелодию с резкими переходами, странными паузами. Помнит все, и щеки вспыхивают стыдом. Тогда он украл первый поцелуй своего пианиста. Такое не забудешь.

Они возвращаются домой. Аманда встречает их в прихожей. Себастиан не привык видеть ее «при полном параде». Она напоминает, что завтра днем Брок уезжает, и ей хочется успеть к фотографу, пока они оба дома.

— Я несколько месяцев откладывала на это. Не сметь отказывать пожилой женщине.

Они не отказывают. Только переодеваются, каждый в свою военную форму. Совместное фото — отличная идея, особенно, когда есть уверенность, что больше не будет возможности собраться подобным составом. А они были уверены.

Капрал и матрос стоят по стойке смирно рядом с Амандой Грин. Она в модной шляпке, красивом платье и перчатках — настоящая леди. Брок думает, что было бы здорово, если б здесь была его мать. Но завтра он уедет, и думать о плохом не хочется абсолютно. Особенно, когда Себастиан касается его руки за бабушкиной спиной. Фотограф просит посмотреть на него и сделать серьезные лица. Вспышка слепит. Готовых фотографий они уже не увидят.

— Пиши мне чаще, — говорит Себастиан, сжимая его ладонь, — Пиши.

Он до последнего улыбается. Держит лицо. Слишком часто вытирает ладони о брюки. Парнишка не знает, как выразить словами то, что чувствует. Очень больно. Но плакать нельзя. Не по-солдатски это — слезы по лицу размазывать. И все же Брок ловит пару капель, скользнувших по острым скулам.

— Мы встретимся, Бастиан. Обязательно встретимся, — обещает Брок.

Он старается улыбнуться. Выходит паршиво, он и сам понимает. Обнимает неуверенно переминающегося с ноги на ногу Себастиана. Прижимает к себе крепко, до хруста. Наверное, делая больно. Целует коротко в поджатые губы. Кто-то дает команду к отправлению. Поезд воет, пуская клубы густого пара.

И музыкант очень хочет ему верить. Он ему даже верит. Почти. А через неделю прощается с бабушкой, собирает вещи и уезжает на войну вслед за единственным любимым человеком. Только вот в «Жемчужной гавани» нет войны. Там покой. И жаркое солнце. Безопасность. Одиночество и тоска.

А в далекой Африке рычат немецкие танки. Брок, прижавшись к земле, закрывает руками голову. Кто-то орет, командир тащит его за шиворот в укрытие. Они успевают как раз вовремя. Снаряд падает прямо рядом с окопом, в который Брока втаскивает командир. От взрыва их засыпает землей. Они так и лежат, не поднимая голов под грудами песка и горящих досок. Артналет стихает только через два часа.

Тем же вечером Аманда Грин получает фотографии. Одну она относит на второй этаж, кладет под дверь и, вздохнув, возвращается домой. Второй место в красивой рамке над пианино. Когда парни вернутся, они увидят ее и обязательно улыбнутся. Они должны улыбнуться.

«Вернитесь домой живыми», — шепчет она, опуская клап, закрывающий клавиатуру пианино.

Она больше не садилась за него. Никогда.

========== 14. ==========

14.

Первое письмо уже сержант Райт получает в конце июля 1941 года.Три месяца на передовой позволяют ему получить повышение. Он так устал хоронить своих людей. Новые погоны — новые обязанности, еще больше ответственности. Почтальон сбился с ног в поисках вечно занятого сержанта. А после Брок не мог найти свободной минуты, чтобы прочитать долгожданное письмо. Несколько дней прижимал к сердцу, уклоняясь от вражеских пуль.

Пришлось просить девочек из санчасти дать ему укрытие на десять минут, якобы прочесть письмо от любимой надо в покое. Есть там одна, очень понимающая дама. Хорошая девушка, молодая совсем, а в глазах затаенный страх и одиночество. Она пустила его в каморку, в которой хранился уборочный инвентарь, обещала прикрыть если что. Для них не секрет, что сердце молодого сержанта занято, но раскрывать все карты он не хочет. Они и не расспрашивают особо, просто не дают проходу.

«Здравствуй, Брок.

Я получил свой первый солнечный удар, из-за которого отключился на пляже. Так досадно — провести два дня в госпитале из-за того, что богорел, словно мальчишка. Глупость какая. Кожа со спины лоскутами слезает. Мерзкое чувство. Парни отказываются мыться со мной в общей душевой. Эти идиоды говорят, что я прокаженный. У них совершенно не смешные шутки.

Здесь такое яркое солнце. Жара. Мы полдня проводим на пляже. Вода чистая, лазурная. Кажется, будто нет войны. Тихо и спокойно. Тебя не хватает.Ты где-то далеко, в непроходимых джунглях. Надеюсь, что ты жив и здоров.

Мне нравятся местные. Знаешь, они не безмозглые горы мышц, как многие считают. Тут на корабле котенка приютили. Догадайся, как я его назвал. Прячем от капитана, как дети ей Богу. Увидит — выкинет. «Не по уставу»! Мы здесь все в ожидании войны. Каждый день. Это ожидание убивает не хуже фашистов. Я скучаю по тебе. Безумно скучаю, милый друг. Скоро моя вахта. Пора идти.

С любовью и превеликим уважением, твой Себастиан».

Конверт пахнет морем и молоком. Возможно, второе ему только кажется. У Брока над головой тоже солнце. Жарит нещадно. Полвзвода потеряли из-за лихорадки, ужасная антисанитария. Он сам чуть не погиб от заражения. Вовремя спасли. Об этом писать не хочется. И о том, что месяц назад пулю в плечо схлопотал тоже. И по поводу солнечных ударов во время боевой операции упоминать не стоит. Совершенно не забавно валяться под гусеницами вражеского танка в глубоком забытье. Можно подумать, голодных обмороков им было мало.

Себастиан рассказывает о котенке и о ребятах. Брок тоже много может рассказать о своих сослуживцах. Только все эти истории держатся на крови. А у пианиста там море и пляж. Брок не завидует. Он рад, что друг в безопасности. Он больше всего на свете хочет, чтобы так и оставалось. Пусть кошмар будет здесь, изуродует только его душу и тело. Пусть пальцы парнишки останутся такими же нежными и изящными. Райт не желает верить, что может быть иначе. Те руки не приспособлены для войны.

«Привет, Себастиан.

Ты на курорте или на войне? Не могу поверить, что ты на пляже валяешься целыми днями, пока нас тут фрицы жмут. Сражения не прекращаются. Нас без конца обстреливают.Будто проверяют нашу выдержку — ввяжемся или не ввяжемся в заранее проигранный бой. Не переживай, мы отобьемся. Как всегда. Не впервой в котел зажимают, гады.

Парни все выспрашивают о татуировке. Черт бы побрал общие душевые. А я забыл, как называется эта штука на моей спине. Много рассказывают о Крисе. Он был героем, знаешь? Стольких спас. И в танке катался и в окопах месяцами ползал. А девки эти бесконечные раздражают.Сказал же — занято. Одна только поняла. Вы немного похожи. У нее тоже глаза синие и веснушки на носу. Медсестра, зовут Хейли. Вдова она.Тихая, но сильная. В бою страшна, как черт.

Бастиан, ходят слухи, что нас скоро перебросят в Европу. Я напишу, как только узнаю точно. Ты мне снишься. Слишком яркие картинки. Они причиняют некоторые неудобства. Пиши чаще. Письма идут долго, но доходят.

Скучаю, твой Брок».

Себастиан получает его письмо в сентябре. Парни настойчиво требуют фотографию той, кто вызывает настолько глупую улыбку на лице их сослуживца. Он отшучивается о бабушкином чувстве юмора и манере писать письма. Старается не думать о фронте, о трудностях Брака. Себ не дурак и понимает, что ему рассказали далеко не все. Он видел, какие письма с фронта приходят его друзьям. Три страницы, иногда больше. И в них все: от меню на обед до цвета усов капитана. Вопрос лишь в том, как много Брок не пожелал ему рассказать. Но он ответил, значит, живой. В конце концов, многостраничные послания не их стиль. Он любит, когда все строго, даже немного сухо. Ему было достаточно просто получить весточку. Брок где-то есть. Он жив. Может быть даже здоров. Это главное.