На улице снова начинается дождь. Погода будто говорит: «Сидите дома». Броку совсем не хочется спорить с небесной канцелярией. Горячий кофе не согревает. Себастиана вызвался приготовить им завтрак, потому что бабушка куда-то испарилась. Брок глубоко вдыхает и выдает скороговоркой, боясь передумать:

— Я тебя люблю.

Словно гром среди ясного неба. Себастиан роняет нож. Вовремя успевает отпрыгнуть. Поднимает, продолжает резать хлеб. Неловко переступает с ноги на ногу, но не оборачивается. Брок кладет голову на скрещенные руки и закрывает глаза, так и не дождавшись ответа. Когда на стол опускается тарелка, гул эхом отдается в ушах.

— Ты никогда не говорил этого раньше, — протягивая сандвич, произносит Себастиан.

— Говорил. Просто не вслух. И не так, — отмахивается Брок.

— Я тоже… люблю тебя.

От такого неуверенно-нежного голоса щемит сердце. И очаровательные розовые щеки смущенного музыканта тянет зацеловать. Брок поднимается, обходит стол и притягивает к себе улыбающегося Себастиана. Поцелуй выходит почти целомудренным.

— Зачем ты закрываешь глаза?

— Мы целуемся.

— Нервничаешь?

Себастиан не отвечает. Опускает глаза.

«Очень нервничает», — понимает Брок.

Грин сам не уверен от чего именно. От горячих ладоней на плечах, от ласковых губ или от мысли, что это может быть их последний поцелуй. Отличный способ попрощаться. Себастиан чудом удерживается от истеричного смеха, когда поднимается с табуретки и идет в спальню. Если это последний поцелуй, то почему бы и нет. В конце концов, если кто-то из них погибнет, Крис — таки получит свой положительный ответ.

Кровать скрипит, и Брок думает, что надо бы починить ее перед отъездом, а то когда они вернутся, придется спать на полу. Но Себастиан целует его, опрокидывается на спину, и все ненужные мысли благополучно покидают голову.

— Бастиан.

Взгляд плывет. Себастиан встряхивает головой, фокусируется на голосе. В синих глазах черти танцуют румбу. Цепкие пальцы тянут вверх свитер, выпутывают из рукавов. Брок знает это выражение лица. Решился, наконец. Доверился. Парнишка вздрагивает под руками. Поднимается, позволяя обнять. Его ведет за лаской, точно кота.

Брок дорвался. Сам понимает, что выглядит пьяным. Безумным. Старается не пугать, не торопиться. Стащить с плеч подтяжки оказывается гораздо волнительное, чем бретельки лифчика очередной девчонки. Расстегивая пуговицы чужой рубашки, ловит себя на мысли о подарках на Рождество. Дети развязывают ленточки так же неторопливо и сосредоточено, гадая, что там внутри, как он расправляется с пряжкой ремня. Брок пугается собственных мыслей. Нельзя так. Себастиан не подарок, не вещь. Не заслуженный приз. Себастиан — чудо, за которое Броку никогда не рассчитаться с Всевышним.

— Выключи свет, — смущенно просит музыкант.

Щелкает выключатель. Шуршит одеяло, скрывая двоих от целого мира. Время замирает.Вселенная рушится. Сужается до судорожно сжимающихся пальцев и закушенных губ. На этот раз Себастиан не пугается, не пытается оттолкнуть, сбежать. Он только цепляется за скользкие плечи, зажмуривает глаза и беспрестанно зовет по имени.

Брок просыпается задолго до рассвета. Себастиан под ним сопит, уткнувшись носом в подушку. У них еще пара часов до того, как они попрощаются, быть может, навсегда. Райт гладит нежную теплую кожу. Чувствует старый шрам. Целует осторожно, боясь разбудить. Скрипичный ключ на левой лопатке, как тысяча «я тебя люблю». Как невидимая нить, связывающая два сердца. Нить, которую не разорвут километры между ними. Он надеется на это и в тоже время хочет, чтобы в конечном итоге Себастиан нашел себе… жену. Да, именно этого он хочет. Пусть после войны, когда они вернутся домой, его друг найдет милую девушку и женится на ней. Потому что так он будет по-настоящему счастлив. Так у него появится настоящая семья. А Брок будет приходить к ним на Рождество, и дарить маленьким Гринам подарки.

— Ты — моя единственная семья. Ты и бабушка, — шепчет Себастиан, и Брок понимает, что высказывал свои пожелания вслух.

— У нас никогда не будет детей. И свадебных фотографий. И…

— Хватит. Не превращайся в бабушку, ради Бога, — он неуклюже поворачивается, — Доброе утро.

Чмокнув сонного друга в щеку, Брок выскальзывает из постели. Его пример не заразительный. Себастиан остается в комнате, закутавшись в два одеяла — все еще мерзнет, оказавшись в одиночестве. Каково же ему будет в армии? Там всегда холодно и одиноко. Себ начинает всерьез беспокоиться о принятом решении. Впрочем, он не успевает додумать ответ на свой же вопрос. Дверь в комнату распахивается.

— Тут только розы не хватает для полной красоты, — смеется Себастиан.

— Ты же не девчонка. Но если хочешь, могу найти.

Себастиан качает головой. Все еще улыбается тепло, искренне. Овсянка и холодный сладкий чай — идеальный завтрак для творческой личности. Брок постоянно плюется несладкой кашей и требует себе бутербродов. И стакан молока. Тоже холодного.

— Помнишь, когда тебе было 17 лет, я тогда только начинал учить тебя, ты влез в драку с соседскими ребятами, которые запихивали какого-то очкарика в мусорный бак. В итоге вы оба оказались в нем. У тебя до сих пор шрам видно.

От легкого поцелуя в бедро воспоминания не возвращаются. Но Себ честно пытается вспомнить, о чем говорит друг, напрягает память. Выходит плохо. Он понимает, о каком парне тот говорит, но не может вспомнить не одного эпизода в своей жизни с ним связанного.

— Почему ты вспомнил? — интересуется он.

— Не знаю, — Брок вздыхает, прижимается лбом к бедру, — Это ведь было совсем недавно.

А посчитать, так восемь лет прошло. И сейчас нам уже за двадцать. И мы уходим на войну всего через полгода. Словно кто-то глупо шутит с нашей судьбой. Не могу поверить, что когда-то ты был щуплым молчаливым музыкантом, и любой фриц без усилия мог свернуть твою цыплячью шейку. А теперь посмотри на себя.

— Я почти как ты.

— Нет, ты другой. Нельзя тебе туда, Бастиан. Нельзя! — Брок сжимает холодные пальцы до боли, будто пытается передать, что чувствует.

— Скажешь хоть что-нибудь о том, что мои руки не предназначены для оружия — ударю. Правда, Брок, ударю. Я не хуже тебя могу воевать. И причин у меня не меньше.

Это смешно. Но Брок отчаянно хочет сказать, что ему нельзя на войну, потому что убьют. Потому что Крис просил не пускать. Потому что и без него есть те, кто будет сражаться. Себастиан должен быть тут, в безопасности. Играть, писать свои непонятные закорючки и улыбаться, освещая этот серый мир. Потому что если его убьют, Брок тоже умрет.

Себастиан просит не провожать его на вокзал, потому что не сможет сдержать эмоций. Брок вылезает через окно, по пожарной лестнице, как только тот выходит из квартиры. На вокзале непривычно шумно и многолюдно. Мальчишки в форме стоят по стойке смирно. Тощие, смешные. Будущие герои или безымянные трупы — тут как повезет.

Их отпускают на несколько минут попрощаться с родителями. Миссис Грин обнимает внука, вытирая слезы. Брок подходит тихо. Разворачивает к себе за локоть и обнимает. Целует в висок, под каской. Надо же, в полном обмундировании поедут, наверное, чтобы привыкли к форме. Себастиан не вырывается, только вздыхает тяжело, мол, просил же.

— Люблю, — шепчет он.

— Люблю, — говорят в ответ.

Себастиан криво улыбается. Сжимает запястье до синяков и уходит на построение. Аманда кладет руку Броку на плечо, и он моргает, словно очнувшись, машет рукой удаляющемуся силуэту. Себастиан уже не видит этого. Миссис Грин отвозит парня домой.

— Завтра и ты уедешь. Оставили старушку одну. Не стыдно?

Брок сидит на темной кухне, пьет ледяное молоко. Аманда включает свет. Старается улыбнуться. Райт не может себя заставить даже приподнять уголки губ. Она садится рядом, позволяет опустить голову на свое плечо, обнимает.

— Ну, что ты? Все хорошо. Он вернется через полгода, тебя еще раньше отпустят. На флоте всегда учения дольше проходят.