Миссис Грин готовит завтрак. По кухни плывет вкусный запах свежеиспеченных пирогов с яблоками и дешевого кофе. Брок пьет молоко, а Себастиан сладкий холодный чай — привычный ритуал за последние несколько лет. Почему завтрак на всех готовит пожилая Аманда? Ответ очевиден.
Мать Брока — Джулия Райт — узнав о связи сына с другим мужчиной, выставила его за дверь. То есть долго плакала, кричала, пыталась надавить на совесть, на память об отце, под конец — на здравый смысл. Даже заикнулась о том, что может, стоит обратиться к знакомому психиатру, другу Криса. На что ей ответили, что Себастиан и есть его личная совесть. А «я не болен, мам» вместе с «я его люблю» — возымело полностью противоположный ожиданиям эффект. Крик резко прекратился, хлопнула дверь. Брок недолго думая собрал свои скромные пожитки и, не прощаясь, пошел вниз.
Ему открыла миссис Грин. Она не стала ни о чем расспрашивать, наверное, потому что слышала крики. Странно, если хоть кто-то из соседей их не слышал. Аманда распахнула дверь, впуская в квартиру нежданного гостя. Велела отнести сумки в комнату внука и придти на кухню. Когда он возвращается, на столе его ждет стакан молока.
— Садись. Не стой, как истукан.
Женщина улыбается и не спешит говорить. Наливает второй стакан, достает откуда-то печенье. Вздыхает тяжело. Аманда опять понимает куда больше, чем он сам. Это немного раздражает и пугает одновременно.
— Спасибо, — благодарит Брок.
В этом «спасибо» так много всего, что ему самому осознать до конца сложно. Миссис Грин ласково треплет его по волосам, садится рядом. Они сидят в тишине, пьют молоко и жуют печенье. Разговора все равно не избежать. Так зачем же откладывать этот неприятный момент.
— Значит, Джулия теперь знает о вас? — ответом служит неуверенный кивок, — Ты можешь жить здесь. Думаю, Себастиан будет только рад. Сразу скажу — у нас нельзя курить. Убираемся по очереди. Продукты тоже покупаем вместе. Да, еще кое-что, если ты обидишь моего внука, то в следующий раз в твоем молоке будет крысиный яд. Все ясно?
Брок кивает несколько раз, как заведенный. Для надежности, для убедительности. Очень уж не хотелось, чтобы эта милая женщина отравила его за ужином. Но она лишь звонко смеется, и парень расслабляется. Видимо теперь у него есть бабушка, которой никогда не было.
— Почему вы защищаете нас? Помогаете мне?
— Потому что знаю, каково любить кого-то, не одобренного обществом, — она грустно усмехается, —Мой брат был таким. И не особо скрывал это. О чем очень сильно пожалел.
— О чем вы?
— Гомофобия — болезнь, которую ничто излечить не сможет. Разве что любовь.
Брок давится молоком. Себастиан, появившийся из ниоткуда, осторожно хлопает его по спине и здоровается с бабушкой. Он не выглядит шокированным, даже удивленным его не назвать. Брок перестает кашлять.
— Ты знал?
— Да. Когда появились чувства к тебе, я решил, что это какая-то болезнь. Думал, крыша уехала окончательно. Бабушка объяснила, что я идиот.
Себастиан смеется. Прихлебывает чай, принесенный бабушкой, и старательно избегает смотреть в лицо лучшему другу. Он еще успеет узнать, почему зеленые глаза не блестят и уголки губ опущены вниз. Грустный Брок Райт не вписывался в его мировоззрение.
— Где сейчас ваш брат?
— Он погиб, — женщина вздрагивает, — Так мне сказал муж — твой дедушка, Себастиан. На самом деле мой брат был жестоко убит у черного входа в нашу булочную — отчет полиции не станет жалеть ваши нервы. Мой муж старался его спасти и не смог. Потом врач передал ему документы Шона, и он пошел искать его семью, чтобы объяснить, почему не смог помочь. Собственно, так мы с ним и познакомились.
Миссис Грин старается держать лицо. Она просит ее простить и уходит в свою комнату. Ей больно вспоминать о гибели брата. Брок сам себя поправляет — ей больно вспоминать о том, что больные ублюдки забили ее брата до смерти за углом маленькой булочной лишь за то, что он отличался от окружающих. Картина перед глазами мелькает самая отвратительная из всех возможных. Вот только на месте незнакомого Шона он видит мертвого Себастиана. Кажется то, что сейчас испытывает Брок, называется паникой.
Позже Себ спотыкается о сумки с вещами у своей кровати. Теперь не придется спрашивать, что случилось, и почему его лучший друг оказался на кухне в компании его бабушки и стакана молока, пока он сам торчал в университете — подготовка к конкурсу как-никак. Еще меньше вопросов остается, когда поздно вечером к ним заходит старший брат Брока.
— Значит, вы все-таки вместе по-настоящему? — он оглядывает их обоих, — Нет, я в принципе был готов. Чувствовал, наверное, что дружба у вас странная. И вы уже… ну?
Брок старательно нацепляет на лицо самую угрюмую, почти устрашающую, гримасу, на которую только способен. У него все еще не особо богатая мимика. Он смотрит на старшего брата и тот, как и ожидалось, опускает голову, хохочет, успокаивает свою любопытство. Себастиан тихо смеется, наблюдая за реакцией Криса.
— Нет. Если тебе так важно знать — мы не делали этого.
Себастиан краснеет от собственных слов. И еще сильнее заливается краской, когда Брок его целует, не разрывая зрительного контакта с братом. Тот презрительно фыркает и запускает в них подушкой.
— Все, понял. В наглядных демонстрациях не нуждаюсь, — он вскидывает руки, — Ухожу. Не буду вам мешать. Кстати, Брок, мать со временем отойдет. Не таи на нее зла.
— Передай ей — хочет внуков, пусть женит тебя. Я уже обзавелся семьей.
— Я тебя понял, брат. Будьте осторожнее, — с этими словами Крис удаляется.
Кажется, что прошла целая вечность с момента этого разговора. В какой-то степени так и есть. Четыре с половиной года — маленькая вечность. А сейчас они едят горячие яблочные пироги и думают, что недолго их счастье покоило. За океаном началась война и вопрос времени, когда она докатится до их порога.
На работе все обсуждают утренние новости. Себастиан слушает перешептывание девушек-скрипачек и все больше мрачнеет с каждым словом. Он уже знает, что собирается сделать, когда будет необходимо. Осталось только решить, сможет ли он оставить здесь свою семью. Сможет ли переплыть океан, зная, что ведущего инженера предприятия никто на фронт не пустит по доброй воле. Музыканту в этом плане было проще. Даже такому талантливому.
Ужин готовит Брок. Он носится по кухни в бабушкином фартуке, и все время сверяется с ее же поваренной книгой. Из-за тяжелой работы у него заострились скулы, да и сам он весь как-то высох. Остались крепкие мышцы, обтянутые бронзовой кожей. Себастиан любит смотреть, как его друг копошится на кухне. Это умиротворяет и позволяет забыть о слухах и ненавистниках за дверями квартиры. Проступающие жилы на напряженной шее, вены на запястьях, тяжело вздымающаяся грудь — Брок и здесь и не здесь одновременно.
Готовка — то немногое, что он любит и умеет делать кроме как участвовать в уличных боях. Готовить его учила миссис Грин. Терпеливо объясняя, что нельзя уходить к телевизору, пока яичница стоит на огне, иначе они все останутся голодными, а в худшем случае — бездомными. Себастиан только посмеивался на эти уроки и раз за разом давился подгоревшим омлетом, самым вкусным в его жизни.
— Брок, — зовет Себастиан, — Посмотри на меня.
Говорить оказывается тяжело. Он до конца не продумал то, что хотел озвучить и сейчас выталкивает слова, делая неловкие паузы. Брок отвлекается от кастрюли с бурлящей жижей и поворачивается. У него на лице немой вопрос. Себастиан глубоко вдыхает и медленно закрывает глаза.
— Скажи мне, что ты видишь перед собой, — он открывает глаза на выдохе.
Брок понимает, куда катится разговор с первой секунды. Целый день думал об этом и все равно оказался не готов. Отворачивается. Помешивает кипящее произведение кулинарного искусства. Себастиан даже не сомневается — что это блюдо будет таким же вкусным, как и все предыдущие до него. Денег, которые друг выигрывает, участвуя в боях, хватает на оплату квартиры, а остатки он предпочитает тратить либо на блокноты для своего музыканта, либо на продукты, которые днем с огнем не сыщешь. Но разговор откладывать нельзя, поэтому Себастиан снова зовет по имени и говорит устало, немного строго:
