Хотя ее зовут Яна Лукина, еще в институте сокурсники прозвали ее "Лукавой 7 степени“ потому, что она разработала и освоила ряд особых, уникальных, психо-химических методов работы с иностранными агентами, с клиентами государственных органов, в которых есть сомнение, с потенциальными коррупционерами, с мошенниками, да и просто с отдельными умами и характерами.

Эти своеобразные методы она объединила общим термином «Лукавство» и потому ее с полным правом можно считать матерью российской химической психологии. Но и по природе Яна смешливая, любит юмор, дурачество, иронию и на многие явления жизни смотрит просто со смехом, часто улыбается, но, бывает, и недоумевает, размышляя над жизнью. За эти такие свойства друзья называют ее Лукавой. Так эта кличка и стала ее новым именем, а цифра 7 добавлена больше для смеха, хотя тоже имеет свой смысл.

Сейчас ей 32 года. В 30 лет она стала доктором химико – психологических наук. Ее диссертация называлась «Царство счастья». Постепенно, под влиянием ее лукавых методов работы с людьми у нее сложился лукавый взгляд; она стала смотреть на происходящее вокруг нее иронично, стала видеть невидимое, и этого невидимого оказалось больше видимого, намного больше того, что лежит на поверхности и освещается светом. Но невидимое освещается только мыслью и фантазией; в невидимом находятся причины, пружины видимого. Видеть невидимое практически означает понимать происходящее в видимом мире. И, главное, в человеке.

Каждый человек живет в своем мире. И у нее, Лукавой 7 степени, он есть, и в нем свой миропорядок, каким он ей представляется, по ее схемам, ее набору ценностей, ее вкусам. Да, именно так!

Великие, обычно, при изучении себя, доходят до самых своих корней! Но она пошла еще дальше, в познании себя она дошла до самих истоков человечества, откуда она, и всякий живший когда-то и ныне живущий, собственно и начинается, с истоков, кто с райского сада, а кто с пещер. Этот интерес к прошлому сделал ее историком. Таким образом, она, по интересам, являлась химиком, контрразведчицей, психологом, мыслителем, писательницей.

Да, признавалась она себе, она присвоила себе право смеяться над постепенным уходом основных высоких ценностей – философии, оперы, балета, филармонии, чести, совести, нравов, умного управления, мудрых взвешенных решений, глубоких серьезных книг. Над идущим им на смену стадионам, концертам, пляжам, курортам, мобильникам, бесконечным сериалам и детективам. Над мельчанием духовной жизни. Над появлением и распространением мелкого, развлекательного, бездумного, сытого. И если в жизни человека все больший удельный вес занимают сытость, беспечность, удовольствия, поверхностность, обеспеченность, безопасность, то ей ничего не остается другого, как все эти процессы и явления хвалить и поощрять! В этом ее ирония! В этом ее смех. И не только в этом. Больше всего в ней любви к отечеству, а его защита и процветание – ее первая и важнейшая задача.

Эти свойства определили ее жизненный путь, а любовь к людям и родной земле – ее долг. Положить свои способности служению людям для нее было таким же естественным занятием, как для пчелы делать мед, а для мужчины содержать семью.

Дом Яны состоял из двух этажей и чердака: окна первого этажа, там, где кухня, гостиная и терраса, выходили как бы в настоящее: одни на улицу и текущие события, другие в сад; окна второго этажа, где была ее спальня, выходили словно в прошлое, – видения и картины былого текли у нее перед глазами, когда она глядела в окно или закрывала глаза, прежде чем уснуть; раньше здесь жили родители, это была их комната; а два окна чердака, где находится сейчас ее рабочая комната и где прошло ее детство, глядели как бы в будущее, – любила она сидеть у этих окон и устремляться зачарованными глазами в даль. Иногда ей удавалось заглянуть далеко в будущее…Хотя, что такое будущее? Чаще всего это кладезь еще не совершенных ошибок…Но там же находятся все цели, все планы и ожидания…

Со двора, со стороны сада, к дому вплотную примыкала небольшая кирпичная пристройка с двумя маленькими узкими оконцами по обе стороны двора. В этой пристройке находилась лаборатория. В нее можно попасть из дома, через дверцу на кухне, и со стороны сада. Обычно дверца прикрыта кухонным шкафом на колесиках и легко сдвигается в сторону, если надо пойти в лабораторию. Дверь же со стороны сада почти не видна из-за мощно разросшегося плюща. Есть и третий выход из тайной лаборатории на случай взрыва или блокировки дверей, но говорить о нем здесь неуместно.

Лаборатория досталась ей по наследству от отца, академика АН Российска. Тут он до самой смерти экспериментировал с напитками для родственников. Теперь она здесь экспериментирует; здесь она думает и создает свои теории и пытается их проверить в опытах. Лаборатория нужна. Она такой же необходимый объект в доме образованного, интеллигентного человека, как корова во дворе у крестьянина…

Когда Яна проснулась, солнечные лучи играли на стенах спальни, отражались в стеклянной вазе на комоде, лежали на деревянном полу, сочились сквозь неплотные жалюзи. Ей сразу стало весело и легко на душе. Она любила свет! Обожала солнце!

Яна вспомнила сон. Ей снились родители. Они ей часто снились, она скучала по ним. Мама, доктор психологии, была ее лучшей подругой, она не только разговаривала с ней на любые темы, но и руководила так тонко, что Яна ничего не замечала, будучи еще неопытной и доверчивой. Но мама делала на нее свою ставку; известно, что не смог сделать из себя, хочется сделать из других. Но что она желала для любимой Яночки? Кем хотела видеть ее в будущем? Это было удивительно, но она не видела в дочери ни учительницу, ни врача, ни геолога, – все самые престижные профессии ее собственной молодости, нет, она взращивала в ней "внутренний мир", в первую очередь, заботясь о том, чтобы в него не попала всякая фальшь, дешевка, мелочь, подделка. В беспощадном разоблачении и высмеивании всего фальшивого, мелкого состояла ее борьба за ее "внутренний мир". Она, таким образом, одевала ее душу в броню. Это было особенно важно, так как Яна росла доброй, любознательной, доверчивой и пылкой, – легкая добыча для проходимцев и собственных иллюзий.

«Люди в массе своей – ходячие кирпичи, в них все давно сформировалось, схватилось, застыло; потому они непробиваемы, необучаемы, неуправляемы, неизменяемы. Глиной они были только в детстве, когда из ребенка можно изваять любую фигурку. Но ты должна остаться глиной», – говорила мама, усмехаясь тонкими губами и прищурив умные глаза; хотя в комнате было тепло, она невольно куталась в широкую пуховую шаль; мерно тикали большие напольные часы, за окном стояла холодная, снежная зима; было грустно. «И только тогда ты, моя девочка, можешь меняться, принимать любую форму, превращаться в любую фигуру и потом снова обращаться в глину для новых превращений!»

Яна это запомнила.

Ее папа, доктор химических наук, профессор в университете, страстный любитель путешествий на поезде, брал ее с собой в свой отпуск, и она ехали в какой-нибудь отдаленный город, и половина страны пролетала у них перед завороженными глазами за окном поезда; они выходили на 2–3 дня, осматривали город, будь то Иркутск, Екатеринбург, Севастополь, Курск, Чита, Казань, Санкт-Петербург, брали билет в другой город и снова мчались по бескрайней, удивительной стране.

Яна полюбила свою страну.

Яна наскоро оделась, спустилась по лестнице вниз, на кухню, пообедать. Открыв холодильник, она к своему удивлению обнаружила, что он пустой; она настолько отвлеклась на великие дела, что совсем выпустила из виду дела маленькие, бытовые, мешающие жить, отвлекающие от высокого. Стояла только баночка йогурта, а на столе лежала почти сухая корочка хлеба. Яна размочила ее в йогурте и задумчиво съела. Она жевала и чувствовала себя похожей на Буратино, как он радовался, когда нашел сухую мушиную ножку и долго ее обсасывал.

Яна заварила чай и задумалась, мысли вернулись и уставились на нее. Что прикажет? Какую великую задачу решить? Яна махнула рукой и они ушли. Яна пила чай и почему-то ей стало грустно, она вспомнила, как они пили чай дома, когда живы были родители, было дружно и весело, она чувствовала, что ее любят, чувствовала тепло их взглядов и забот. Ей прочили большое будущее. Но родители рано ушли их жизни; им не довелось увидеть, кем она стала…