«Перед кем притворяться? Ты уже давным-давно сама по себе». Свои неудачи на «личном фронте» Лена вспоминать не любила, но навевающие грусть мысли все равно приходили к ней, словно мстительные призраки. Свобода, которую давало ей одиночество, давно перестала её радовать по-настоящему. Улыбка погасла, как и солнечный свет за окошком – светило укрылось за серыми облаками.
Уже давным-давно Лена зареклась доверяться своим чувствам и разрешать себе любить, потому что слишком больно бывает потом, когда твои надежды не выдерживают столкновения с реальностью. Еще в детстве, кажется, она пыталась придумать себе своего «суженого-ряженого», играя, как, наверное, и все девочки в какой-то момент своей жизни, в это незамысловатое гадание и всё пыталась представить себе того, с кем она будет счастливой – обязательно будет! С годами и каждым новым расставанием образ становился все более и более размытым, а надежда на эту встречу все более и более призрачной. «Наверное я влюблена в свою собственную фантазию, ведь кроме моих мыслей и рисунков тебя больше нигде нет, любовь моя» – с грустью думала Лена и старалась больше времени и сил отдавать своим рисункам. В которых нет-нет да и мелькал образ молодого человека, с которым они никогда не встречались, но которого Лена никак не могла забыть и выбросить из головы.
Черная кошка сладко дремала в квадрате солнечного света на полу рядом с обогревателем, пушистый бочок мерно поднимался и опускался – ей были безразличны все эти переживания и печали, была бы еда в миске вовремя да мягкое теплое место, чтобы свернуться клубком… Немного завидуя невозмутимой зверюге, Лена оделась в легкое домашнее платье, налила себе чаю, забралась в кресло, положила на колени вчерашнюю книжку – повесть о чем-то странном, как будто знакомом и вместе с тем непонятном, словно читаешь о своем собственном полузабытом сновидении, смысл которого утрачен – остались только смутные беспокойные ощущения, впившиеся в память острыми осколками.
Зашелестели страницы – потерялась закладка и теперь оставалось только искать нужную страничку по памяти. «Ну что ты будешь делать…». Нужная страница никак не находилась, ничего похожего на смутные образы из Лениной головы в книжке не было. Может приснилось? Да, такое бывает порой, – перепутаешь сон с реальностью, а потом мучительно пытаешься найти, ухватить за хвост потерянное воспоминание.
Чай скоро остыл, а охотиться за сновидениями в лесу книжных страниц надоело. На столе в беспорядке лежали вчерашние эскизы, с которых на Лену смотрели похожие на птиц силуэты и загадочные пейзажи, карандаши, краски и кисти, но прикасаться к ним пока не хотелось, принадлежности для рисования казались мертвыми, а белоснежные листы бумаги – пустыми, в них пока еще не проглядывали новые образы. «Еще не время, может быть позже».
В руках оказался пульт от телевизора, который достался Лене в наследство от бабушки и которым Лена вообще-то пользовалась хорошо если раз в месяц. Телевидение она недолюбливала, но сейчас она просто не могла придумать, на что бы отвлечься и чем на время закрыть снова поднимающуюся изнутри грусть.
Щелчок, еще один, следующий канал, и вместо надоевших телепередач, – Лена не сразу поняла, в чем было дело, – по всем каналам показывали Город. Вот Площадь, вот Большой Проспект, вот Парк. Без людей, без машин. На каждом канале своя улица, свой кусочек Города. И нигде ни души.
Словно стало холоднее вокруг. Зябко поежившись, Лена бросила взгляд на залитое светом окно. Прижавшись лбом к холодному стеклу она долго и вдумчиво разглядывала пустой дворик – но ведь он почти всегда был пустым…
Взгляд Лены зацепился за телефон. «Надо бы позвонить и узнать…»
«…А кому позвонить?…» – отчего-то все знакомые номера вылетели из головы напрочь, а перед незнакомыми людьми, – куда там обычно все звонят за советом, есть же какой-то специальный номер для таких случаев? – не хотелось выставлять себя дурочкой, если это всего лишь чья-то шутка или просто померещилось. Лена подняла трубку, но зуммер давал короткие гудки, а значит телефон в любом случае был бесполезен.
Может быть это все еще сон?…
Одевшись потеплее (хотя день был вполне себе приятным, местами даже солнечным), она вышла из дома, с легким беспокойством поглядывая вокруг – мало ли что…
Лена брела по пустым улочкам и дворам. Люди не показывались на глаза – только птицы один раз пронеслись над головой и бродячая пестрая кошка в черном провале подъезда сверкнула зеленым глазом, провожая девушку взглядом. Все двери были закрыты, по ту сторону окон и витрин пряталась темнота. Зазеркальная Лена одиноким привидением брела в темных отражениях.
Такой глухой тишины в Городе не бывало даже ранним-ранним утром в выходной день – «…Я запомнила бы…». Подозрительно, неуютно. Немного страшно. На задворках памяти неприятно зашевелились старые детские страхи: может быть, произошло какое-то бедствие, всех увезли – а меня? Забыли? Какая глупость. А если не глупость?…
Вскоре солнце скрылось за тяжелыми серыми облаками, проснулся ветер и посыпался мелкий снег. День тихо скатился в серые сумерки. Пора было возвращаться.
Каблуки отстучали по каменным ступенькам парадной, мелодично звякнули ключи, лязгнула пастью замка обшарпанная дверь. Не включая свет, Лена скинула пальто и сапожки в полумраке прихожей и тихо пробралась на небольшую кухоньку. Рука нашарила на стене выключатель – и замерла, не решаясь нажать. В голову пришла глупая, но отчего-то невероятно страшная мысль: «это будет единственное освещенное окно в Городе, его могут заметить». Кто? Лучше не думать об этом, лучше посидеть в темноте…
Она поставила на газовую плиту старенький чайник, сделала пару бутербродов, хотя аппетита не было совершенно, еще раз выглянула в окошко – и, опустив веки с пушистыми ресницами, вздохнула. Провести выходные в добровольном одиночестве, – это одно, а совсем другое – когда тебя вот так без спросу оставляют наедине с Городом и его мертвой тишиной. Судя по всему, впереди были очень долгие и очень странные сумерки…
Аппетита за время прогулки не прибавилось, да и пить не хотелось, – согреться бы и отвлечься, занять себя чем-то привычным, несложным, чтобы не думать ни о чем. Например, приготовить чаю. Два кусочка сахара, ломтик лимона… Лена хозяйничала в темноте, отчасти полагаясь на память, отчасти на свое острое, словно у кошки, зрение. «Кстати. Где ты там бродишь?…» – кошка сидела на подоконнике и с интересом глядела своими мерцающими глазками в черноту дверного проема, высматривая кого-то за спиной у хозяйки. Лена не удержалась и обернулась – никого. Кошка с самым невинным видом поглядела на хозяйку. «А что я? Я ничего…» – будто бы промурчала она. Лена нехотя откусила кусочек от бутерброда и поделилась с кошкой.
Кусок застрял в горле, когда из прихожей донесся знакомый лязг ключа в замочной скважине. «Кто это?» – безмолвная мысль показалась громче крика, а сердце билось так громко, что могло выдать. Дверь скрипнула, открываясь, и тут же захлопнулась. Значит он уже внутри. Лена физически ощутила приближение – вроде кого-то очень знакомого, но в то же время ею владела странная, болезненная растерянность. Она никак не могла вспомнить, у кого же еще были ключи к этой двери…
Шаги были слышны только благодаря поскрипывающим половицам, – мягкие, осторожные. Знакомые – но не узнанные. Лена прижала к груди кружку с чаем и замерла в растерянном ожидании. Кто?
