Мало кто из таежников знал о существовании этого пика, а уж тем более подходил…, а уж тем более взбирался на него!

Он был расположен по ту, заповедную сторону Темной.

Не был на самом пике и Леший, а лишь дважды подходил к синеватой скале и гладил эту гладкую поверхность рукой. Гладил…, смотрел, хитро прищурив глаза, в синее-синее небо и улыбался, приоткрыв свой короткий рот в блаженной улыбке, а затем спохватывался, резко оборачивался по сторонам в поисках теоретически возможного появления случайных любопытных глаз и, напустив на лицо свою обычную строгую маску не читаемости, удалялся, не оглядываясь, от синей скалы, хмуро и коротко, посматривая в зависшее над горой небо. Никто его не видел таким, кроме диких зверей. Но те – не продадут его людям! Звери не умеют говорить! И никто никогда не узнает, что Геннадий Вачура простой и добродушный человек. Это очень опасно (!)– усвоил Леший еще из детства, быть или, того хуже, выглядеть добрым. Добрый – это равносильно, что дурак, равносильно, что лох, олень, быдло…, которого необходимо разводить, использовать, гнобить. И, не дай черт(!), если добряк начнет сопротивляться проводимой над ним эксплуатации! Тогда его необходимо опустить уже именно до черта…. И только так! А не оставлять лохом, что все-таки на уровень выше в российском неофициальном…, не официально же поддерживаемом  государством законе о кастах. Не писаном на бумаге законе, по-другому именуемом понятиями, в середине семидесятых  перетекшими из сталинских лагерей в города и деревни, незаметно и оперативно внедрившимися в потаенные уголки душ советских, уже сформированной к этому времени новой породы людей, или, что будет точней, спеленав своей лагерной аурой чистые сердца фрезеровщиков, комбайнеров, инженеров и, что самое опасное, некоторых членов коммунистической, неуклонно погибающей на почве самоуверенности, партии. Лагерная паутина незаметно оплела страну, еще имеющую в своем составе достаточное количество людей со светлыми душами. Но они все оказались в лагерной ловушке, чувствуя себя, как, ни странно, достаточно комфортно в душном плену криминала. И им, как светлым личностям, приходил конец. Хотя они еще весело рассуждали о свободе слова, совести, географии передвижения. Скоро им станет не до этого – у них отнимут все!

Вачура чувствовал приближение этой вакханалии и поэтому опасался выглядеть добрым. Добрый – это приговор! Леший всегда помнил об этом, и дальнейшая  его жизнь все больше и больше подтверждала помогавшую выжить аксиому.

Сталин перед Великой Отечественной войной создал вот  такое вот социальное устройство, имеющее в своем составе  множество пока еще контролируемых бандитских группировок,  с одной единственной целью – выиграть предстоящую войну! А чтобы победить в, несомненно(!), предстоящей войне, в дополнение к комбинации самых разносторонних мер, он создал так же и эту лагерную, воровскую систему, в комбинации с другими мерами способствующей недопущению появления пятой колоны, совсем недавно побежденной в гражданской, кровопролитной войне. Все понимали, что при определенных обстоятельствах, после начала неизбежной войны,  к немцам еще бы присоединились и недобитые белые, или того хуже, зародившаяся рабоче-крестьянская интеллигенция – наиболее демократичная и недостижимо высокоморальная для интеллектуальных элит буржуазных стран, враждебно настроенных по отношению к Советскому государству- к только что вылупившемуся из яйца всеобщего угнетения человека человеком птенцу коммунизма – общественного устройства, болезненно родившегося на краю непознанной вселенной – на планете Земля. Этот зародыш требовал самой бдительной и самой заботливой охраны. Его нельзя было потерять! Он мог бессознательно, на почве борьбы за свободу и справедливость, быть уничтоженным недавно уничтоженными, но потенциально могущими воскреснуть, то тут, то там,  эксплуататорами…. И им могла, опять же, потенциально, посодействовать в этом  новая интеллигенция –  объеденная общим болезненным стремлением к справедливости группа энергичных граждан! Эти, новые, были тогда готовы за идею на все – хоть дот прикрыть, хоть дот построить! И на танк с лопатой… и утопиться, крепко обнявшись с противоречащим идеям вселенского добра и созидания, узурпатором, которым, по всем откровенно выпеченным признакам вот-вот должен был стать собственный идейный вождь. Но идейному вождю, на тот момент, было не до идеологических словоблудий – ему бы выиграть предстоящую битву с тем, которого в дальнейшем часть религиозных мыслителей назовет земным, и как, они же заявляют, последним воплощением Сатаны, «погоняемого», выражаясь языком понятий, в некоторых кругах Люцифером. Так вот, эта интеллигенция готова была сразиться хоть с кем…, упасть ради светлого будущего хоть в огонь, хоть в воду, взлететь, ради него же, в открытый, русским сумасшедшим – великим Циолковским, космос и…, так же была готова, загнуться раком на полях, извлекая из пахнущей червями земли корнеплоды нового, выведенного свободомыслящим Мичуриным, сорта брюквы…. Но у нее, у новой интеллигенции, что сразу бросилось в глаза добившемуся проницательности в тягостных лишениях детства и царской тюрьмы вождю, была одна, и абсолютно уязвимая ахиллесова пята – они панически боялись шпану и воров! И те, созидатели-герои того времени, способные сразиться хоть с драконом, хоть с говеющим на людском страдании буржуем, испытывали ужас и сотрясающую слабость при одном виде «бандюгана» или жулика. Именно, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств, а то есть политического столкновения, с этой самой интеллигенцией, Сталин и вырастил во всех точках бурно развивающейся империи ИХ, живущих по понятиям. Создал и на почве прочного внедрения в собственное сознание после победной эйфории напрочь забыл об этом!

 В дальнейшем именно этот воровской лагерный строй и сожрал передовую в плане человеческих, высоконравственных отношений страну. Верней, он был паровозом, приволокшим локомотив из советских, усиленных демократическими преобразованиями проблем сюда – туда, где мы есть и…. может , чтобы хотелось…, и не будем!

Воровская, созданная под бдительным руководством «вождя народов», ненасытная гидра, своими скользкими, противно пахнувшими щупальцами, проникла во все окна заводов, свиноферм и, что было слишком опасно, военных и полицейских казарм. Гидра уже была всюду, но существовала скрыто, опасаясь тут  же быть уничтоженной в случае обнаружения. Но, к ее счастью, из разрубленного Горбачевым тела страны, из всех ее,  еще к тому времени не загноившихся ран,  послышался завывающий смертельным инфразвуком бермудов клич насквозь «прочиверенных» бродяг, а порой и высоко октавный, наглеющий от безнаказанности голос многопартийной, свободолюбивой интеллигенции….  И теперь воровской гидре уже нечего было  боятся – она, поднявшись во весь рост, стремительно покатилась по стране, пожирая все на своем пути, и, в первую очередь, наиболее легкодоступную  и легкоусвояемую и, правдиво говоря, ничего не смыслящую в бытие, свято верующую в созидательную силу иностранных спецслужб и мемуары Солженицина интеллигенцию. Интеллигенцию, помогающую донести до крестьянских сердец «тайну вселенского противостояния Марса и Сатурна». Интеллигенцию, требующую нынешнего наказания для бывших партийных работников за когда-то высокомерное отношение к православной церкви…. Интеллигенцию, защищающую от «узурпаторов» геев, пытающихся выйти с рекламной акцией на площадь перед храмом Христа Спасителя. Интеллигенцию, беззаветно-самоотверженно влюбленную в саму себя!

Вачура работал с ранних лет, добывая хлеб насущный трудом своим и, поэтому умел видеть суть вопроса, суть происходящего, искренне, но тайно, ненавидя криминальных авторитетов, впрочем, как и перенимающих их привычки ментов. И так же тайно. Он пока еще улыбался и тем и другим…, улыбался, чтобы выжить и верил, что наступит время, когда он сможет, не опасаясь за свою жизнь, в открытую быть – добрым и честным!