3 июня 1864 года.

Дорогой дневник… Это снова Питер. Я пишу бездумно, строчку за строчкой, заполняя тебя, изничтожая страницы. На самом деле моей дорогой тетушке надоело то, что ей приходится тратить большую часть своих сбережений на покупку тетрадей для меня, но без них я не могу. Они моя память. По крайней мере — так заверил лекарь. Он сказал, что если я буду писать, то это поможет мне ничего не забывать, только вот плохо выходит. Проходят дни, я перечитываю свои писания, а будто и не я выводил буквы на пожухлых листах. Ничего не помню. Страшно.

Питер отстранил сильно затупленный карандаш от бумаги и на мгновение задумался. Тело затекло, сидеть много часов в одном и том же положении, свесив ноги с ветки и уперевшись спиной в неровную поверхность ствола с мелкими сучками, которые постоянно цеплялись за края рубахи и частенько рвали её, стало привычным делом. Парню показалось, что где-то неподалёку что-то зашумело. Возможно птица или какой-нибудь маленький зверёк, но для человеческого глаза это явление теперь уже было неуловимо. Он глянул вниз, тщательно изучая протоптанную им же тропинку, ведущую прочь из дремучего леса, с высоты около пяти метров. Питер всегда забирался как можно выше, скрываясь за кроной дерева, затаившись, выжидая и наблюдая за прекрасной жизнью, что была так близко, наслаждался величественными видами природы. Подул лёгкий ветерок, развивая каштановые локоны мальчишки. Он улыбнулся и стал смотреть на то, как шумит трава и кустарники, как шелестят между собой ветки, только это могло принести радость и покой в его сердце. В такие моменты дышать полной грудью и жить хотелось особенно сильно.

Юный семнадцатилетний парень, чья душа была белоснежна, любил поиграть на нервах Мэй, убегая в лес, забираясь на любимое ивовое дерево и прячась там в ветках, заполняя дневник. Все сверстники Питера — все до одного — уже завели свои семьи, выбрали себе в жены умниц и красавиц, с которыми понарожали деток и счастливо, или совсем нет, как казалось Паркеру, жили в маленьком домике своих родителей. Этот мальчик был «особенным» или «неправильным», как обычно звали его те, с кем юноша пытался завести беседу. Поначалу это тревожило, но после нескольких лет таких провальных попыток парень привык быть один, гулять, говорить и играть сам с собой.

Каких проблем только и не хватало в семье Паркеров. После серии трагедий, когда Питер остался на попечительстве своей тети — единственной родственницы, которая зарабатывала на жизнь, ублажая мужчин — всё окончательно пошло под откос. Денег не было, были только голод и нищета. Питер хотел свободы, нескончаемого веселья и беззаботной жизни, но вместо этого приходилось работать в поле, косить злосчастные сорняки, собирать урожай, помогать старику по-соседству за любую возможную копейку.

***

Энтони имел довольно кровавую историю, тянущуюся за ним на протяжении трех столетий. Возможно, от его рук, а точнее от клыков, полегло народу больше, чем от бубонной чумы. На сегодняшний день его возраст составлял двести девяносто четыре года, что противоречило законам природы о рождении и смерти. Старк застрял в облике прекрасного голубоглазого мужчины тридцати лет, хотя его глаза имели специфику менять свой цвет, когда вампир был возбужден или готов принять дар в виде человеческой крови в свой организм.

Как так вышло? Довольно печальная история или скорее эксперимент. Говард, отец Тони, был человеком науки. Не существовало наверняка такой области времен шестнадцатого века, в которой мужчина был бы плох. Математик, астроном, часовщик, приборостроитель, ботаник, немножечко врач и чуточку картограф, а ещё человек, помешанный на решении проблемы долголетия. Поиск вечной жизни. Его глубокие познания, позволяли черпать информацию из различных источников, обращаясь даже к запретным для тех времен, карающихся смертью — сжиганием на костре ведьм. Для Старка было в приоритете открыть новый элемент, лекарство, что угодно для спасения его семьи, то, что позволило бы им обойти смерть, чуму, от которой сейчас гибли тысячи людей.

Говард нашёл способ, подсказанный ему во сне безликой женщиной, указавшей путь в нужном направлении. Барон имел власть, свои владения — весьма обширные для человека эпохи Возрождения — которыми умело воспользовался. Всё вышло спонтанно и почти на ура, но бессмертие имело свою цену. Разумеется, Говард не до конца верил в успех, потому провёл исследование на своём сыне Тони. Его казалось совсем не жалко, детей тогда рожали пачками, и использовать их, как расходный материал, не составляло труда. Правда вот Мария — жена Старка, была абсолютно точно не в курсе, иначе не позволила бы случиться такому адскому деянию, даже если оно могло спасти всю их семью, а оно могло.

В тайне ото всех, Говард напоил своего старшего сына кровью, изготовленной по особому рецепту. Проще говоря, мужчина похитил молодую невинную девушку, а на территории его земли таких было уйма, они платили оброк, облагораживали участки, дарованные бароном, приносили прибыль и принадлежали всецело своему хозяину. Старк следил за молодой овечкой, которая так любила гулять в одиночестве среди цветочных полей и плести венки, зарезал её, «пошаманил» над пролитой кровью, а после дал испить будущему ночному созданию. Глава семьи не был монстром, чудовищем или кем-то подобным, нет. Он просто хотел защитить семью, потому девушку, которой перерезал глотку, похоронил на том же поле, сверху украсив лавандовым венком, сплетенным страдалицей. Нежно-фиолетовый цвет стал цветом её погибели.

Тони ломало, тошнило, разрывало на части изнутри и убивало всё живое в нём. Он думал, что не справится. Сразу после вечерней трапезы, как только вся семья отправилась спать, молодой человек вышел на улицу вдохнуть необходимое количество свежего воздуха, потому как в доме стало душно. Тони выбежал на крыльцо и схватился за грудь. Сердце стучало в бешеном ритме, неслось галопом, спрятанное за рёбрами. Внутренности прожигало пламенем и он не устоял, упал на колени, оперся ладонями о каменный выступ и широко раскрыв рот, начал кашлять и безостановочно стонать от боли. Его рвало, но совсем не едой — возможно это была кровь, но слишком густая и чёрная. Глаза Старка младшего полезли на лоб от шока. Что за хворь? О такой ещё никто не слышал. Она убьёт его, убьёт за считанные мгновения. Мужчина задыхался, драл кожу ногтями на горле, но неизвестно с какой целью, ведь легче не становилось. Только если он намеревался заглушить одну боль другой. Поскорее бы все кончилось. Зачем так мучать? Смерти Тони перестал бояться в ту секунду, когда выблеванная темная лужица стала разъедать каменный порог, проливаясь в его недры. Если такое произошло с камнем, то что же с его телом сейчас? Слезы хлынули из глаз, у него ещё были силы плакать, но не было дышать. Веки дергались, ресницы дрожали, начались судороги. Жизнь довольно быстро покидала тело, заменяясь чем-то нечеловеческим, необъяснимым.

На улице смеркалось, но тут было нечто иное. Огонь в глазах потух, зрительный нерв отсоединился. Ничего не видно. Голова не слушалась от слова совсем, и Старк провалился навечно во тьму. Но все оказалось гораздо хуже.

***

17 декабря 1600 год.

С неимоверным трудом Тони удалось разлепить веки. Он лежал на своей кровати, в своей комнате, и как попал сюда оставалось загадкой. Было очень темно, огромные пятиметровые шторы, которые матушка обычно держит нараспашку, сейчас плотно облегали все контуры окон. Старк чувствовал себя странно. Нет, не то слово. Он чувствовал себя восхитительно, превосходно. Энергия била ключом, растекалась по его венам, и воздух стал, кажется, иным… все изменилось, только жуткий голод, как единственный недостаток, что прожигал желудок. Старк вскочил с постели и ринулся к окну, чтобы впитать в себя свежие солнечные лучи. Не успел маленький лучик попасть на кожу мужчины, как острая боль пронзила плечо, в том месте, куда солнце попало.

— Какого… — Тони зашипел и отскочил в сторону, хватаясь за обожженное плечо. Осмотрев его повнимательнее, он заметил, что все покрыто волдырями, которые постепенно стали уменьшаться и сходить на нет. —…Дьявола?!